Райская лагуна

Я резко проснулась от ощущения руки, сомкнувшейся на моем горле, и крик попытался вырваться из моих легких, прежде чем пальцы сжались и оборвали звук на корню.

— Вот оно, — промурлыкал Шон, его голубые глаза возбужденно загорелись, когда он навис надо мной, его вес упал на меня, и он уселся мне на грудь, не обращая внимания на то, как я дергалась в его руках.

Я попыталась откинуться на подушки, и когда это ничего не изменило, я ударила его кулаками в бока и попыталась вцепиться в его руки, чтобы оторвать его от себя.

— Шшш, — прошипел Шон, игнорируя каждую мою попытку освободиться от него. — Ты хочешь, чтобы я отпустил тебя, тогда тебе придется перестать сопротивляться, сладенькая. Прими это. Дай мне полный контроль над твоей судьбой, и, может быть, я снова позволю тебе дышать.

Мое сердце билось, как птица, запертая в слишком тесной клетке, а легкие горели невероятным огнем, когда потребность в кислороде переполнила меня. Я снова была в его власти, как и в первый раз, когда он сделал это. Когда он хотел убить меня, и только какой-то странный поворот судьбы сохранил мне жизнь против его воли.

Внутри моей головы я кричала. Но когда мой полный паники взгляд остановился на жаре в его глазах, и я почувствовала, как его переполняет возбуждение, я поняла, что он не остановится, пока я не сделаю так, как он хочет.

Дрожь пробежала по позвоночнику, мышцы напряглись, и я заставила себя отпустить его. Я закрыла глаза и подумала о своих мальчиках, каким-то образом найдя в себе силы позволить своим рукам упасть на кровать по обе стороны от меня.

— Смотри на меня, сладенькая, — прорычал Шон, ни на йоту не ослабляя хватки.

Я не хотела смотреть на него. Я не хотела, чтобы он был последним, кого я увижу, если это не было просто игрой. Но я знала, что у меня не было выбора, если я хотела получить хоть какой-то шанс победить его, поэтому я заставила свои глаза распахнуться и увидела, как жестокая улыбка расплылась по его лицу.

— Хорошая девочка, — прорычал он, крепко держа меня еще одну долгую секунду, прежде чем отпустить и откинуться назад.

Я сделала глубокий вдох, мгновенно начиная кашлять, когда он перенес свой вес на мою грудь, из-за чего мне стало труднее набрать в легкие весь необходимый воздух.

— Может быть, для тебя все-таки есть надежда, — промурлыкал Шон, отодвигаясь еще немного назад и глядя на меня сверху вниз.

Я спала в шелковистой черной пижаме-тедди, которую дала мне Мия, и взгляд Шона упал на мои сиськи, которые грозили вот-вот вылезти наружу, его руки скользнули вниз, чтобы грубо нащупать их через ткань, прежде чем он потянул достаточно сильно, чтобы освободить их. От отвращения у меня скрутило живот и к горлу подступила желчь.

— Разве не лучше быть хорошей? — тихо спросил он, не сводя глаз с моей груди, хотя больше не делал попыток прикоснуться к моей обнаженной плоти. — Может быть, твоя маленькая встреча со смертью побудила тебя сделать меня еще счастливее…

Усмешка тронула мои губы, и, прежде чем я смогла остановить себя, я плюнула в него, комок слюны попал ему в лицо и скатился по щеке.

Шон на мгновение удивленно уставился на меня сверху вниз, а затем разразился диким смехом и протянул руку, чтобы вытереть слюну со щеки.

Я отпрянула, когда он потянулся ко мне, размазывая слюну по ложбинке между моими сиськами, а затем крепко схватил левую и впился пальцами в кожу, пока в моем горле не зародился крик боли. Но я не дала ему вырваться, уставившись на него и ожидая, что он сделает еще хуже. Я не могла одолеть его в таком состоянии. Я не могла сделать ни черта, но если он хотел получить удовольствие от своей власти надо мной, то я не собиралась давать ему патроны в виде своего страха. Он не получит его от меня. Никогда больше.

— Не могу дождаться, когда смогу погасить этот огонь в твоих глазах, сладенькая, — прошипел он, наклоняясь ближе и говоря прямо мне в ухо, так что табачно-мускусный аромат его кожи захлестнул меня и попытался вернуть обратно в мое прошлое.

Однако я боролась с воспоминаниями, отказываясь позволить ему заставить меня снова влезть в шкуру девушки, которой я была для него тогда. Потому что я почувствовала вкус жизни, которая стала намного слаще с тех пор, как он оставил меня умирать в той яме. Жизни, которая, как я думала, была украдена у меня навсегда. И даже если я согласилась на такое существование в качестве платы за их защиту от этого чудовища, у меня на языке все равно остался привкус той жизни, и это была горячая, страстная одержимость, которую такой мужчина, как Шон Маккензи, никогда не смог бы понять или сравниться с ней.

