Глава 45

Дверь открыла новая горничная Де Йонгов. На ходу спросив, где находится госпожа Лейфде, по длинному полутёмному коридору Ника устремилась во внутренний дворик. Еле сдерживала слёзы. Горячие и горькие, они жгли глаза, душили, мешали вдохнуть полной грудью.

Хозяйка особняка, как безнадёжно больной подросток — маленькая, сухонькая и сгорбленная, спрятав руки в меховую муфту, сидела в кресле с закрытыми глазами. То ли слушала компаньонку, читавшую вслух книгу, то ли дремала под её монотонный голос.

Ника рывком села перед старой женщиной на пол и положила голову ей на колени. Не выдержала — заплакала навзрыд. Она долго держала в себе боль, не выпускала, контролировала. Думала, что сильная и выносливая. Была уверена, что сможет преодолеть всё, выдержит и стерпит многое, но… не вышло. Она слабая не только физически, а и духовно.

Глотая слёзы и окончания слов, говорила торопливо, сбивчиво:

— Госпожа Лейфде, я больше не могу… устала, смертельно устала… должна молчать, когда хочется говорить, и должна говорить, когда хочется молчать… Должна делать то, чего не хочется… От меня требуют невозможного.

Захлёбывалась словами:

— Не знаю, что мне делать дальше… не знаю, как жить… я притягиваю к себе одни неприятности, притягиваю смерть.

На её голову легла сухая, лёгкая и тёплая ладонь, погладила по волосам.

— Разумеется, ты устала, милая. Всё сама да сама. Разве так можно? — проговорила госпожа Лейфде тихим слабым голосом. — Поплачь, милая, поплачь. Слёзы как дождь, прольются и иссякнут, налетит ветер и отгонит грозовую тучу, выйдет солнце, иссушит воду и снова станет тепло и радостно.

Старая женщина подняла голову Ники за подбородок и всмотрелась в её покрасневшее, заплаканное лицо:

— Поверь мне, не всё так плохо, как видится, — утёрла слёзы выдернутым из рукава носовым платком, втолкнула его в руку девушке, потянула за локоть. — Встань, милая, сядь рядом со мной, расскажи старухе, что тебя мучает. Глядишь и немощная Лейфде сгодится, чтобы не только выслушать, а и дать действенный совет.

За спиной Ники послышался звук приближающихся ходунков; протяжно и жалостливо залаял Бадди. Он подкатил к гостье и уткнулся лбом ей в бок.

На крыльцо вышел Дэниэл, остановился в нерешительности:

— Руз… бабушка? Что-то случилось?

— Иди, Дэниэл, иди, — махнула на него госпожа Лейфде. — Нам с Руз нужно поговорить. А ты принеси нам чаю ромашкового, — указала она своей компаньонке, вскочившей со стула с приходом гостьи, да так и застывшей изваянием с открытой книгой в руках. — Есть хочешь, милая?

Всхлипнув, Ника отрицательно качнула головой.

Старуха подождала, пока девушка, тяжело вздохнув и вытерев глаза, села на стул напротив неё.

— В жизни нет ничего, что невозможно исправить, хоть толику, хоть чуть-чуть, — произнесла задумчиво. — Разве что не вернуть прожитых лет и не отсрочить свою кончину, — она качнулась в кресле и спрятала руки в муфту. — Знала бы ты, милая, сколько раз я хотела уйти из мира сего по доброй воле, но всё ещё живу и делаю, что делать должна. Я не могу оставить своего мальчика без присмотра. Он невообразимо доверчив, что тот щенок. Кто погладит, к тому и идёт. Слишком я его опекала и берегла от лихого глаза и злого языка. Уж и не знаю, что с ним станется, если уйду нежданно, в одночасье, не дотяну до благословенного дня, когда мой мальчик закончит учёбу. На днях он сызнова уедет, а я останусь тут одинокая в сомнениях и муках, в постоянном беспокойстве за него. Душа болит беспрестанно, нет ей долгожданного покоя.

— Но он же там будет не один, — осторожно уточнила Ника, прерывисто вздыхая, вникая в смысл услышанного, переключаясь на чужие проблемы.

