Поменяв позу и вытянув под стол ноги, Ника слушала звон монет и шелест бумаги.
Госпожа Маргрит считала выручку: беззвучно шевелила губами, складывала медные стюверы и серебряные гульдены в столбики.
Кэптен изучал спрос блюд и напитков по небрежным записям компаньонки, сделанным в процессе обслуживания клиентов. Щурился, разбирая её испорченный спешкой почерк.
Совмещать учёт проданных блюд и напитков с их одновременной продажей оказалось делом хлопотным. Параллельно Нике приходилось взбивать венчиком в густую пену горячий шоколад. Без умения и сноровки выходило медленно. Хорошо, что в кувшине за один раз можно было приготовить восемь чашек напитка. Его подогрев упрощал работу.
Помогала София. Оказавшись скорой на руку, она успевала обслуживать посетителей, убирать грязную посуду, вытирать столы, по очереди с хозяйкой взбивать горячий шоколад.
За приготовлением второго кувшина Ника поняла, что ей не хватает как минимум ещё двух, а лучше четырёх рук. Понимала, что завтра в кофейне не будет столько жаждущих испробовать все выставленные на витрине невиданные блюда. Сегодня нужно потерпеть и приветливо улыбаться.
Она и улыбалась. Казалось, что улыбка намертво прилепилась к её лицу, а скулы свело так, что хотелось всех и всё послать в преисподнюю. Прав Ван дер Меер — стоять за барной стойкой весь день Неженке не по силам.
К слову, он выполнил своё обещание. На собеседование приходила женщина лет сорока в траурном платье, и даже заинтересовала Нику, но на следующий день, когда они договорились о повторной встрече, она не пришла. Завтра Ника повесит на дверь кофейни объявление о свободной вакансии и посмотрит, кто на него откликнется.
Увидев, что из-за стола встал посетитель и направился к витрине, а София занята, девушка подозвала Лину. Прячась за створкой двери, ведущей в хозяйскую половину дома, та подсматривала за клиентами.
— Делала когда-нибудь подобное? — спросила её, указав на серебряный кувшин с горячим шоколадом.
Пойманная с поличным, но ничуть не смутившаяся Лина неопределённо пожала плечами и отыскала кого-то глазами среди посетителей.
Ника проследила за её взглядом. С облегчением вздохнула, когда увидела, как госпожа Маргрит кивнула своей прислуге одобрительно.
Да и выхода иного не было.
Надо отдать должное многочисленным гостям, откликнувшимся на приглашение мамы и пришедшим на открытие кофейни.
За неделю до знакового события госпожа Маргрит принесла Нике пригласительные послания.
— Никого не забыла, — сообщила она с лёгким нажимом, давая дочери понять, что пригласила всех нужных людей.
Ника посмотрела на внушительную стопку небольших плотных голубых прямоугольников. Заметила:
— Если придут все, то будет ненужное столпотворение. Кофейня за раз не вместит столько людей.
— Не придут, — заверила её мама. — Если отзовутся десять-двенадцать из сорока трёх приглашённых, почту за счастье. Сегодня же отправь Хенни разнести послания.
Когда женщина ушла Ника перебрала приглашения. Большинство имён ей ни о чём не сказали. Некоторые были на слуху после похорон Якубуса.
Не нашла она приглашение для Алана Матфейсена и его матери, как и для экономки Ван дер Меера госпожи Бригитты.
Зато госпожа Маргрит не забыла повторно пригласить госпожу Шрайнемакерс. Ника помнила, что собиралась подстроить «любимой» свахе выигрыш приза. Ладно, она это сделает.
Приглашение господину Питеру ван дер Ваалу, его дочери Виллемине и в виде приписки — младшему сыну Юлиусу, было написано с особой тщательностью. Женщина не теряла надежду свести свою дочь с нетитулованной, но богатой наследницей главы гильдии ювелиров. Питер ван дер Ваал неделю назад купил бывший особняк Ван Вербумов и обживался в нём, собираясь задержаться в Зволле не меньше, чем на две недели. По слухам частой гостьей в его новом доме стала госпожа Шрайнемакерс.
Не обошла вниманием госпожа Маргрит и господина губернатора. Пригласительное послание с его именем лежало сверху стопки. Его он должен получить первым.
Девушка с интересом наблюдала за влюблённой парой во время подписания приложения к договору. Что удивительно, господин Хендрик ван Деккер самолично — долго и скрупулёзно — изучал приложение, исподтишка поглядывая на недовольно поджавшую губы бывшую возлюбленную.
Его помощник изначально дополнительно представил ему толстую потёртую книгу и открыл нужную страницу. Наклонившись к его уху, буркнул невнятное и, косясь на дочь госпожи, указал пальцем в нужную строку, на что Ника нехотя вяло улыбнулась.
Госпожа Маргрит выглядела достойно. В траурном платье, с новой причёской, в меру бледная, она неторопливо обмахивалась маленьким опахалом из чёрных страусиных перьев. На преувеличенно подобострастное поведение Ван Деккера отвечала показной холодностью: ни одного нечаянного слова, ни одного неосторожного жеста.