Шон отстранился от меня и встал рядом с небольшой кроватью, которую он спустил в подвал, чтобы я могла на ней спать. Мисс Мейбл хотела, чтобы я присоединилась к ней в ее комнатах, но я отказалась, зная, что этот ублюдок придет за мной, и не желая, чтобы она была рядом, когда он это сделает. Кроме того, в этом подвале я находилась в компании агонии Чейза, и была как дома, принимая свои собственные страдания.

— Вставай, сладкие щечки, и одевайся. Ты похожа на дешевую шлюху, которая лежит вот так, выставив сиськи. У тебя есть три минуты, чтобы привести себя в порядок, или тебе не понравится то, что произойдет, если ты заставишь меня ждать.

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив меня лежать и смотреть, как он уходит.

Я с трудом сглотнула, чувствуя болезненность в горле от этого движения и зная, что к утру у меня будут синяки, сравнимые с теми, что он оставлял мне раньше. Я провела пальцами по коже, которую он пометил, сжимая руку, чтобы унять дрожь в пальцах и чувство унижения, из-за того, что он сделал.

У двери стоял трехногий табурет, на нем лежало платье и пара белых кроссовок. Я вылезла из плюшевой пижамы и натянула красное платье, обнаружив, что оно облегающее, но эластичное, так что я могла нормально двигаться в нем, даже если оно было на размер меньше — без сомнения, потому, что оно принадлежало Мии. Мне не предоставили никакого нижнего белья, так что мне пришлось обойтись без него, и я ничего не могла поделать, но чувствовала себя немного более уязвимой без него, хотя и знала, что на самом деле это ничего не меняет.

Игры разума. Извращенные игры разума. Я хорошо их знала, и мне приходилось бороться с желанием поддаться им, снова и снова напоминая себе, что я больше не та девушка. Я не была его игрушкой. Я не была для него ничем. Помимо его смерти.

Я добралась до верха лестницы, и Шон уже ждал меня там, прислонившись к стене, подперев ее ногой и насвистывая, как будто ему было наплевать на весь этот чертов мир.

— Пойдем, — сказал он, предлагая мне руку, как подобает джентльмену, и я неохотно взяла ее, окидывая его пристальным взглядом и пытаясь понять, не спрятано ли у него где-нибудь оружие, до которого я могла бы добраться. На нем была белая рубашка и бледно-голубые джинсы, ткань свисала достаточно низко, чтобы скрыть пояс, так что было трудно сказать, вооружен он или нет.

— Куда мы идем? — Спросила я, когда он потащил меня по коридору, который вел через основную часть дома.

— Наружу. Я подумал, что мы с тобой могли бы прогуляться по моей новой империи, сладкие щечки, осмотреть местные достопримечательности и все такое.

— Я думала, ты собираешься закончить войну с «Арлекинами»? Как это может быть твоей империей, если ты уедешь из города? — Спросила я.

— Окончание войны не обязательно должно означать, что я покину территорию, — сказал Шон, пожимая плечами. — Но не забивай свою хорошенькую головку политикой, сладенькая. В конце концов, есть так много других вещей, которые могли бы заполнить ее.

Я нахмурилась, глядя на него, а он безмятежно улыбнулся, — никаких признаков его внутреннего психопата, просто очаровательный засранец, в которого я влюбилась давным-давно, когда была так одинока, что он казался лучшим вариантом, который у меня был за долгое, черт возьми, время.

Я старалась не думать о том, в каком состоянии я была, когда встретила его, о том, что я была так чертовски одинока и безнадежна, что его внимание показалось мне глотком свежего воздуха после долгих лет, проведенных словно под землей.

Я была на какой-то домашней вечеринке в не такой уж дерьмовой части города и по сей день все еще не могла вспомнить, как там оказалась. Вероятно, меня пригласил какой-то мудак, который хотел залезть ко мне в трусики, но все, что я действительно помнила из той ночи, это то, как чертовски низко я пала. Каким чертовски бессмысленным все казалось.

В какой-то момент я одна поднялась на крышу, попивая из бутылки ром и глядя на темнеющее небо, пока я просто пыталась почувствовать… хоть что-нибудь.

Я подошла к краю и посмотрела вниз, на пропасть внизу, задаваясь вопросом, убьет ли меня падение. Интересно, почувствую ли я вообще хоть что-то.

— Ну? — позади меня раздался мужской голос, и я слегка вздрогнула, осознав, что я не одна.

— Что «ну»? — Спросила я, оглядываясь на него через плечо и выгибая бровь, когда оценила его мускулистое телосложение, покрытую татуировками кожу и темный взгляд его глаз, который говорил, что он хорошо знал вкус боли, и ему тоже нравилось ее испытывать.

Я знала, кто он такой. Я пробыла в городе достаточно долго, чтобы понять, что «Мертвые Псы» были здесь крупнейшими игроками, а Шон Маккензи был человеком, которому нравилось быть в центре внимания. Он постоянно привлекал к себе внимание, и я могла признать, что смотрела на него и раньше. Но это был первый раз, когда я заметила, что он взглянул в ответ.