Пыталась выудить из памяти хоть какие-то сведения, где учится Дэниэл. Неженка Руз не посвятила её и в эту часть своей жизни.

— Не один, — кивнула госпожа Лейфде, растянув губы в подобие улыбки. — О нём поговорим после. Успокоилась? Рассказывай без утайки, кто тебя обидел, почему позволила и как намерена поступить далее.

Ника заговорила. Сначала сбивчиво, сумбурно, путано. Затем смелее, увереннее. Доверилась госпоже Лейфде.

Та не перебивала, одобрительно кивала, поддерживала собеседницу добрым словом.

Девушка успокоилась окончательно, речь стала плавной, мысли ясными. Отогрелась. То ли чаем, которого за разговором выпила две чашки, то ли оттаяла душой от участливого внимания старой женщины.

Они говорили обо всём. Говорили не спеша, долго и обстоятельно.

Ника рассказала и о рукоприкладстве Якубуса, и о молчаливом потворстве ему со стороны госпожи Маргрит. Рассказала о сватовстве банкира и конфликте с матерью. Рассказала о долгах.

Утаила о своём участии в смерти брата Руз, как и о том, кем он являлся на самом деле. Не рассказала о своей любви к Ван дер Мееру, как и о его помощи в избавлении от семейного тирана. Не стала рассказывать о Мейндерте Готскенсе.

А вот рассказу о Ван дер Ваале и кошмарном сне расписала во всех красках и подробностях. Закончила со вздохом облегчения:

— Что скажете, госпожа Лейфде? Можно ли в моей жизни что-либо исправить? — ждала совета.

Женщина покачала головой, пожевала тонкими синими губами:

— Исправить в жизни можно немногое, а вот изменить никогда не поздно. Не обо всём рассказала мне, ну да ладно. Всего и не нужно знать чужой старухе. Скажу тебе так, милая. Не похожа ты нравом ни на свою спесивую мать, ни на слабовольного отца. Уж и не знаю, в кого пошла. Ван дер Зи прощать не умеют, а Ван Вербумы… — женщина махнула рукой. — Бог им судья. Что тётку отдалила от себя… верни. Филиппина незлобивая и нравом мягкая, не в пример сестре. Большой помехой в твоей жизни не будет. Одной жить в доме, да притом заниматься прилюдным делом — негоже.

Хозяйка дома замолчала, упёрлась затылком в высокую спинку сиденья и закрыла глаза.

— А как мне быть с Ван дер Ваалом? — Ника тронула женщину за руку, лежавшую поверх муфты.

— Неволить тебя некому.

— А сон?

— Посмотрела и забудь. Любишь ты его.

— Кого?

— Ван дер Меера, кого же ещё.

— Так заметно? — Ника покраснела, отнекиваться не стала.

— Судить не возьмусь, но раз уж Ван дер Ваал увидел, то увидят и другие. И то, что не отпустит он его от себя в угоду дочери, спору нет.

— А мне что делать?

— Велено молчать — молчи. Ван дер Меер терпит, и ты терпи. В их роду все мужчины отважные воители, не отступают от задуманного и честь блюдут. Жди.

Госпожа Лейфде подняла указательный палец и наставительно закончила:

— Терпеливый лучше надменного духом. Не спеши своим духом обижаться, потому что обида живёт в груди глупых. А теперь иди. Устала я. Приходи завтра. О Дэниэле говорить станем. Через четыре дня он возвращается в школу в Порт-Рояль. Поедешь с ним. Станешь приглядывать за моим мальчиком.

Вставшая Ника чуть не села назад на стул:

— Уехать во Францию? Надолго?

— Через два месяца вы вернётесь на каникулы и уже в сентябре отбудете до Рождества.

— А как же кофейня и гостевой дом? Как всех… всё оставить?

— Эка невидаль, — старуха то ли поперхнулась, то ли издала скрипучий смешок. — Продашь свою долю Ван дер Мееру, отдашь долги, а гостевой дом… — она пожевала губами, — наймёшь управляющего. Будет за порядком следить, отчёты слать да деньги в банк на счёт класть. А я за ним прослежу, будь покойна.

— А как же?..

