Прекрасный яд

Глава 30

Кейн

С тех пор, как Далия исчезла, я весь был на нервах.

Непроходящее беспокойство сжимает мне горло, как удавка, и становится все сильнее с каждой минутой, когда она не отвечает на мои звонки.

И на сообщения тоже.

Я мчусь в лабораторию, превышая все скоростные ограничения.

Когда я приезжаю, место выглядит заброшенным. Ледяной ветер срывает листья с ближайших деревьев.

Я осторожно ступаю, осматриваясь по сторонам, как будто ожидая внезапного нападения.

Давно я не испытывал такого чувства — тревожной реальности, сжимающей меня со всех сторон. Невидимые глаза, скрывающиеся в тени, наблюдающие, планирующие поджечь меня, черт возьми.

Я стою посреди пустой парковки, но вижу тени, расплывающиеся, преследующие и размножающиеся.

За последние несколько лет я перестал испытывать это чувство страха. Неизвестности. Перед следующим заданием. Перед тем, найдем ли мы Престона мертвым в канаве где-нибудь.

Потому что я взял контроль над своей жизнью. У меня был план свергнуть Гранта, захватить власть и изменить «Венкор» по своему усмотрению. Как хочу я.

Я был близок. Чертовски близок.

Еще один год.

Нет, на данный момент всего несколько месяцев, даже не целый год.

Мысль об обратном отсчете заставила меня потерять всякое чувство страха. Не имело значения, что делал Грант, потому что у меня были запасные планы. Он мог мучить меня сколько угодно, но я уже привык к его методам. Что бы он ни делал, я знал, что все закончится его падением.

Я знал, что у меня есть преимущество в виде надежного плана.

Будущее принадлежало мне.

Пока все не изменилось.

Мой дядя был прав. Я снова стал шестеренкой в механизме.

Я превратился из шахматного мастера в простую пешку на доске Гранта.

Да, я могу и снова поднимусь, но на это уйдет больше времени и сил. Теперь, когда Грант знает, на что я способен, он будет поджидать меня на каждом шагу.

В течение последней недели я думал о том, что мог бы сделать иначе, чтобы избежать этого бесславного падения.

Но я всегда прихожу к одному и тому же выводу. Если бы я не встретил Далию, ничего бы не изменилось.

И если бы та безрассудная часть меня, которую мой дядя называл глупой, могла вернуться в прошлое, она все равно настояла бы на встрече с ней.

Я вхожу в лабораторию, мои шаги тяжелые, но не из-за того, что я потерял или тем, кем я могу стать в конце сезона.

Не совсем.

Это то беспокойство, которое таится в моей груди с тех пор, как она сказала о внезапном проекте, который ей нужно закончить.

После того, как я заявил о своих чувствах к ней на глазах у всего мира после сегодняшней игры, я почувствовал ее желание пойти дальше в наших отношениях.

Глубже.

Похоронить прошлое.

Забыть его.

Разрушить на мелкие кусочки, чтобы она никогда больше не увидела его окровавленных обломков.

Но сейчас что-то не так.

Я вхожу в рабочую зону, и яркие белые лампы мерцают. В холодном стерильном воздухе витает резкий запах антисептика и химикатов.

Сверху слабо жужжат люминесцентные лампы, озаряя все вокруг резким светом. Я часто приходил сюда пораньше, чтобы забрать Далию, и оставался в тени, просто наслаждаясь видом, как она работает в своей стихии.

Она сказала, что выбрала медицину только ради сестры, но Далия — чертовски гениальна в своем деле. Трудолюбивая и немного занудная. Она увлекается самыми нишевыми, неизвестными и совершенно неслыханными научными исследованиями и может часами рассказывать о том, как они важны.

Однако сейчас нет и следа того, что она ходит по лаборатории, напевая песню какой-то малоизвестной группы.

Я собираюсь позвонить ей в тысячный раз, но мои пальцы замирают на телефоне.

Далия сжалась в углу, маленькая и хрупкая на фоне суровых, больших стен, окружающих ее.

Ее руки крепко обхватывают колени, лицо спрятано, как будто она хочет скрыться от мира.