— Не держи мужчину в напряжении, сладенькая. Прыгаешь или нет. Я жду, чтобы услышать, как мило ты будешь кричать, падая. — Он одарил меня ухмылкой, которая говорила о том, что ему действительно понравилось бы шоу, если бы я решила прыгнуть.

— Может быть, ты мог бы подтолкнуть девушку? — Спросила я. — Похоже, у меня возникли проблемы с тем, чтобы самостоятельно сделать последний шаг.

— И почему же? — Спросил Шон, затягиваясь сигаретой так, что вишенка отразилсь в его голубых глазах и сделала его еще больше похожим на демона, которым он и был.

— Потому что я обнаружила, что смерть волнует меня не больше, чем жизнь. Так что мне это кажется немного бессмысленным, — ответила я ровным тоном, снова отхлебывая ром и чувствуя, как он обжигает до самого желудка.

Шон подошел ближе, отбросив сигарету в сторону и наклонив голову, рассматривая меня с большим интересом, чем раньше.

— Ну ты только посмотри на себя, — пробормотал он. — Ты действительно так прекрасно сломлена, не так ли?

Я пожала плечами. В этом утверждении была доля правды, хотя для меня оно по-прежнему ничего не значило. Ничто ничего не значило для меня в течение очень, очень долгого времени.

Он остановился передо мной, все еще наблюдая за мной хищным взглядом, в то время как я бесстрастно смотрела в ответ. Его рука сомкнулась на моем горле, и он толкнул меня назад, заставив мое сердце подпрыгнуть, когда меня перевесили через край крыши, спиной к пропасти внизу.

Я инстинктивно схватила его за запястье, в то время как мое сердце продолжало бешено колотиться, а мое тело хотело, чтобы я боролась за жизнь, даже если мне самой было наплевать на это.

Шон держал меня там, и улыбка приподняла уголки его рта, пока он наблюдал за мной.

— Так что же мне нужно сделать, чтобы сорвать этот крик с твоих прелестных губ? — спросил он низким голосом, от которого у меня по коже побежали мурашки. Этот мужчина был опасен. Я должна была попытаться уйти от него как можно дальше. Но, возможно, это было именно то, что мне было нужно — немного страха в моей жизни. Потому что я чертовски уверена, что у меня были проблемы с чувствами любого другого рода.

— Если бы я знала, возможно, я бы уже прыгнула, — выдохнула я, наблюдая, как загорелись его глаза при мысли о том, что он просто отпустит меня. И, возможно, это было бы к лучшему. Потому что, по крайней мере, тогда бы все закончилось. Я бы не тратила свою жизнь впустую, ожидая чего-то, чего, я знала, никогда не найду. Я бы не застряла в этом месте между эмоциями, когда мне было трудно беспокоиться о чем-либо вообще. Это был бы просто конец.

Шон рассмеялся и рывком подтянул меня, переместив хватку на затылок.

— Думаю, я хочу поиграть с тобой, сладенькая. Скажи мне свое имя, чтобы я знал, что стонать, когда кончу в тебя через пять минут, — грубо сказал Шон, в каждом слове звучала угроза, от которой, я знала, мне следовало бежать. Но мне так надоело убегать, черт возьми.

— Роуг, — сказала я, задаваясь вопросом, может ли он быть ключом к тому, чтобы заставить меня снова что-то почувствовать. Или, по крайней мере, может ли он быть ключом к тому, чтобы я проснулась, черт возьми.

— Ну, Роуг, как насчет того, чтобы мы с тобой занялись чем-нибудь интересным? — он замурлыкал, его большой палец провел по моей нижней губе достаточно сильно, чтобы размазать помаду, и когда он притянул меня ближе, чтобы получить от меня поцелуй, я позволила ему. Потому что я знала, что это было неправильное решение, но мне казалось, что это единственное, что мне оставалось, кроме как прыгнуть с этой чертовой крыши и посмотреть, будет ли мне больно, когда я упаду на землю.

Шон провел меня через парадную дверь, и я оглянулась на его людей, которые стояли на страже у нее, но никто из них не сказал ни слова, когда мы проходили мимо.

Он подвел меня прямо к непритязательному на вид черному «Ford» с тонированными стеклами и открыл водительскую дверцу, прежде чем запихнуть меня внутрь.

Я пододвинулась на сиденье, когда он последовал за мной, и остановилась на пассажирском месте, а он закрыл дверь и завел двигатель.

— Я когда-нибудь рассказывал тебе о времени, которое провел с твоим парнем Чейзом в том подвале, сладкие щечки? — Небрежно спросил Шон, когда мы тронулись в путь, и я бросила на него настороженный взгляд, когда мы выезжали за ворота поместья Роузвудов без единого члена его банды на буксире.

— Нет, — ответила я, отводя взгляд от него, чтобы осмотреть машину вокруг в поисках чего-нибудь, что я могла бы использовать в качестве оружия.

— Это было действительно очень красиво, — задумчиво произнес Шон, не отрывая глаз от дороги. — Мы с ним обрели это чувство нирваны между нами, которое действительно тронуло мою душу. Есть красота в такой связи, ты знаешь — между убийцей и человеком, находящимся в его власти. И знаешь, что было самым странным из всего этого?