Госпожа Лейфде не дала гостье договорить, замахала руками:

— Иди, иди, приходи завтра.

Дэниэл поджидал сестру у входной двери. Бадди лежал у стены и грыз большую сухую кость. Заметив Нику, настороженно поднял уши-бабочки, незлобиво тявкнул, предупредив, что занят, и снова принялся за кость.

— Вы долго разговаривали, — закрыв проход, парень встал перед сестрой.

Всмотревшись в её лицо, поморщился и вздохнул:

— Ты плакала. Тебя кто-то обидел? Кто? Я убью всякого, кто посмеет тебя обидеть, — выпятил грудь и воинственно поднял подбородок.

Ника улыбнулась и убрала с его лба непослушную прядь волос:

— Не нужно никого убивать. Я просто устала, и мне нужен был совет старой, мудрой женщины.

— Получила совет?

— Бабушка хочет, чтобы я поехала с тобой в Порт-Рояль.

— Что? Со мной? — Дэниэл округлил глаза и, не скрывая радости, широко улыбнулся. — Такое возможно?

Ника отодвинула его в сторону, открыла дверь и улыбнулась:

— Ничего невозможного нет.

— Ты согласилась? — приплясывал в нетерпении, следуя за ней на улицу. — Поедешь на всё время?

— Я подумаю, — ответила Ника задумчиво.

Завтра она узнает всё подробно. Заметив, что на них обернулась проходившая мимо чья-то служанка, развернула брата к оставшейся открытой входной двери:

— Вернись в дом, поговорим завтра.

Подумать, в самом деле, было о чём.

Она откажет Ван дер Ваалу и вместо ненавистной помолвки уедет во Францию.

Мейндерт Готскенс останется ни с чем. Расскажет он ювелиру о тёмных делах семьи Ван Вербум или нет, уже не будет иметь значение.

Ван дер Мееру придётся сделать выбор.

«Наконец-то всё встанет на свои места», — с облегчением вздохнула Ника. С души будто тяжкий груз упал. Стало легко и спокойно.

* * *

— Вас господин Ван дер Ваал два раза спрашивали, — сообщила Лина, как только Ника вернулась в дом.

— Он ещё здесь? — уточнила она, останавливаясь у двери в кухню. Испортить хорошее настроение повторной встречей с мужчиной в её планы не входило.

— Ушли очень недовольные, — Лина поджала губы, копируя мимику нувориша. — Жакуй в вашем покое, а ворона сидит у окна.

— Потому что прикормили, — недовольно проворчала Хенни, отвлекаясь от приготовления двойной порции омлета с зеленью. — Хотите, чтобы она всё своё семейство на крышу дома притащила?

— Не притащит, — Лина на всякий случай отошла от Хенни. — В скором времени она сядет на яйца птенцов высиживать.

— Во-во, притащит всё своё воронье семейство и полдюжины птенцов в придачу.

— Вот будет потеха, — поддакнула Тёкла.

— Двор и крышу загадят, — заверила Хенни, снимая со сковороды омлет на плоскую тарелку.

Послышались шутки, смешки, загремела утварь.

— Над чем смеётесь? — в раздаточном окне показалась София. — Омлет готов? Где Гуго? Бен сказал бочонок свежего пива откупорить.

Ника прошла в кухню, на ходу приструнивая развеселившуюся прислугу:

— Хватит пустых разговоров, работаем. Клиенты ждут.

Принесла из погреба охлаждённый крем, поставила большое круглое блюдо, перенесла на стол у окна коржи медовика и приступила к его сборке. Предупредила работниц, чтобы её не отвлекали — её нет, ушла, испарилась, — кто ослушается, будет оштрафован.

Работа спорилась; руки с лёгкостью справлялись с непростым делом. Коржи в два яруса ложились ровно, кремовые цветы и листья выходили пусть далёкими от идеала, но симпатичными и, главное, вкусными. Надпись «Самой красивой и любимой» переделывать не пришлось.

Ника любовалась творением рук своих и улыбалась. Результат радовал. Вот что значит хорошее настроение! И время пролетело незаметно. Если сегодня вернётся Кэптен, то она будет счастливой в полной мере.

