Развод. Пусть горят мосты

Глава 11

Телефон снова звонит. Мария Ивановна. Свекровь.

— Елена, — её голос ещё холоднее, чем у мужа. — Мы должны поговорить.

— Слушаю, — отвечаю, приготовившись к новой порции обвинений.

— Завтра подашь заявление на развод по взаимному согласию. Откажешься от претензий на имущество. Согласишься на минимальные алименты. Павел оставляет тебе этот дом и ежемесячное содержание.

— А если я откажусь?

— Не откажешься, — в её голосе звучит уверенность. — Потому что в ином случае ты потеряешь всё. Включая детей.

Сердце останавливается.

— Что вы имеете в виду?

— У нас есть свидетели твоей неадекватности. Коллеги, которые подтвердят твою нервозность на работе. Соседи, которые слышали крики из вашего дома. Психиатр, который поставит диагноз на основании этих показаний.

— Это ложь...

— А кто поверит? Тебе — истеричной жене, потерявшей рассудок от ревности? Или Павлу — успешному бизнесмену, образцовому отцу, который вынужден защищать детей от неуравновешенной матери?

Мир рушится окончательно. Они готовы отобрать у меня детей. Мою Нику, моего Даниила. Обвинить меня в психической неадекватности за то, что я не хочу мириться с изменой мужа.

— Подумай до завтра, Елена, — продолжает свекровь. — Один телефонный звонок — и к тебе приедет комиссия из опеки. А ты знаешь, как легко доказать, что мать-одиночка не справляется с детьми...

Она сбрасывает, оставляя меня в полной тишине дома, который больше не кажется моим. Дома, который завтра может стать единственным, что мне останется.

Смотрю на часы — время забирать детей из школы. Нужно держаться, улыбаться, делать вид, что всё в порядке.

Звук ключей в замке заставляет меня вздрогнуть. Пятница, половина седьмого вечера. Дети делают домашние задания наверху, а я сижу в гостиной с чашкой остывшего чая, пытаясь собрать осколки реальности после вчерашней встречи с адвокатом. Анна Громова открыла мне глаза на то, в каком катастрофическом положении я оказалась финансово.

Павел возвращается домой, словно ничего не произошло. Словно он не исчезал на четыре дня, не опустошал наши счета, не угрожал мне через родителей. В дверях гостиной он замирает, увидев меня.

— Привет, — говорит он осторожно, ставя на пол дорожную сумку. — Как дела?

— Нормально, — отвечаю ровно, не поднимаясь с дивана. — Дети наверху, занимаются.

Он подходит ближе, садится в кресло напротив. Выглядит отдохнувшим, загорелым. Новая рубашка, дорогие часы, которых я раньше не видела. Четыре дня «размышлений» явно пошли ему на пользу.

— Лена, — начинает он, и в голосе слышится знакомые нотки обаяния, которым он всегда умел пользоваться. — Я много думал. О нас, о семье, о том, что произошло.

— И к каким выводам пришёл? — спрашиваю, незаметно нащупывая в кармане телефон. Вчера записала на него приложение для скрытой записи разговоров. Анна Громова настояла — говорила, что любые признания могут пригодиться в суде.

— Я понял, что совершил ошибку, — он наклоняется вперёд, смотрит мне в глаза. — Серьёзную ошибку. То, что случилось с... с Вероникой... это было глупо. Мужская слабость, кризис среднего возраста, не знаю, как назвать. Но это ничего не значило.

Ничего не значило. Месяцы измен, ложь детям, украденные деньги — всё это «ничего не значило».

— Понятно, — киваю я нейтрально. — И что ты предлагаешь?

— Начать сначала, — его голос становится увереннее, видя, что я не кричу, не плачу, не швыряю в него предметы. — Забыть всё, что было. Поехать в отпуск всей семьёй, вспомнить, почему мы полюбили друг друга. Дети будут счастливы видеть нас вместе.

Дети. Он снова прикрывается детьми. Использует их как щит от моей ярости.

— А что с Вероникой? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал просто любопытно. — Вы больше не работаете вместе?

Лёгкое напряжение в его позе, быстрый взгляд в сторону.

— Она... уволилась, — говорит он после паузы. — Решила сменить работу. Переехать в другой город.