Ее тело слегка дрожит, едва заметно. Это нарушает тишину в комнате, и звук ее прерывистого дыхания громче тихого гудения аппаратов.

Ее волосы спадают на лоб, скрывая лицо, но я узнаю это состояние.

Так она защищает себя, когда испытывает стресс или кошмары.

Я осторожно подхожу к ней, и от стерильных стен раздается резкое эхо моих шагов.

Мне не нравится, как ее тело напрягается при этом звуке, но она не поднимает головы, словно ждет, когда тьма поглотит ее целиком.

— Далия…?

Нет ответа.

Я приседаю перед ней, беру ее за запястье, а затем медленно отпускаю. Она не сопротивляется, словно в ней не осталось сил.

Мои пальцы напрягаются, когда я поднимаю ее лицо.

Ее глаза наполнены слезами, и вся игривость исчезла. Они стали тускло-коричневыми, бесцветными.

Нет. Безжизненными.

Слезы стекают по ее красным щекам, прилипают к подбородку, а затем скатываются на джерси под халатом, окрашивая его в более темный цвет.

В то время как ее слезы во время секса возбуждают меня, эти вызывают у меня желание убивать.

Я не люблю, когда она плачет. Главным образом потому, что она редко плачет.

— Что случилось? — я глажу ее по щеке, вытирая слезы. — Кто это сделал?

Ее губы дрожат, и новые слезы хлещут из глаз, смачивая мои пальцы.

Я беру ее лицо обеими руками.

— Скажи мне, кто, черт возьми, это сделал, чтобы я мог его уничтожить.

— Кейн… — ее голос тихий, слабый, едва слышимый.

Это не похоже на нее. Кто, черт возьми, смог с ней это сделать?

Я снова вытираю ее слезы.

— Я здесь. Поговори со мной.

— Я… — ее голос срывается из-за рыданий.

— Что такое?

Она улыбается сквозь слезы и качает головой. Далия всегда говорила, что у меня высокие стены, но ее стены не менее высоки. Только недавно она начала вести себя со мной более раскованно.

Но сейчас я чувствую, как эти стены возвышаются, становятся толще и отталкивают меня.

Она встает и заставляет меня опустить руки.

Далия вытирает лицо рукавом.

— Это глупо, правда. Я просто подумала о Ви.

Я тоже встаю и внимательно смотрю на нее, но ее лицо остается бесстрастным, скрывая ее мысли.

Она подходит к месту, где хранит свои вещи, сгорбившись и напряженно выпрямив спину.

Я следую за ней, с трудом сдерживая гнев.

— Так внезапно?

— Не совсем внезапно, — она открывает шкафчик и начинает бросать вещи в сумку. — Я знала об этом давно, но не хотела признавать. Прошло уже больше трех месяцев с момента нападения. Каждый день, который она проводит в коме, уменьшает шансы на то, что она когда-нибудь проснется. Ее умственная деятельность слабеет, и врач практически сказал мне, чтобы я не надеялась и перестала волноваться, когда ее пальцы дергаются. Это происходит непроизвольно. Это рефлекс. Это ничего не значит. Я должна меньше надеяться. Только что у меня возникла очень страшная, но реалистичная мысль, что я, возможно, никогда больше не смогу поговорить со своей сестрой.

Я прислоняюсь к стене, мой указательный палец дергается, а в ее глазах наворачиваются слезы, которые она вытирает тыльной стороной ладони.

Это единственный момент в моей жизни, когда я сожалею, что не умею утешать других.

Сомневаюсь, что метод, который мы с Джудом применили, когда били и пинали Престона, предлагая ему еду и лекарства, можно считать утешением для нормальных людей.

— Прости, что порчу твой победный вечер, — она улыбается, глядя на меня. — Я заглажу свою вину, когда буду расхваливать тебя в Интернете.

— Это неважно. Хочешь съездить к сестре?

Она качает головой.

— А поесть? Я могу что-нибудь приготовить. Может, твою любимую пасту?

Еще один отказ.

Черт. Еда — единственное, что я умею правильно делать.

— Тогда чего ты хочешь, Далия? Как я смогу понять тебя, если ты ничего не говоришь.