— Нет, — снова пробормотала я, желая, чтобы мне не приходилось это слушать, стараясь не показывать, как сильно это меня задевало.

— Твой мальчик хотел, чтобы я сделал с ним все эти ужасные вещи. Это правда. Он ебанутый маленький засранец, это точно. Такой полный ярости и ненависти к себе, вины и такого замечательного принятия. Видишь ли, он знал, чего стоит. Он знал, что смерть от моей руки была бы большим, чем он заслуживал. — Шон улыбнулся, как будто заново переживал какое-то счастливое воспоминание, и у меня внутри все сжалось.

Я прикусила язык, сдерживая подступающую к горлу тошноту от его слов, потому что знала, что, по крайней мере отчасти, это была правда. Чейз всегда так мало думал о себе из-за того, какое дерьмовое воспитание ему обеспечил его ублюдок-отец. Он всегда пытался доказать свою ценность, будучи бесконечно убежденным, что ему это не удастся.

Были времена, когда я делала все возможное, чтобы показать ему, как много он значит, но он никогда по-настоящему не принимал этого. И после того, как я увидела его лицо на пляже, когда Фокс собирался выстрелить в него, я поняла, что он все еще испытывает те же сомнения. Он все так же верил, что ничего не стоит, несмотря на все попытки других убедить его в обратном.

Я опустила руку в дверной отсек рядом со мной так незаметно, как только могла, и небольшой прилив адреналина разлился по моим венам, когда мои пальцы коснулись чего-то холодного и металлического внутри.

— Пытать его было очень интересно — вот почему, я полагаю, в конечном итоге он остался жив. Я стал мягким по отношению к нему. Мне так нравилось подвергать его наказанию, которого он так жаждал, что я позволил затянуться этому дольше, чем следовало. Хотя, я полагаю, ты все об этом знаешь, не так ли, сладенькая?

— Знаю о чем? — Спросила я, беря металлический предмет в руку, и мое сердце немного упало, когда я поняла, что это всего лишь ручка, но она все еще острая и твердая. Я могла ее использовать.

— О том, что я помогаю тебе принять правду о себе. Ты всегда любила раздвигать для меня ноги, как хорошая маленькая шлюшка, сколько бы раз я ни отчитывал тебя за то, как охотно ты умоляла о члене. Это потому, что глубоко внутри ты знала, что ты грязная, испорченная тварь, не так ли? И ты знала, что я трахаю тебя, как шлюху, которой ты являешься, чтобы помочь тебе принять это в себе. Ты знаешь, что это то, чего ты заслуживаешь. Точно так же, как Чейз знал, что заслужил это, когда я вырезал ему глаз с его жалкого, ненавидящего себя лица, потому что он знал, насколько он ничтож…

Яростный рык вырвался у меня, и я бросилась на него с ручкой в руке, и желание его смерти поглотило каждую частичку меня.

Я целилась ему в шею, но кончик металла врезался в мякоть его плеча, когда он попытался увернуться от меня.

Машина резко вильнула, и меня ударило о руль, но мне было наплевать. Мне оставалось сделать с этим сукиным сыном только одно, и я отказалась от всего, о чем когда-либо мечтала, ради шанса добиться этого. Теперь я не собиралась отступать. Я не потерплю неудачу в этом, после всей боли, которую я причинила моим мальчикам, чтобы достичь этого.

Я вырвала ручку и начала яростно наносить ему удары, попадая несколько раз по его правой руке, пока он пытался защититься от меня, прежде чем я успела ударить и по его щеке.

Шон взревел от боли и так сильно дернул руль, что меня отбросило назад, и я наполовину упала в пространство для ног. Я вскарабкалась обратно на свое сиденье и снова бросилась на него, но секунду спустя раздался оглушительный грохот, когда машина врезалась в стену, и я закричала, когда меня швырнуло через машину, я ударилась о пассажирскую дверь, вокруг меня разлетелось стекло, а по голове ударили чем-то достаточно твердым, чтобы вырубить меня.

Я не знаю, пролежала ли я в темноте несколько минут или секунд, но кулак, вцепившийся в мои волосы и вытащивший меня из покореженной машины, резко разбудил меня.

— Я пытался вести себя хорошо, сладенькая, — прорычал на меня Шон, вытаскивая меня из машины и таща по асфальту. Мне пришлось барахтаться у него под ногами, в то время как агония в черепе почти ослепляла меня. — Но я не против и грубых игр.

Твердая дорога сменилась деревянными досками, и меня отбросило к металлическим воротам, которые громко лязгнули, когда я врезалась в них и упала на задницу перед ними.

Я моргнула, глядя на темное небо над головой, когда перекатилась на спину, отмечая агонию в своем теле и пытаясь понять, не сломала ли я что-нибудь. На моей левой руке были порезы и царапины, и жгучая боль исходила откуда-то из-за линии роста волос у виска.

Шон стоял надо мной с окровавленной правой рукой и раной на лице, которая непрерывно кровоточила, когда он поднял болторез и использовал его, чтобы перерезать цепь, удерживающую ворота перед нами.

