Кая. Полукровка

Глава 1

Его Величество положил ноги на одну из ручек трона и расслабился. Хотя личность к нему вернулась, в голове всё ещё шумело, и подолгу сосредотачиваться на чём-то было трудно. День выдался длинным: со всех уголков королевства возвращались дипломаты с докладами, всех нужно было выслушать, соотнести между собой их рассказы и принять какое-то решение.

Решение в такую тяжёлую голову не приходило. Отправив всех на заслуженный отдых, король заперся в тронном зале и в гулкой тишине пытался собраться с мыслями.

Дверь главного входа скрипнула.

– Я же просил меня не беспокоить! – крикнул Рюрик, вымученно прикрывая глаза рукой. – Мне нужно сосредоточиться!

– Ваше Величество, – у входа вытянулся в струнку один из Стражей. – Разрешите доложить!

– Совсем слов не понимают, – проворчал король себе под нос, но затем великодушно кивнул: – Докладывай, Келл.

— Вашей аудиенции просит господин Нэрд рода Клюв. Вопрос межгосударственной важности.

С тяжёлым вздохом Его Величество опустил ноги на пол:

– Что ж, пусть заходит.

– Чаю? – предложил Рюрик улыбчивому мужчине, когда тот подошёл к трону. – Не стесняйтесь, господин Нэрд, поднимайтесь к столу. У меня с самого утра во рту не было ни крошки. Стоило выйти из колеи буквально на несколько дней – и в государстве полный бардак!

Посетитель с неизменной лёгкой улыбкой взошёл по ступеням и, даже не спрашивая разрешения, сел за стол.

– Спасибо, Ваше Величество, не откажусь.

Рюрик поморщился:

– Ну, хоть ты так ко мне не обращайся.

– А ты ко мне – на «вы».

– По рукам, – усмехнулся король, присаживаясь напротив. – О чём ты хотел со мной поговорить?

– Если честно, – Нэрд налил себе ароматного чая из тонкого изящного чайника, который даже в руки брать было страшно. – Если честно, поговорить я хотел с тобой ещё в тот день, когда твоими усилиями мне довелось не оказаться перед великим и справедливым судом сам понимаешь кого. Но в тот день всё не заладилось.

– Это точно. И зачем только я снял тогда экран!

– Не вини себя, всё уже в прошлом. Есть более насущные темы для разговора – те, которые связаны с настоящим.

– Я тебя внимательно слушаю.

Откинувшись на спинку стула, Нэрд задумчиво отхлебнул из своей чашки, после чего поставил её на стол.

– Как вы, наверное, помните, всего ищейки захватили восемь гладиров. Мы здесь не спрашиваем друг у друга род, это считается неприличным. Те, кто отказался называться гладиром, отказался и от рода. Однако, мне повезло случайно заметить клеймо одного из пленных.

– Это всё очень познавательно, – сказал Рюрик, дожёвывая свой бутерброд, – но какой мне толк от ваших имён и фамилий?

– А что, если я скажу, что это было клеймо Веда?

Король поперхнулся новым куском и долго бил себя в грудь, пытаясь прокашляться.

– Кто? – прохрипел он, с трудом переводя дыхание. – Срочно веди его сюда! Это же решит... всё!

– Не его, – поправил Нэрд и отправил в рот горсть орехов. – Её. Молоденькая совсем девчушка, и совершенно не умеет пользоваться своим даром. Что уж там, она даже не знает о нём.

– Девушка... Это несколько осложняет ситуацию. Как у вас относятся к женщинам-правителям?

– Не с восторгом, но прецеденты случались. Учитывая текущую ситуацию, думаю, народ согласится и на женщину, если она – настоящая Голова.

– С женщинами сложнее договориться. Особенно с породистыми.

– Она ж тебе не лошадь, – укоризненно покачал головой Нэрд. – Готов спорить, она и не ведает о своей, как ты выразился, «породистости».

– С одной стороны, это хорошо – значит, она не сознательно отказалась от попыток занять трон Торуса. Насколько я помню, Веда всегда воротили нос от политики? С другой, её может шокировать предложение стать Головой, так что в любом случае у нас есть определённые проблемы. Так кто, говоришь, у нас такой интересный завёлся?

– Она зовёт себя Кая. Кая Прекрасная.

Король побледнел и медленно отложил недоеденный кусок обратно на тарелку.

– Прости, я, кажется, задумался. Повтори?

– Кая Прекрасная. Прекрасная – это фамилия, а не моя личная оценка.

Медленно, глоток за глотком, Рюрик выпил бокал воды, после чего встал и молча скрылся за дверью в боковой стене. Несколько минут Нэрд смотрел ему вслед. Не дождавшись, он покачал головой и подцепил с большого блюда самый аппетитный пирожок.