Она хватает меня за бока под курткой, ее ногти впиваются в мою футболку. Когда она смотрит на меня, ее черты смягчаются, и в глазах мелькает блеск.

— Я хочу рыбу.

— Рыбу?

— Ага.

— Не думаю, что мы найдем рыбу в такое время.

— Не здесь. В Мэне.

— В Мэне?

— Да.

— До Мэна больше шести часов езды.

Она надулась.

— Это значит «нет»?

— Это значит, почему вдруг Мэн?

— Я хочу снова увидеть свой родной город. Ты съездишь со мной?

На этот вопрос есть только один ответ.

Особенно когда она смотрит на меня с такой нежностью, которую я никогда раньше не видел. Возможно, в ее взгляде есть и капелька страха, но я понимаю ее.

Вероятно, она думала, что никогда больше не ступит на землю Мэна.

Я видел видеозапись смерти ее родителей. Когда она смотрела ее, я слышал, как она прошептала, что не хотела, чтобы это произошло.

В глубине души я знаю, что она винит себя в их смерти, и, вероятно, поэтому никогда не возвращалась в Мэн.

Но сейчас она хочет исцелиться, и я хочу быть частью этого путешествия.

Мы с Далией совершенно по-разному понимаем путешествие на машине.

Для меня это просто поездка и достижение пункта назначения.

А для Далии?

Это, мягко говоря, странный опыт.

Она забила машину едой, громко включила музыку и поет во весь голос, причем совершенно не в ритм.

Ах да, и, судя по всему, нам обоим нужно выключить телефоны, чтобы ничего нас не отвлекало. Она так и сделала и спрятала телефоны в бардачке, чтобы нам не пришлось «не о чем беспокоиться».

— Это было потрясающе! Фух, — она улыбается, когда песня заканчивается. — Может, они включат эту песню еще раз.

— Надеюсь, что нет. Мне и в первый раз было тяжело это слушать.

— Грубиян! — она бьет меня по плечу. — А какая твоя любимая песня? Давай послушаем, как ты поешь, капитан.

— У меня нет любимой песни, — я сосредоточиваюсь на дороге, утренний свет окрашивает небо в насыщенный пурпурный.

— Не может быть, — она понижает громкость, когда диджей начинает что-то говорить на заднем плане. — Я знаю, ты сказал, что не слушаешь музыку, но ты же наверняка слушаешь что-то в общем. Инструментал, может быть? Классическую или джаз, или, например, какую-нибудь классную тематическую музыку?

— Нет, не особо. Это отвлекает.

Она сидит боком ко мне, набивая рот мармеладками.

— Ты как инопланетянин. Подожди. А любимый фильм?

— Может, «Игра»?

— Я даже не знаю, что это. Мой — «Крик».

Я смеюсь.

— Какое клише.

— По крайней мере, ты знаешь, что это за фильм, в отличие от твоего высокомерного выбора.

— Высокомерного?

— Да, — она запихивает мне в рот несколько мармеладок. — Ты даже конфеты не ешь. Какой ты высокомерный сноб.

Я жую эти отвратительные штуки, их чрезмерная сладость заполняет мои вкусовые рецепторы.

— Я спортсмен. Нам нужно следить за питанием, мисс Медик.

— Иногда можно. Готова поспорить, ты не ел ничего сладкого с детства.

— Я не люблю сладкое.

— А что ты любишь?

— Трахаться, охотиться, душить, бить, кусать. Грубый секс в целом.

Красный румянец покрывает лицо Далии, и она давится кусочком мармелада во рту.

Я сдерживаю улыбку.

— Ты в порядке?

— Ты сделал это специально, ублюдок.

— Я просто ответил на твой вопрос, совершенно невинно.

— В тебе нет ничего невинного, — она толкает меня ногой, а затем кладет ее мне на колени. — Ты всегда любил грубый секс?

— Наверное.

— Итак… сколько жертв у тебя было до меня?

— Жертв?

— Женщин, за которыми ты ухаживал.

— Я не ухаживал ни за одной женщиной до тебя.

— Не… т?

— Найти кого-то, кому нравится такой грубый секс, сложнее, чем ты думаешь. К тому же, я не испытывал настоящего влечения, пока ты не ворвалась в мою жизнь.