Ложь. Я видела её вчера возле его офиса, когда ехала к адвокату. Она никуда не увольнялась и не уезжала. Но играю его игру.

— Жаль, — говорю я. — Она казалась толковым специалистом.

— Да, неплохой, — он пожимает плечами с показным равнодушием. — Но таких специалистов много. Главное — мы с тобой. Наша семья.

Наша семья. О которой он вспомнил только когда понял, что я могу отобрать у него половину имущества и детей.

— Павел, — говорю я медленно, — а где ты был эти дни? Сказал детям, что у дедушки с бабушкой.

— Да, у родителей, — кивает он быстро. — Нужно было всё обдумать. Понять свои чувства.

— И что ты понял?

— Что ты — самое важное в моей жизни, — он встаёт, подходит ближе. — Что без тебя и детей я никто. Что готов сделать всё, чтобы восстановить твоё доверие.

Всё. Кроме честности, конечно. Кроме признания того, что творил за моей спиной.

— Даже бросить бизнес? — спрашиваю я, проверяя его реакцию. — Начать новую жизнь где-то, где нет соблазнов?

Он замирает, не ожидая такого вопроса.

— Лена, будь разумной. Компания кормит нашу семью. Даёт детям образование, тебе возможность работать врачом, а не думать о деньгах...

— Но именно компания стала источником проблем, — настаиваю я. — Именно там ты встретил её.

— Это больше не повторится, — заверяет он. — Я буду осторожнее. Установлю границы. Больше времени проводить дома.

Больше времени дома. Какая щедрость. Он готов больше времени проводить в семье, которую предавал.

— А что с нашими финансами? — спрашиваю я, включая запись. — Я проверила счёт. Там почти ничего не осталось.

Его лицо каменеет.

— Откуда ты знаешь пароли от счетов?

— Я жена. Мне положено знать о семейных финансах.

— Лена, — он садится обратно, явно выигрывая время. — Да, пришлось переместить некоторые средства. Инвестиции, новые проекты. Но это временно.

— Куда именно ты переместил наши сбережения?

— В развитие компании. В будущее нашей семьи, — он избегает прямого ответа. — Скоро всё вернётся с процентами.

— А ипотека? — продолжаю давить. — Какая ипотека на два миллиона, где я указана созаёмщиком?

Теперь он бледнеет.

— Как ты... — начинает, потом берёт себя в руки. — Это техническая формальность. Расширяем производство, нужны были площади. Банк требует созаёмщика для таких сумм.

— И ты решил подделать мою подпись вместо того, чтобы просто спросить?

— Я не подделывал! — вспыхивает он. — У меня есть доверенность на подписание документов от твоего имени.

— Какая доверенность? Я никогда не давала тебе доверенность.

— Давала! — настаивает он. — Два года назад. Нотариальная, бессрочная.

Моё сердце пропускает удар. Он прав. Два года назад, когда мы покупали этот дом, я действительно оформила доверенность — мне нужно было срочно лететь на конференцию, а сделка не терпела отлагательств. Я доверяла ему тогда. Доверяла безгранично.

— Значит, ты использовал мою доверенность, чтобы взять кредит без моего ведома?

— Я защищал нашу семью! — он начинает повышать голос. — Создавал финансовую подушку безопасности!

— Подушку безопасности? — не верю своим ушам. — Ты опустошил наш счёт и обременил дом кредитом, и это защита семьи?

— Ты не понимаешь, как работает бизнес, — говорит он снисходительно. — Иногда нужно рисковать, чтобы получить прибыль.

— Рисковать моими деньгами? Моей подписью? Моим домом?

— Нашими! — кричит он. — Нашими деньгами, нашим домом! Я глава семьи, я принимаю финансовые решения!

— ПАПА! — радостный крик Даниила прерывает наш разговор. Сын сбегает по лестнице, бросается к отцу. — Ты вернулся! Я скучал!

Павел обнимает сына, и на его лице появляется искренняя улыбка — первая за весь вечер.

— И я скучал, чемпион, — говорит он, взъерошивая Данилу волосы. — Как дела в школе?

— Хорошо! А ты привёз подарки?

— Конечно, — Павел подмигивает, доставая из сумки пакет с игрушками. — Для тебя и для Ники.