***

несколькими днями ранее

Я – ведьма, и меня не так просто удивить. По крайней мере, тем, что касается нас, людей. Простите, человеков. Мне довелось видеть сотни болезней – если не в жизни, то хотя бы в книгах, – помогать в родах, выкармливать чуть не погибшего от голода человека. Большая часть историй, конечно, произошла, когда рядом была бабушка, но повидать пришлось многое. Среди прочего, были и шрамы. Порой ужасные. Однажды, мне тогда было года четыре всего, мы ездили на ярмарку, и остановились отдохнуть на берегу реки. Я пошла в ближайший перелесок, собрать немного ягод, пока коней поили и очищали от липучек, на которые слетались крупные мухи, но вместо сладких кустов нашла прибитый к берегу реки плот. Из людей рядом не было никого, кроме лежащего на покачивающемся плоту бессознательного мужчины. Его тело было так изуродовано рваными ранами, что я завизжала и бросилась к бабуле, даже не приблизившись к нему. До ярмарки мы в тот месяц так и не добрались. Вместо этого вернулись домой вместе с мужчиной и долго ухаживали за ним. Им оказался дядя Айк, с которым мы ещё много лет водили дружбу.

Но один шрам мне не давал покоя – мой собственный. Неестественной формы, который никак не удавалось толком рассмотреть, а мама на его счёт всегда отмалчивалась. Она говорила, что девочкам неприлично показывать свои шрамы, поэтому я всегда носила длинные волосы и часто повязывала на шею шарф, боясь, что при неосторожном движении кто-нибудь его заметит.

А сейчас Гард сидел ко мне спиной, открыв шею, на которой в том же самом месте отчётливо виднелся шрам странной формы. Он был другой, но природа наших шрамов была определённо одной. Я протянула руку к рисунку на коже гладира, и, едва коснувшись, одёрнула её, словно боясь обжечься. Он не пошевелился, и уже чуть смелее я провела кончиком пальца по линии, изображающей ладонь, из каждого пальца которой выходил луч.

– Что это? – спросила я надломленным голосом.

– Клеймо, – ответил он. – Клеймо моего рода. Если бы меня нашли мёртвым, то не пришлось бы гадать, кто я, просто отнесли бы в родовое гнездо и передали родственникам.

Гард потянулся к столу, взял с него карандаш и тетрадь, на последней странице которой аккуратно начертил странный рисунок. Нижняя половина – словно закрытое верхнее веко с направленными вниз ресницами, верхняя – словно солнце, встающее на горизонте.

– Так выглядит мой шрам? – уточнила я, хотя уже знала ответ.

– Да.

– Это клеймо?

– Да.

– Бред.

– Я видел такое клеймо раньше. Точно такое же, один-в-один.

– Но как это может быть? – воскликнула я и поморщилась от пронзившей виски головной боли. – Я же не гладир!

Он снова взял меня за руки, призывая успокоиться.

– У меня самого не всё сходится. Клеймо ставит отец, значит, твой отец должен принадлежать роду Веда. Если это так, то ты должна быть как минимум полукровкой – по линии отца. Но тогда ты должна и выглядеть... как мы.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но он помотал головой:

– Подожди! Я сам не понимаю, но есть две версии. Одна: что твой отец сам полукровка, но по матери, и тогда, возможно... Но нет, есть основания полагать, что ты – гладир больше, чем наполовину.

– Что ты несёшь?..

– Вторая версия, – он словно не обратил внимание на мой протест, – заключается в том, что ты под иллюзией.

– Гард, я не могу быть гладиром.

Он с сомнением покачал головой:

– Хочешь сказать, это клеймо – не настоящее?

– Возможно, – я развернулась к стене и приложилась к холодной поверхности лбом, чтобы хоть чуть успокоить боль. – Может, это просто случайный шрам. Может, ты что-то перепутал. Но я точно не могу быть гладиром, никак.

– Давай проверим мою вторую версию. Я с самой первой нашей встречи постоянно чувствую от тебя непрерывное тонкое воздействие.

Он несколько секунд задумчиво меня рассматривал, после чего его брови удивленно поползли вверх.

– Эй, ты чего? – нахмурилась я в ответ. – Ты меня пугаешь.

– Искусное воздействие, сильное. – Он легонько стукнул меня по лбу указательным пальцем. – У тебя крепкая головка. Не могу пробиться. Ты точно раньше с гладирами не общалась?

Сердце тоскливо защемило и я отвернулась.

– Знаешь, – очень медленно зазвучал мой голос, – я уже ни в чём до конца не уверена. Может и общалась. В моей жизни было очень много разных людей.

Гард мягко улыбнулся, но всматриваться в меня не перестал. Он медленно раскачивался взад-вперёд и через каждые несколько секунд поднимал руку, повернув её ладонью ко мне.

– Опусти стену, – попросил он. – Попробую залезть глубже.

– Будешь ковыряться в моём сознании? – хмыкнула я. – И не стыдно тебе?

– Кая-ли, – выдохнул он, – я не стану залезать слишком глубоко.

– Почему, – вскинулась я. – Почему ты меня так называешь?

– Что?.. Как?

– Вот это твоё «Кая-ли». Что это значит?

Он непонимающе нахмурился.

– Так все говорят. Ласковое имя.