Я моргнула, оглядываясь вокруг, когда вкус соли в воздухе и грохот волн окликнули меня, и я поняла, где мы находимся. «Игровая Площадка Грешников». Одно из немногих мест, где я и мои мальчики когда-либо чувствовали себя по-настоящему в безопасности вместе, как одно целое. Где никто не мог найти нас и вторгнуться в нашу любовь, а дни были наполнены бесконечным солнечным светом моего прошлого.

Шон бросил болторез, распахнув ворота, и взял канистру с бензином, после чего схватил меня за волосы и протащил через них.

Ослепительная боль пронзила мой череп, и я запоздало почувствовала, как мокрая струйка стекает с волос на висок, пока я брыкалась по его милости, а его ботинки топали по старому дощатому настилу, который я когда-то так любила.

Казалось, каждый его шаг по этому месту осквернял его, оставляя на нем отпечаток его грязной души и по кусочкам похищая невинность любви, которую я здесь обрела.

Он потащил меня через зал игровых автоматов, занимавший центральную часть пирса, и мы вышли на другую его сторону, где нас ждали неподвижные аттракционы, а за заброшенным колесом обозрения был виден океан.

Шон отпустил меня, толкнув, и я упала на задницу. Он остановился перед каруселью, где Джей-Джей нашел меня не так давно, и я почувствовала, что после всего этого у меня снова есть место, которому я могу принадлежать.

Воспоминание о его руках, обнимающих меня, о его плоти, прижатой к моей, и о его сладких словах мне на ухо заставило дрожь пробежать по моей спине, и я попыталась уцепиться за это чувство и использовать его, чтобы укрепить себя перед тем, что должно было произойти дальше.

— Пока мы с юным Чейзом наслаждались обществом друг друга, он время от времени бормотал какую-то ерунду, вызванную болью, которая не представляла для меня особой ценности, кроме того, что доказывала, какой он на самом деле сломлен внутри, — задумчиво произнес Шон. — Иногда он шептал всякую херню о дорогом Фоксе Арлекине, приятеле Джонни Джеймсе и даже об этом предателе Маверике. Просто глупости о том, как ему жаль и как бы он хотел вернуться в прошлое, к тому, как все было раньше. В частности, к тому, что было с тобой. И не раз он упоминал одно странное название — «Игровая Площадка Грешников». И я должен признать, что это вызвало у меня сильное любопытство, — сказал Шон, его губы изогнулись в дикой усмешке, когда он увидел, как я содрогнулась у его ног.

— Похоже, ты нашел его, — пробормотала я, копаясь в своем мозгу, пытаясь понять, есть ли здесь что-нибудь, что я могла бы использовать против него, какой-либо способ завершить начатое, несмотря на такой поворот в моей судьбе.

— Угу, — согласился он, оглядываясь по сторонам с явно не впечатленным выражением лица. — При ближайшем рассмотрении оказывается, что эта старая помойка в некотором роде разочаровывает. На самом деле, если ты спросишь меня, все это, похоже, давно пара снести.

Мой пульс подскочил от страха при этом небрежном заявлении, и мне пришлось бороться, чтобы не выдать эмоций на своем лице, когда я уставилась на него.

Шон смотрел на меня так, словно упивался моей болью и поглощал ее целиком, прежде чем очень медленно открутить крышку от канистры с бензином.

— Прошло немало времени с тех пор, как ты вернулась ко мне, сладенькая, — небрежно сказал он, поднял канистру и пошел, выливая едкую легковоспламеняющуюся жидкость на сухие доски и направляясь с ней к карусели с чайными чашками. — И «Арлекины» наверняка знают, где ты.

— Ну и что? — Спросила я, поднимаясь на ноги и одновременно пытаясь игнорировать головокружение в голове.

— Мне просто интересно, сколько, по-твоему, времени у них это заняло? — он продолжил, облив аттракцион бензином, затем продолжил идти, обливая доски и направляясь к автомату гадания, где я могла видеть последнюю карту, ожидающую своего часа, чтобы ее вытащили.

— У кого? — Спросила я, прикидываясь дурочкой, но он просто одарил меня волчьей улыбкой в ответ.

— Ты думала, с ними все будет по-другому? — спросил он, двигаясь позади меня и по пути разливая еще больше бензина. — Они шептали тебе на ухо сладкие обещания, когда грубо трахали тебя? Они говорили тебе, что любят тебя, когда ты брала их члены, как хорошая, маленькая шлюха?

Я судорожно сглотнула, пытаясь не обращать внимания на его слова, отгоняя воспоминания обо мне и моих мальчиках и о том, чем мы занимались с тех пор, как я вернулась в это место, вместо этого пытаясь сосредоточиться на нем и понять, какого черта я собираюсь здесь сделать.

— Красивые слова — это так просто, не правда ли? — Пробормотал Шон, отбрасывая канистру с бензином в сторону, когда закончил выливать ее содержимое, завершив круг вокруг нас, оставив свободным небольшой участок дощатого настила слева от нас с видом на океан. — Это конфеты, пропитанные ядом, которые так легко скормить голодным ртам.