Но время шло, а Адриана не было. Вот и капитан ночного дозора пожаловал, напомнив своим появлением, что день на исходе. Патрульные ушли дальше, а Алан Матфейсен задержался у входа в кофейню. Взяв Люцифера под уздцы, крепкой рукой сдерживал его беспокойство: конь переступал ногами, прядал ушами, косился в тёмный переулок, откуда нёсся злобный лай разбуженной собаки.

Ника вынесла морковку, и Люцифер принял угощение с присущей ему деликатностью.

— У тебя всё хорошо? — Алан всматривался в непривычно умиротворённое лицо девушки.

— Да. А у тебя? — Ника гладила Люцифера по шелковистой шерсти шеи. Улыбалась. Безветренный тёплый вечер располагал к покою и неспешной беседе.

Мужчина нахмурился:

— Руз, слышал, что Ван дер Ваал сделал тебе предложение стать его женой. Это правда?

— Правда.

— И что ты ответила?

— Ничего. За меня ответила тётушка Филиппина.

Алан вздохнул, а Ника апатично продолжила:

— За меня всё всегда решали брат и мать. Когда они ушли в мир иной, подумала, что наконец-то стала себе хозяйкой, но нет, тут же их место заняла тётя и всё вмиг порешала. Скажи, где справедливость? Я не заслуживаю лучшей участи? Чем я прогневала небеса?

Ника манерно, не хуже Виллемины, повела плечом и вопросительно посмотрела на капитана, не спускавшего с неё внимательных глаз:

— Не понимаю, кому будет плохо, если я останусь старой девой? Думала, отдам долги и заживу спокойно. Но нет, тётушке обязательно надо испортить мою жизнь, загнать в капкан и там добить.

Матфейсен в изумлении вскинул брови:

— Стать женой богатого человека ты называешь испортить себе жизнь?

— Я не люблю господина ювелира, — Ника успокаивала Люцифера поглаживанием. Конь раздувал ноздри, фыркал, топтался на месте. — Алан, скажи, что может быть хуже для женщины, чем каждый день ложиться в постель с нелюбимым мужчиной?

На его удивленный взор ответила с вызовом:

— А вам, мужчинам, каково ложиться в постель с нелюбимой женщиной? Или вам всё равно?

Алан молчал, и Ника настырно напирала:

— Почему молчишь? Ответь, тебе будет всё равно?

Капитан перебросил поводья через голову коня, потрепал его по шее и вздохнул:

— Не будет всё равно, Руз.

— Однако вы ложитесь с нелюбимой женой в постель и исполняете свой супружеский долг с превеликим удовольствием, — Ника брезгливо скривила губы.

Мужчина прочистил горло покашливанием и отвёл глаза:

— Мне пора.

— Что, у меня мысли неправильные? — не унималась она. — Ты любишь одну, а замуж возьмёшь другую. Будешь бегать к любимой тайком, она родит тебе сына или дочь, её муж и знать не будет. Не успеешь оглянуться, как жизнь пройдёт. И что в той жизни хорошего?

Алан отстранил девушку от коня, вскочил в седло:

— Руз, о ком ты говоришь?.. Не забудь закрыть дверь, — бросил через плечо и был таков.

Сердито сопя, Ника закрыла дверь. Не услышав звон колокольчика, подняла голову — висит на месте. Открыла и закрыла дверь снова. Результат тот же. Вздохнула и задвинула засов. Утром Гуго посмотрит, в чём дело и устранит неисправность.

Не понимала, зачем привязалась к Матфейсену? Какая другая женщина? Какие дети? Он любит Виллемину, она любит Кэптена. Бермудский треугольник.

«Всё ты понимаешь, — шевельнулась совесть, подняв с глубин души горький осадок беспомощности и безнадёжности. — Глушишь агрессией своё беспокойство за возможный выбор Ван дер Меера?»

Настроение стремительно падало в бездонную пропасть.

«С Кэптеном же ничего плохого не случилось?» — спрашивала себя девушка и тотчас успокаивала: «Ничего». Но чувствовала, что случилось.