– Так никто не говорит! – закричала я, чувствуя, как к горлу подступают неконтролируемые слёзы, а сердце наполняется яростью. – Никто! Никто! Кроме тебя и папы!

Голова разрывалась на куски. Взревев от боли и охватившего всё тело огня, я упала лицом в подушку. Гард сел рядом со мной на пол и нежно гладил меня по волосам, пока огонь не утих, и я не смогла приподнять голову.

– Что значит «Кая-ли»?

– Ничего не значит, честное слово. Меня бабушка всегда называла Гардо-ли, а брата – Ройя-ли. Папа к маме обращался – Нина-ли. И так у всех.

– У всех – у вас. Но не у нас. – Я снова приняла вертикальное положение, и новый приступ боли охватил голову. – Давай. Залезай в мои мозги.

– Ты уверена? – его брови озабоченно выгнулись, а лицо было предельно серьёзным. – Если ты не хочешь, я не стану этого делать.

– Хочу, – отрезала я. – Мне тут вспомнилось. Как там звали твоего брата? Рой? Знаешь, я слышала это имя. Много, очень много раз. И почему-то на моей памяти так звали только одного человека.

– Кого же?

– Папу. Давай скорее покончим с этим, голова болит невыносимо!

Гард подтянул стул и сел, склонившись, напротив меня. Его лицо было так близко... Если бы так не болела голова, если бы не воспоминания детства, нахлынувшие на меня единым потоком, то, может быть, я бы сама поцеловала его сейчас.

Эта мысль мелькнула в голове – и тут же исчезла, оставив меня наедине с бледно-фиолетовыми глазами, уже ворвавшимися в мой мозг. Нэрд говорил, ментальное воздействие легко ощутить – словно кто-то проводит по спине холодным металлом. Но вместо леденящего чувства, меня охватил жар. Я рушила стены, но они сами собой возводились вновь. Охваченная яростью, я сносила их гигантским молотом, но они выстраивались в кривые и косые, но огромные груды камня. Гард помогал мне, я почти видела это, но он не рушил стены, а пытался проскользнуть в возникающие повсюду щели. С каждым новым ударом стена выстраивалась всё слабее, всё больше брешей в ней оставалось. И только когда она стала совсем уж плохонькой, решилась остановиться. Если бы во внутреннем пространстве я могла бы взглянуть на себя, то наверняка увидела бы полыхающее неистовым огнём существо.

«Я человек, – звучало в моей голове. – Я человечек... ты человечек... человечек мой маленький... хорошенький наш человечек...»

Стоп, это уже не мой голос!

«Такая хорошенькая... человечек... глазки кругленькие... ушки маленькие... человечек... глазки кругленькие... ушки...»

Спустя несколько невероятно долгих минут Гард пересел на кровать и прижал меня к себе. Он не говорил ничего, только гладил по спине и чуть раскачивался из стороны в сторону, словно убаюкивая. Я шмыгнула носом, и только теперь заметила, что щёки мои мокрые от слёз, и шерстяной свитер, в который был одет гладир, вымок в том месте, которым я прижималась к нему.

– Прости, – шептал Гард мне на ухо. – Я не думал, что всё так серьёзно. Твои родители очень любили тебя.

Я хотела спросить, о чём он, но голос не слушался. Впрочем, никакие вопросы и не понадобились: гладир сам пояснял, осторожно подбирая слова.

– В тебя буквально вшили неприятие мысли о том, что ты – гладир. Внушали: ты – человек, ты – человек, до тех пор, пока ты сама не выстроила в своей голове храм под названием «я – человек». Он должен был отбивать любую подозрительную информацию, любые намёки, любые мысли на этот счёт. Словно мы все – просто сказка...

– В чём же тогда выражается любовь? – хмыкнула я. Храм, видимо, всё ещё стоял на месте, потому что от идеи нечеловеческой сущности вполне ощутимо подташнивало и кружилась голова.

– А ты вспомни, что делали с гладирами лет десять назад.

Я вспомнила. И оттолкнула Гарда от себя.

– Пусти меня.

Подошла к зеркалу, убрала назад волосы и внимательно осмотрела отражение. Всё, как обычно: круглые, крупноватые глаза, прижатые к голове аккуратные уши. «Да быть не может», – мелькнуло в голове, но я тут же прогнала эту мысль. Что, если предположить? На одну маленькую секундочку...

– Всё детство, как волшебное заклинание, мне повторяли эти слова, – сказала я, тяжело оперевшись руками о стену возле зеркала. – С этими словами мама успокаивала меня. Будила. Укладывала спать. Этими словами меня встречал папа после долгих месяцев разлуки. Этими словами бабушка выражала свою гордость за меня. Знаешь, что это были за слова?

– Ушки маленькие, – произнесли мы в голос. – Глазки кругленькие.

И в этот момент что-то внутри надломилось. Защита, которая годами воздвигалась, в одно мгновение рухнула, и в зеркало на меня смотрели неестественного цвета ореховые глаза со сплюснутыми, как у ящерицы, зрачками.