— Вау. Так это моя вина?

— Да, — я обхватываю ее ногу, лежащую у меня на коленях. — Ты возьмешь на себя ответственность за монстра, которого пробудила.

— Некоторые скажут, что монстр всегда был внутри тебя. Под «некоторые» я имею в виду себя.

— Может быть, но это ты разорвала его цепи.

— Ты тоже разорвал мои цепи, так что мы квиты.

— Я?

— Да, — она гладит меня по щеке. — Я не знала, что люблю такой секс, пока не встретила тебя. Это заставило меня усомниться в своих моральных принципах и задуматься о терапии, но теперь я принимаю себя такой, какая есть.

Я крепче обхватываю ее ногу.

— И правильно делаешь.

— О боже, я обожаю эту песню! — она увеличила громкость и снова запела, не стесняясь, и пыталась накормить меня сладостями из пакетов, которые держала в руках.

Однако ее веселое настроение постепенно угасает, когда мы прибываем в Мэн. Оно сменяется гробовой тишиной, когда я останавливаюсь перед ее прошлым домом в небольшом прибрежном городке.

Дом тихо стоит у воды, его силуэт вырисовывается на фоне утреннего света. Он небольшой, не похожий на те просторные поместья, к которым я привык, но ухоженный. Белый забор, ограждающий передний двор, свежевыкрашен, ровный и прочный, хотя и немного выветренный соленым воздухом и покрытый несколькими слоями снега.

Вдали слышен шум океана, слабый звук волн, набегающих на берег. Воздух прохладный, в нем пахнет морской водой и утренней росой.

Пара выходит из дома, их тихий смех раздается в тишине, а их ребенок прыгает впереди них, пиная снег ногами. Хихиканье мальчика раздается в воздухе, а родители то смеются, то ругают его.

Эта сцена кажется не к месту, как будто из другого мира. Мира, где все просто.

Мира Далии.

Наверное, так выглядела ее жизнь, пока все не закончилось.

Я смотрю на нее, а она смотрит на них, глаза наполняются слезами, руки дрожат, сжимая пакет с чипсами.

На этот раз я не колеблюсь и беру ее за руку. Она вздрагивает, и мне кажется, что она напрягается, прежде чем застыть.

— Грустишь? — спрашиваю я.

— Наоборот. Я рада, что дом любим и ухожен. Мама и папа были бы так счастливы, если бы увидели это, — она улыбается. — Эй, Кейн?

— М-м?

— Пойдем к океану.

— В такую холодрыгу?

— Это же здорово! Я знаю, что люди говорят, что зимой в прибрежных городах депрессивно, но это как в сказке. Поверь мне.

— Я сомневаюсь.

Она только смеется и вытаскивает меня из машины. Мы идем по каменистой тропе, которую она, по ее словам, помнит, но оказывается, что память ее подвела.

Погода слишком холодная для прогулок, но Далия только смеется и говорит, что это самое идеальное время.

В конце концов мы поднимаемся на вершину большой заснеженной скалы, с которой открывается вид на глубокий синий океан. Цвета здесь холодные — белый, темно-синий и суровый серый.

Далия смотрит на бурные волны внизу, размахивает руками и во всю силу кричит:

— Мама! Папа! Я дома!

Ее голос заглушает ветер, а длинные каштановые волосы развеваются за ее спиной. Она похожа на Богиню.

— Простите, что не вернулась раньше! У меня все замечательно. Вы бы мной гордились! У меня теперь есть сестра. Ее зовут Вайолет, и она самая милая девочка на свете. Вы бы ее очень полюбили.

Ее голос дрожит, но она поворачивается, берет меня за руку и притягивает к себе.

— Я привела с собой одного парня. Вы бы его тоже полюбили. Наверное!

— Наверное?

— Ш-ш, шансы пятьдесят на пятьдесят, — шепчет она, а затем снова кричит в сторону океана: — Он чертовски богат, покупает мне безумно дорогую одежду и даже готовит для меня. Иногда он не такой уж и плохой.

— Иногда?