От Ники не укрылся её старательно скрываемый к нему интерес. За показным равнодушием лишь хорошо знающий женщину человек мог заметить и быстрые взгляды, и лёгкую едва заметную дрожь пальцев, умело сдерживаемое частое дыхание, чуть севший от волнения голос.
Господин губернатор в отличие бывшей возлюбленной своего отношения к ней не скрывал: тяжело вздыхал, просительно заглядывал в глаза, казался неуклюжим и излишне внимательным.
«Детский сад», — сдержала улыбку Ника, наблюдая за парой. Они подходили один другому и по возрасту, и по статусу. К тому же испытывали чувства, проверенные временем. Вместо того чтобы узаконить свои отношения, быть вместе и наслаждаться обществом друг друга, они, оставаясь одинокими, погрязли в недоразумениях и мелочных обидах.
«Погрязла госпожа Маргрит», — поправила себя Ника.
«Причём с твоей подачи», — осудила себя же. Что ж, она кашу заварила, ей и расхлёбывать.
Ника не сочла за труд и написала приглашения для госпожи Бригитты, Дэниэла и госпожи Лейфде, Алана и его матери. Кофейня её и она вправе пригласить тех, кого искренне хочет видеть в особый для неё день.
Получив одобрение своей хозяйки, Лина подошла к приставленному к барной стойке небольшому столу со стоявшим на нём набором для приготовления горячего шоколада.
Ника с облегчённым вздохом переложила на её плечи приготовление напитка.
— Давай, по-быстрому осваивайся и не халтурь, — предупредила вдруг оробевшую служанку. Не забыла её замотивировать: — За помощь получишь вознаграждение.
Благодарно кивнула госпоже Маргрит, бросавшей на дочь беспокойные тревожные взгляды.
Женщина не осталась в стороне и помогала Нике, чем могла: ходила от столика к столику, ненавязчиво интересовалась у гостей, как они себя чувствуют, отвечала на их вопросы. Маленькое чёрное опахало из страусиных перьев плавно двигалось в её руке, нагнетая воздух на раскрасневшееся лицо. Изредка она что-то помечала карандашом в маленькой записной книжице, висевшей на цепочке шатлена.
«Мне тоже нужен шатлен», — заметила Ника. Нащупала в глубоком кармане передника золотые часы-луковицу, предусмотрительно пристёгнутые к ткани простенькой бронзовой фибулой с «замком» для острого конца, найденной в коробе с рукоделием.
Возвращение часов стало для девушки радостной неожиданностью.
Два дня назад, когда вечером она стояла у входа в кофейню и принимала последнюю партию продуктов, к ней подошёл мальчишка. Она узнала его — видела у таверны «Старина Ханс» и ещё один раз, когда он собирался обмануть её, вынуждая заплатить за разбитую керамическую курильницу.
Пока Ника рассмотрела то, что он поспешно сунул ей в руку, пацан скрылся за углом.
— Приходи за вознаграждением! — крикнула она в темноту, обернувшись на грузчиков, сделавших вид, что ничего не видели.
Всё ещё не верила своим глазам! Завернутые в грязную тряпицу в бархатном мешочке лежали золотые часы-луковица с цветочным ажурным венком на крышке и с крошечным заводным ключиком на узкой розовой шёлковой ленте, подаренные ей Герритом ван Ромпеем. Без сомнения, её часы!
Знала, что спасибо нужно сказать Ван дер Мееру, но готова была расцеловать неизвестного мальчишку — он не струсил, не подбросил дорогую вещь, а отдал ей в руки. Стало интересно узнать, как они к нему попали. Стащил их у неё не он. Значит, пацан — воришка, один из тех, кто срезает кошельки у беспечных горожан?
Ника вздохнула и прислушалась. По-прежнему шуршали листы в руках Кэптена и звякала гульденами госпожа Маргрит.
Не открывая глаз, девушка нащупала часы, приятно оттягивавшие карман передника. Её движение не осталось незамеченным.
— Уж и не думала, что увижу их снова, — тихий усталый голос мамы источал довольство. — Полагаю, что благодарить следует тебя?
— Вы говорите о часах, госпожа Маргрит? Я ничего не сделал, — ответил Адриан. — Если они вернулись к Руз, то в этом только её заслуга.
«Как бы не так», — хмыкнула Ника.
Женщина ссыпала в мешочек серебряные монеты:
— Следует купить большие настенные часы и повесить их на самом видном месте, вон там, над камином между картинами. А то сегодня знатно припозднились. Близится полночь.
— Было бы неплохо, — отозвалась Ника, открывая глаза и поправляя диванные накладки за спиной. — Надо написать режим работы кофейни и повесить на дверях.
К вечеру в заведении остались исключительно мужчины. Решив, что кофейня будет открыта до полуночи, они расходиться не торопились. Пили пиво, ели, вели беседы, смеялись, чувствовали себя вольготно и непринуждённо.
Поскольку госпожа Маргрит запретила курильщикам курить в помещении, те выходили на улицу и уже оттуда слышался их громкий смех и разговор.
— Режим работы? — переспросила мама.