— Тебе ли не знать, — сказала я. — Ты извергаешь яд так же легко, как дышишь.

Шон усмехнулся и встал у меня за спиной, его пальцы запустились в моих волосах, и он перекинул их через плечо и убрал от уха. Мою кожу покалывало от этого контакта — не в приятном смысле, а как, если бы я заблудилась в дикой местности и поняла, что за моей спиной находится горный лев.

— Они сказали тебе, что ты у них единственная? — спросил он низким голосом, касаясь губами моего уха, когда наклонился ко мне и обхватил руками мое тело, что-то спрятав в каждой руке. — Каково было слышать такую сладкую ложь перед тем, как тебя передали следующему пульсирующему члену в очереди?

— Все не так, — прошипела я.

— Нет? — Спросил Шон, притворяясь удивленным моими словами. — Значит, ты ни с кем из них не трахалась? Ты не сделала то, что умеешь делать лучше всего, и не раздвинула эти красивые бедра, чтобы они могли получить доступ к твоей мокрой, при-мокрой киске?

Я проглотила слова, которые застряли у меня в горле, зная, что он дразнит меня, и борясь с желанием попасться на это.

— Ты чертовски хороша в постели, сладенькая, никто этого не отрицает. Ты нашла свое призвание в сексе, действительно нашла. Но в глубине души, я думаю, мы с тобой оба знаем, что это все, на что ты действительно годишься, не так ли? — Шон прижался, его дыхание было болезненно горячим на моей шее, когда он придвинулся еще ближе ко мне, так что я могла чувствовать, как его твердый член упирается в мою задницу.

— Это не так, — выдохнула я, не в силах сдержаться и прошипев ему в ответ.

— Ты уверена? — спросил он, его слова проникали мне под кожу и обволакивали мое разбитое сердце, несмотря на все усилия, которые я прилагала, чтобы не допустить этого. — Так где же они тогда? Почему они не пришли за тобой, если ты так много для них значишь?

— Меня не нужно спасать, — сказала я со всей выдержкой, на какую была способна. — Я сказала им не приходить за мной.

— О. Значит, я полагаю, любовь помешала им прийти за тобой? Они так чертовски сильно любят тебя, что просто не могут пойти против твоих желаний, что бы ты со мной ни затевала. Ты думаешь, я дурак, сладенькая? Ты думаешь, я не вижу, как ты желаешь моей смерти каждый раз, когда поворачиваешь свои большие наполненной тоской глаза в мою сторону? Думаешь, я не ожидал, что ты попытаешься убить меня, как ты это сделала сегодня вечером?

— Однажды ты пытался убить меня — похоже, я имею право желать твоей смерти в ответ.

Шон рассмеялся, уткнувшись носом в мои волосы и заставив меня отшатнуться, но, поскольку я оказалась в ловушке его рук, я только сильнее прижалась спиной к его груди, ощущая выпуклость его члена напротив моей задницы более явно.

— Значит, они согласились позволить тебе прийти за мной, не так ли? Жертвенный агнец, посланный, чтобы убить большого старого злодея? Сколько раз они сказали, что ты должна позволить мне войти в тебя, чтобы я пал?

— Они не говорили мне возвращаться к тебе, — огрызнулась я. — Они этого не хотели. Ты видел, как «Арлекины» пытались остановить меня у ворот поместья. Ты знаешь…

— Тогда это возвращает нас к моему первому вопросу, сладенькая. Почему они до сих пор не пришли за тобой?

Слова Шона повисли в воздухе вокруг меня, и я была вынуждена взглянуть им в лицо, поскольку шум океана, разбивающегося о берег под нами, заполнил тишину и заставил мое сердце болеть.

— Они говорили тебе, что любят тебя? — Пробормотал он, его руки опустились на мои, и он вложил то, что держал, в мою ладонь. — Неужели эти слова были так сладки для твоей бедной, опустошенной души?

Я судорожно сглотнула, моргая от слез, которые пытались заструиться из моих глаз, пока я боролась с тем, что он говорил, но он не останавливался, и как бы сильно я ни старалась, я не могла блокировать его.

— Какая тебе теперь польза от этих признаний в любви, сладенькая? Они защитили тебя от монстра вроде меня? Они все еще согревают твою душу, когда ты знаешь, какими пустыми они, должно быть, были?

— Они не были…

— Ш-ш-ш. — Шон прижался поцелуем к моей щеке в жесте, который, казалось, должен был утешить, но, когда он снова приблизил свой рот к моему уху, я поняла, что это была лишь подушка для удара его следующих слов. — Ты грязная, сломанная вещь с красивыми сиськами и такой задницей, за которую мужчины готовы драться, чтобы всадить в нее свой член, милые щечки. Рот у тебя просто создан для того, чтобы сосать член, а киска всегда мокрая и готовая к работе. Мужчины готовы на многое, лишь бы трахнуть такую девушку, как ты, — красивую, сломанную куклу, которая ищет что-то, что наполнит ее и сделает снова целой. Но как бы хорошо ни ощущалась твоя пизда, плотно обхватывающая их члены, они даже не прислали мне ни одного письма с угрозами с тех пор, как ты пришла ко мне. Я не услышал ни слова. Ни единого гребаного звука. И я думаю, ты знаешь, почему это так, не так ли?