Не дожидаясь ухода работниц, Ника поднялась в мастерскую. Чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей, перебрала эскизы новых керамических изделий. Поняв, что не в состоянии творить, отбросила наброски в сторону. Захлопнула тетрадь с рецептами. Впервые не знала, чем занять голову и руки, как успокоить ноющее от плохого предчувствия сердце.

Какое-то время она прислушивалась к звукам, доносившимся со второго этажа. Постояльцы укладывались спать, шум затихал.

Не выдержав внутреннего напряжения, девушка спустилась в кухню и налила себе чаю с ромашкой и мёдом.

В последние дни Хенни ложилась спать рано. С приходом Иды, она стала справляться с делами раньше, больше отдыхала и заметно успокоилась. Наконец-то смирилась с неудачей завоевать Гуго и отпустила его.

Ника невольно сравнила её принятие отказа от любимого мужчины со своим отношением к Ван дер Мееру. Те же злость, ревность, желание отделаться от соперницы и любой ценой перетянуть внимание на себя. Как она справится с «отпустить», если Кэптен выберет другую, Ника думать не хотела. Надеялась, что в таком случае смена обстановки и присутствие рядом Дэниэла пойдут на пользу и не позволят ей впасть в депрессию.

Девушка долго стояла на крыльце внутреннего дворика, грела ладони о керамические бока горячей кружки и слушала звуки засыпающего города. Смотрела в чернеющее безоблачное небо на зажигающиеся звёзды и жёлтый диск полной луны. Густой аромат цветов из сада госпожи Лейфде заполонил и их маленький дворик, ощущался ярче, острее. Тюльпаны отцветали, на смену им распустились другие не менее красивые цветы, названия которых Ника не знала.

Она погрузилась в размышления. Если через четыре дня придётся уехать, то в срочном порядке предстоит завершить начатые дела и подыскать подходящего управляющего.

«Не предложить ли эту должность Деборе?» — пронзила неожиданная мысль. Дебора грамотная, выдержанная, тактичная, честная. Обворовывать хозяйку не станет. Повышение по службе и достойная заработная плата сыграют не последнюю роль. Предложение должно ей понравиться.

Ника проверила, заперта ли калитка, закрыла дверь на задвижку и вернулась в мастерскую. Села за стол, взяла карандаш и стала бездумно выводить каракули: круги, овалы, треугольники. Замыкала их цепью, штриховала… бросала карандаш.

Вставала, ходила по мастерской, возвращалась к столу, брала карандаш и снова отбросывала.

Отдёрнув штору на окне, блуждала взором по залитой лунным светом мостовой, вслушивалась в бой часов на главных воротах города, считала удары.

Вот и стражники в который раз прошли мимо кофейни. Алана с ними не было.

Ника вернулась к столу и взяла подсвечник с одной горевшей свечой. Не пора ли пойти в свою комнату, лечь в постель и попытаться заснуть? Завтра будет трудный день.

От лёгкого стука камешка по стеклу Ника вздрогнула, чуть не выронив подсвечник.

«Адриан!» — бешено забилось сердце. Больше некому.

Он стоял под окном в чёрном плаще с широкополой шляпой в руке. Подняв голову, знаками указывал Нике на угол дома, за которым находилась калитка.

Девушка кивнула в ответ и бросилась в свою комнату.

«Приехал… вернулся», — запело сердце от радости.

Ника торопливо натянула поверх ночной сорочки домашнее платье, стянула распущенные волосы шёлковой лентой.

Под покрывалом в клетке закопошился Жакуй.

— Спи, спи, — сказала ему девушка, смотрясь в зеркало.

Не узнала своего отражения: глаза азартно блестели, на губах сияла улыбка, щёки залил горячий румянец. Красавица.

Ликовала: «Приехал! Вернулся!» Не стал ждать утра. Несмотря на ночь, пришёл к ней. Знал, что она не спит, ждёт его, беспокоится.

Любимый. Единственный.

Заслонив ладонью язычок свечного пламени, Ника торопливо вышла в коридор. Кожаная подошва туфель смягчала шум быстрых шагов.

Спускаясь по лестнице, девушка шептала:

— Я быстро, я сейчас…

Не терпелось встретить Кэптена, прижаться к нему, обнять, поцеловать.

Загрузка...