— С девяти утра и до девяти вечера, — зевая в ладошку, пояснила Ника, — с перерывом на обед с двух до четырёх дня.
— Перерыв на обед? — удивилась женщина.
— Только такой режим работы я смогу выдержать, пока у меня не появится сменщица.
— Сменщица? — госпожа Маргрит зашуршала юбками платья, садясь удобнее. — Я сразу сказала, что тебе не нужно торговать. Ты хозяйка кофейни, а не наёмная работница. Тебе надлежит вести учёт продуктов и присматривать за прислугой. Адриан, скажи своей компаньонке, чтобы она прислушалась к моему мнению, — заявила наставительно.
— Слышу, — пробурчала Ника. — Пока я не найду подходящего человека, будет так, как я сказала.
Ван дер Меер положил записи компаньонки на стол:
— Если так пойдёт дальше…
— Не пойдёт, — остановила его Ника. — Ещё день-два и желающих вкусно поесть резко уменьшится. Цены у нас кусачие, — остановила глаза на ларце с первой выручкой. — Постоянные посетители определятся через неделю-другую. Вот тогда можно будет ориентироваться на них, и подстраиваться под их вкусы.
— Всё было очень вкусно. Всё всем пришлось по нраву, — оставив десяток гульденов и пододвинув их к середине стола, госпожа Маргрит ссыпала в мешочек оставшиеся монеты. — Дашь каждой прислуге по гульдену.
За стеной растений у самой фальш-перегородки шлёпнула о пол мокрая тряпка, звякнула ручка ведра. Следом послышалось:
— Простите, — и показалась София. Виновато добавила: — Я не подслушивала, нечаянно вышло.
— Возьми, — передала ей Ника гульден. — Скажи Хенни и Тёкле, чтобы тоже пришли за вознаграждением, когда закончат уборку. Молодцы, не подвели нас.
Из кухни нёсся стук кухонной утвари, слышался тихий бубнёж. Служанки мыли и вытирали посуду.
— Себе не возьму ни одного гульдена, — подчеркнула госпожа Маргрит, вернувшись к прерванному разговору. — Разве что отдашь мне данную безделицу. Уж больно она мне приглянулась.
Женщина достала из стоявшей на сиденье диванчика плетёной корзины курильницу в виде домика-шалаша и поставила на стол.
Ника удивилась. Изготовленное для розыгрыша призов, изделие ненароком затерялось. Девушка подумала, что курильницу нечаянно разбили. Дознание она отложила на потом. Искать виновных и разбираться было некогда.
— Сказали бы сразу, что она вам понравилась, получили бы в подарок тотчас, — улыбнулась Ника.
Глядя на пивную кружку, которую дочь подарила своему компаньону в честь открытия кофейни, мама отмахнулась.
— Было не до объяснений, — слукавила, отведя глаза.
Изготовленная Никой посуда произвела на госпожу Маргрит неизгладимое впечатление. Она бережно перебирала доставленные в ящиках тонкие керамические блюдца, чашки, соусники, менажницы. Осторожно выставляла их на стол, очищая от упругой и пахучей мелкой древесной стружки. Вопросительно вскидывала брови, дивилась:
— Чудесно… Восхитительно… Если бы я не знала, чьих рук сие дело… — прижав к груди светильник, повернулась к дочери. — Это же ты всё это изготовила?
Ника кивнула:
— В этом ящике только то, что изготовила я. В том, — указала на ящик, стоявший на полу, — то, что изготовил мастер Губерт. Кстати, хороший мастер. Обратите внимание на клеймо. На посуде рядом с его стоит и моё.
— Руз, девочка моя, не верю своим глазам, — восхищённо проговорила мама, всматриваясь в оттиски на донышке светильника. — Я всегда знала, что в тебе есть дар божий. Глядя на вот всё это, — она обвела глазами посуду на столе, — никто не скажет, что она изготовлена в Зволле. Разумеется, это не тончайший голубой китайский фарфор, но твоя посуда… настолько изящная и деликатная… скажи я кому, что она доставлена из Китая, поверят беспрекословно.
Госпожа Маргрит, конечно, преувеличила. Посуда, изготовленная из белой глины, больше походила на фаянс*. После обжига она приобрела цвет слоновой кости и стала тонкой, но при ударе издавала глухой звук. До китайского лепного фарфора* ей было также далеко, как до пресловутого Китая.
От похвалы сердце Ники трепетало от радости. Её редко хвалили в жизни, и она испытала ни с чем несравнимое удовольствие. Казалось, за спиной выросли крылья, от накопившейся за месяц усталости не осталось следа. Хотелось сейчас же идти, творить и воплощать в жизнь задуманное.
— Великолепно, — мама извлекла из ящика очередной светильник. — Горестно сознавать, что всего этого не видит Якоб, — тяжело вздохнула и судорожно втянула воздух носом. — Он бы порадовался за тебя, дочка.
Воспоминание о брате Руз и кто стал его палачом, омрачили радость. Будь Якубус во здравии, Ника вряд ли бы дожила до сегодняшнего дня. Если бы и уцелела, в чём она очень сомневалась, то последним её пристанищем стала бы лечебница для душевнобольных.