— Просто молчи. Дело не в тебе, — она сердито смотрит на меня, а затем снова улыбается океану. — Вам больше не нужно обо мне беспокоиться. Ваша маленькая девочка уже выросла. Спасибо вам за все!

Ее рука дрожит в моей, и я крепко ее сжимаю.

— Думаешь, они меня услышали?

Я обнимаю ее за талию.

— Надеюсь, не ту часть, где ты сказала, что я иногда не такая уж плохой.

Она смеется.

— Ты такой мелочный.

— Иногда.

Она смеется, и ее смех звучит так легко и мило.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что составил мне компанию в этом странном путешествии.

Я притягиваю ее к себе, поднимаю ее подбородок указательным пальцем и целую ее замерзшие губы. Между нами разливается тепло, и она обнимает меня, отвечая на поцелуй.

Ее тело срастается с моим, ногти впиваются в мою куртку, и я чувствую, что она отчаянно не хочет меня отпускать.

Мои губы отрываются от ее губ, и она улыбается.

— Хочешь проведу тебе экскурсию по бедному району? Я сделаю тебе скидку.

— Конечно.

Далия, очевидно, забыла большую часть города, и многие места изменились. Но она все равно волнуется, когда видит знакомый магазин или дом.

Мы купили рыбу, за которой приехали.

А также покупали улов у многих рыбаков, и Далия жертвовала его местным ресторанам. Полагаю, это ее способ отдать дань уважения людям, которые занимаются профессией ее отца.

Она не сидит на месте весь день, бегая из одного места в другое, как оживленная пчелка. Похоже, она не хочет даже присесть и отдохнуть.

К закату мы возвращаемся к машине, она держит меня за руку, и вдруг нерешительно останавливается у небольшого моста.

— Что? Хочешь сходить еще куда-нибудь?

На ее губах появляется легкая улыбка.

— Кажется, я видела папиного друга. Пойду поздороваюсь.

— Хорошо, пойдем.

— Иди за машиной. Я скоро вернусь. Буду ждать тебя здесь.

— Хорошо.

Я уже собираюсь уходить, но она не отпускает мою руку, ее пальцы впиваются в мою ладонь.

— Кейн?

— Да?

— Ты знаешь, что я всегда говорю, что ненавижу тебя?

— И что?

— Я никогда тебя не ненавидела. На всерьез. Я очень люблю тебя, — она улыбается. — Очень сильно.

Капля тепла расплывается в моей груди, растапливая все годы, которые мой отец провел, пытаясь превратить меня в лед.

Несколько слов от Далии, и я наполнился теплом.

Несколько слов, и я словно превратился в другого человека.

— Я тоже очень люблю тебя. Когда не хочу задушить.

— Какой романтик, — она улыбается, но ее улыбка грустная. — Я буду ждать здесь. Иди.

Она нерешительно отпускает меня, и мне требуется около пяти минут, чтобы дойти до машины.

Сев в машину, я открываю бардачок. Я знаю, что обещал Далии не брать телефон, но прошел целый день, а я так и не проверил, как дела у Престона.

Я замираю, не видя телефона Далии.

Когда она его забрала?

Нахмурившись, я включаю телефон и замираю, увидев множество пропущенных звонков от Джуда.

Черт.

Что на этот раз случилось с Престоном?

Я собираюсь позвонить Джуду, но затем вижу сообщение от него.

Джуд: Где ты, черт возьми? Это срочно.

Джуд: Вайолет похитили из больницы под видом медицинской транспортировки.

Джуд: За этим стоят мой брат и твой отец. Не знаю, чего они хотят, но водитель моего брата упомянул о поездке в лабораторию. Думаю, они используют Вайолет против Далии. Посмотрю, что смогу сделать со своей стороны.

Джуд: Обновление: я все еще не могу ее найти.

Я сжимаю кулаки на руле и завожу двигатель. Мое тело прижимается к кожаному сиденью, когда я мчусь к месту, где оставил Далию на мосту.

Поездка.

Ее странное поведение.

То, как она целый день держалась за меня.

Теперь я понимаю, почему все казалось таким странным.

В тот момент, когда я доезжаю до моста и вижу, что он пуст, меня озаряет понимание.

Весь день Далия прощалась со мной.