Я покачала головой, прикусив язык, пытаясь не допустить, чтобы яд его слов попал в мои уши.

— Я сказала им, что выбрала тебя, — сказала я. — Я заставила их поверить в это.

— О, значит, так работает любовь? — он усмехнулся. — Бессмертные признания так легко забываются перед лицом красивой лжи? Какой непостоянной, должно быть, была эта любовь…или какой фальшивой.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — прошипела я, пытаясь игнорировать то, как стучал мой пульс в ушах, и то, как сильно сдавило грудь от его слов.

— Разве нет? Потому что не так давно я шептал тебе на ушко сладкие слова и умело пользовался твоим упругим телом.

— Не пытайся притворяться, что между нами был даже намек на любовь, — язвительно сказала я, достаточно ясно зная правду об этом. Ни один из нас никогда и близко не подходил к тому, чтобы хотеть этого или заниматься подобными вещами. Между мной и ним никогда не было никаких нежных чувств.

— О нет, сладенькая, я не собираюсь притворяться, что любил тебя. По правде говоря, единственный человек, которого, как мне кажется, я когда-либо по-настоящему любил, — это я сам. Мой брат был близок к этому, но я всегда выбирал себя, а не его, и уж точно никогда бы не попытался заявить о любви к женщине. Даже к собственной маме — но ты сама знаешь, какой осуждающей может быть эта сука, хотя, конечно, мальчику все равно нужна мама. Но разве ты не понимаешь? Вот что делает меня таким талантливым в том, что я делаю, и в том, что я вижу в других. Я не зацикливаюсь на чувствах, поэтому легко разбираюсь в людях, потому что при взгляде на них меня не сбивают собственные заботы и желания. Вот откуда я знаю, кто ты. И именно поэтому в конце концов ты всегда оказываешься здесь, со мной. Потому что, несмотря на все твои глупые мечты о женщине, которой ты хотела бы стать, ты знаешь, что есть только одна, которой ты всегда будешь, и я не стану лгать тебе, что вижу ее в твоих глазах.

— Я больше, чем та девушка, которую, как тебе кажется, ты так хорошо знаешь, — настаивала я, но мой голос был слабым и полным всех сомнений, которые у меня когда-либо были по поводу самой себя, когда он прорвался сквозь стены, которые я так усердно возводила вокруг своего сердца.

— Нет, сладенькая, это не так, — сказал Шон, его губы снова коснулись моего уха. — Вот почему их здесь нет. Вот почему они так легко тебя забыли. Потому что горячая, возбужденная киска в конце концов остается просто киской. А на этой планете нет такой киски, из-за которой стоило бы умереть мужчине. И уж точно не твоя. Они не пришли за тобой, потому что знают, что ты собой представляешь, так же хорошо, как и я. Они поверили в твою ложь, потому что она вовсе не была ложью. Их не нужно было убеждать, что ты не более чем блудливая пизда, потому что они и так это знали. Так же как они все знают, что ты вернешься к моему члену, как только вспомнишь свое место в этой игре. Единственное, что тебя сдерживает, — это ты сама. — Шон полностью вложил предметы в мои руки, прежде чем опустить пальцы на мою талию и снова притянуть мою задницу к своему стояку.

Мне не нужно было смотреть на единственную спичку и коробок, которые он мне дал, чтобы понять, что это такое, и, несмотря на то, насколько маленькими и незначительными были эти предметы, мне показалось, что они весят больше, чем я могла бы вынести.

— Отпусти это, сладенькая, — скомандовал Шон низким, грубым голосом, который каким-то образом проник в мои глубочайшие страхи по поводу самой себя и обвился вокруг них. — Ты девушка, которая никому не нужна — помнишь, ты говорила мне это?

Я молча кивнула, удивляясь, почему я вообще позволила себе признаться ему в подобных вещах, но он всегда был таким, способным забраться мне под кожу и вытащить из-под нее мою неуверенность.

— Они так легко поверили в худшее о тебе, не так ли? И почему, как ты думаешь? — Руки Шона скользнули по моим запястьям, и мое тело задрожало от его прикосновения, потому что знакомое приторное чувство безнадежности нахлынуло на меня, когда я вспомнила, каково это — быть его девушкой. Не иметь представления о чем-то лучшем, потому что знала об этом не понаслышке. Быть такой девушкой, которой он продолжал называть меня, и знать, что, по крайней мере, отчасти он был прав насчет нее. На счет меня.