Ника спускается следом, более осторожно. В её глазах настороженность, которую Павел либо не замечает, либо игнорирует.

— Привет, принцесса, — говорит он, протягивая ей коробку с новыми нотами. — Для твоих занятий.

— Спасибо, — берёт коробку, но не бросается к нему с объятиями, как раньше.

— Ну что, кто хочет пиццу? — объявляет Павел. — Папа вернулся, надо отметить!

Даниил подпрыгивает от восторга. Ника молчит, глядя на меня. В её глазах вопрос: что происходит? Почему папа ведёт себя так, словно ничего не было?

— Давайте, — говорю я, вставая. — Закажем пиццу.

Вечер проходит в странной атмосфере натянутого веселья. Павел рассказывает детям смешные истории, шутит, играет с Данилом в настольную игру. Образцовый отец, вернувшийся в семью. Я наблюдаю за этим спектаклем, понимая его цель — показать детям, что всё вернулось к норме. Что папа снова дома, семья воссоединилась, проблемы решены.

Когда дети ложатся спать, мы остаёмся вдвоём. Павел открывает бутылку вина, наливает два бокала.

— За новое начало, — поднимает он бокал.

Я беру свой, но не чокаюсь.

— Павел, нам действительно нужно серьёзно поговорить, — говорю я. — О деньгах, о будущем, о том, что происходило эти месяцы.

— Мы уже говорили, — он пьёт вино, расслабляясь. — Я объяснил. Это была ошибка, которую я исправил.

— Исправил как? Просто прекратил с ней отношения?

— Да, — отвечает он твёрдо. — Полностью.

— А что с ребёнком?

Он замирает с бокалом у губ.

— О чём ты?

— О том, что она беременна. От тебя.

Цвет медленно покидает его лицо. Долгая пауза, во время которой слышно только тиканье часов.

— Она... она сказала тебе? — спрашивает он наконец.

— Неважно, откуда я знаю. Важно, что ты скрыл это от меня.

— Потому что это не моя проблема! — вспыхивает он. — Я не собираюсь содержать чужого ребёнка!

— Чужого? — не верю своим ушам. — Ты только что сказал, что это чужой ребёнок?

— Я... — он понимает, что проговорился. — Я имел в виду... нет доказательств, что он мой.

— Значит, ты спал с ней без предохранения? — спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается новая волна ярости. — Рисковал принести инфекцию в нашу постель?

— Лена, не надо драматизировать...

— Драматизировать? — встаю я, чуть не опрокидывая бокал. — Ты изменял мне, подвергал моё здоровье риску, тратил наши деньги на любовницу, а теперь отказываешься от ответственности за ребёнка!

— Хватит кричать! — шипит он, оглядываясь на лестницу. — Дети услышат!

— Пусть услышат! — кричу я. — Пусть знают, кто их отец на самом деле!

— Лена, остановись, — он встаёт, пытается взять меня за руки. — Это именно то, о чём я говорил. Эти истерики, эта агрессия... как мы можем строить отношения в такой атмосфере?

Опять. Снова он делает меня виноватой. В моих истериках, в моей агрессии. Не в своих изменах.

— Хорошо, — говорю я, резко успокаиваясь. — Ты прав. Давай поговорим спокойно.

Он расслабляется, думая, что взял верх.

— Вот и правильно. Мы же взрослые люди.

— Скажи мне честно, — сажусь обратно, делаю вид, что успокоилась. — Как долго длился роман с Вероникой?

— Несколько месяцев, — отвечает он, садясь напротив. — С января, наверное.

— И всё это время ты лгал мне?

— Я не хотел причинять тебе боль...

— Но причинял. Каждый день. Каждый раз, когда целовал меня, приходя от неё.

Он морщится, как от неприятного вкуса.

— Лена, зачем ворошить прошлое? Это закончилось. Она больше не работает в компании.

— Уволилась?

— Да... то есть, нет. Мы договорились, что ей лучше найти другое место.

— Договорились? — уточняю я. — Или ты её выгнал, когда она сказала о беременности?

Его глаза вспыхивают.

— Она сама решила уйти! Поняла, что наделала ошибку, влезла в чужую семью!

— Влезла?