Сама того не желая, я подумала о своих мальчиках. О том, что Джонни Джеймс говорил мне, заставляя мое сердце биться быстрее, или о том, как Рик целовал меня так, будто его душа воспламенится, если он этого не сделает, о том, как Чейз ненавидел меня так сильно, что это разрывало нас на части, и о том, как Фокс хотел сжечь мир дотла ради меня тысячу раз. Все, что я чувствовала с ними, было настоящим. Они должны были быть настоящими. Но тогда почему слова Шона растекались по моим венам, заставляя меня сомневаться в каждом мгновении, проведенном с ними? Заставляя меня задуматься, был ли он прав.

Если они знали меня так, как мне хотелось верить, то почему они так легко поверили в то видео, которое я записала? Я ударила их всех этим видео так сильно, как только умела, и ненавидела себя за это, но я пыталась уберечь их. Пыталась оградить их от Шона и его садистских игр, давая себе шанс сыграть против него и победить.

Но мне не победить, не так ли? Я была здесь, в клетке объятий Шона, стояла в одном из немногих мест на этой земле, где я когда-либо по-настоящему чувствовала себя счастливой, и он направлял мою руку, чтобы я зажгла спичку.

— Позволь прошлому сгореть, сладенькая, — выдохнул он мне на ухо. — Пусть все это сгорит, чтобы ты могла восстать из пепла своего прошлого как существо, которым ты всегда была рождена быть. Перестань убегать от того, кем ты, как ты знаешь, являешься.

Мое сердце билось так быстро, что я с трудом переводила дыхание, а глаза жгли слезы, которые я не хотела выпускать, когда тяжесть всех мрачных мыслей, которые у меня когда-либо были о себе, обрушилась на меня одновременно, пока я не утонула во всей этой ненависти к себе, сомнениях и неоспоримом знании того, что я всего лишь девушка, от которой так легко избавиться.

И это было все, чем я теперь когда-либо буду.

Сильная рука Шона сжала мою, и он заставил меня зажечь спичку, хотя у меня все равно не было сил сопротивляться ему.

— Давай, Роуг, — прорычал он, впервые назвав меня по имени и заставив мои конечности скрючиться от страха, когда я посмотрела на зажженную спичку в своей руке и почувствовала запах бензина в окружающем нас воздухе. — Ты собираешься прыгать, или тебя нужно подтолкнуть?

Мой взгляд переместился со спички на окружающий нас пирс и отголоски всех воспоминаний, которые у меня были об этом месте, которые витали так близко, что я почти могла шагнуть прямо в них. Я посмотрела на колесо обозрения, где я провела так много ночей, наблюдая за заходом солнца с одним или всеми моими мальчиками, а позолоченные волны выкрикивали мое имя и заставляли меня чувствовать умиротворение. Это место было частью моей души. И не важно, кем я была или что на самом деле чувствовали или думали по этому поводу мои мальчики, ничто не могло украсть у меня эти воспоминания.

Я попыталась поднять руку, чтобы задуть спичку, но Шон отдернул ее, выбивая спичку из моих пальцев с рычанием: — Тогда подтолкну.

Вспышка пламени охватила нас как раз в тот момент, когда над головой прогремел гром, и я закричала от боли, когда пирс, который я так любила, обхватило пламя.

Шон громко рассмеялся, когда нас окружил огонь, его жар лизал мою кожу и заставлял меня прижаться к нему, несмотря на то, что я знала, что он был намного опаснее любой искры.

— Отличная работа, сладенькая! — Каркнул Шон, его рука так сильно шлепнула меня по заднице, что я поняла, что он оставил отпечаток, прежде чем он схватил меня за запястье и потащил к дыре, которую он оставил в пламени у перил слева от нас.

Мое сердце разрывалось на тысячу кусочков, пока мои онемевшие ноги спотыкались о дощатый настил, который занимал так много места в моем сердце, и боль пронзила меня изнутри, как раз перед тем, как из меня вырвался сдавленный крик горя и потери.

Шон только громче рассмеялся над моей болью, и следующее, что я осознала, — он толкнул меня с такой силой, что я упала с горящего пирса с криком, рвущимся из моего горла.

Я сильно ударилась о воду и погрузилась под нее, а мой крик превратился в поток пузырьков, пока я опускалась все ниже и ниже в темноту.

Я не прилагала никаких усилий, чтобы выплыть на поверхность, вместо этого свернувшись в клубок и желая, чтобы прилив унес меня к какому-нибудь далекому берегу, где ничего из этого никогда не происходило и я смогла бы притвориться кем-то другим. Кем-то лучше. Кем-то, кто имел значение.

Но, конечно, моя судьба была не так добра ко мне, и когда грубая рука Шона сомкнулась вокруг моей руки и начала тащить меня к поверхности, все внезапно стало так ясно для меня.

Я была гребаной дурой, думая, что смогу пойти к нему и положить конец этой войне, отрубив голову самому монстру. Я была идиоткой, убегая от единственных мужчин, которых когда-либо любила, в надежде спасти их от этого тирана. Потому что он никогда не остановится, а я никогда не смогу победить. И меня пронзил вполне реальный страх, что рано или поздно он действительно сломает меня и внутри меня не останется ничего, кроме девушки, которой, как он утверждал, я была.

Сломанной. Испорченной. Никому не нужной. Грязной. Его.