Сижу в кресле, листая книгу, не вникая в слова. Через час Павел спускается, останавливается в дверях гостиной.
— Дети уснули, — сообщает он. — Даниил так устал, что отключился на середине сказки.
— Неудивительно, — отвечаю нейтрально. — Насыщенный день.
Павел подходит к бару, наливает себе виски. Его движения расслаблены, уверены — он доволен собой.
— Им нужны такие дни, — говорит он, отпивая из стакана. — Веселье, развлечения. Слишком много напряжения в последнее время.
— Напряжения, которое создал ты, — не выдерживаю я.
Он хмурится, но быстро возвращает на лицо маску спокойствия.
— Давай не будем начинать, Лена. Дети только уснули.
— А мы и не начинаем, — пожимаю плечами. — Я просто констатирую факт. И еще один факт — ты берешь с собой Веронику, когда проводишь время с детьми.
— Она случайно оказалась в том же торговом центре, — отвечает он без запинки. — Встретились, она присоединилась. Ничего особенного.
Ложь. Такая очевидная, такая оскорбительная.
— Даниил сказал, что она учила его нырять в бассейне, — говорю спокойно. — Видимо, случайно оказалась и в аквапарке? В купальнике? Готовая давать уроки плавания?
Павел раздраженно ставит стакан на стол.
— Ладно, не случайно. Мы договорились встретиться. И что? Она хорошо ладит с детьми. Особенно с Даниилом. Он в восторге от нее.
— Конечно в восторге, — мой голос звучит горько. — Она покупает ему мороженое и разрешает прыгать с высоких горок. Классическая тактика.
— Какая еще тактика? — он начинает злиться.
— Тактика замены матери, — говорю прямо. — Ты готовишь детей к тому, что она займет мое место. Создаешь новую «семью» у них на глазах.
— Бред, — отмахивается он, но я вижу, что попала в точку. — Просто приятное времяпровождение.
— С женщиной, с которой ты мне изменял.
— Хватит, Лена! — он повышает голос, потом спохватывается, оглядываясь на лестницу. — Хватит драматизировать. Мы взрослые люди. Если ты не можешь смириться с тем, что я нашел другую...
— Смириться? — перебиваю я. — С тем, что ты разрушил нашу семью, а теперь хочешь, чтобы наши дети приняли твою любовницу как новую маму?
— Никто не говорит о новой маме! — шипит он. — Ты всегда будешь их матерью. Просто им нужно понять, что в моей жизни теперь есть другая женщина.
— В твоей жизни другая женщина была давно, — говорю я холодно. — Просто теперь ты не считаешь нужным это скрывать.
Он делает глубокий вдох, явно пытаясь сдержаться.
— Слушай, я не хочу ссориться. Не сегодня. Дети замечательно провели день. Давай не будем это портить.
— Я и не порчу. Просто хочу прояснить правила. Если ты берешь детей — только ты. Никаких Вероник.
— Это мое время с детьми, — возражает он, и в глазах появляется знакомый опасный блеск. — Я решаю, как его проводить и с кем.
— Тогда я тоже могу брать друзей, когда мы с детьми куда-то идем, — парирую я. — Например, Максима. Он отлично ладит с Никой и Даниилом.
Лицо Павла искажается от злости.
— Не смей впутывать в это Береснева!
— А ты не смей впутывать Веронику, — отвечаю в тон. — Или мы играем по одним правилам, или никак.
Мы стоим друг напротив друга, и в этот момент я вижу его настоящего — не заботливого отца, не успешного бизнесмена, а мелочного, ревнивого, расчетливого мужчину, готового использовать собственных детей как оружие.
— Знаешь что, — говорит он наконец, — это бессмысленно. Мы никогда не договоримся. Поэтому пусть решает суд.
— Пусть решает, — киваю я. — Я готова.
Он допивает виски одним глотком, ставит стакан на стол с такой силой, что тот едва не трескается.
— Ты пожалеешь об этом, Лена, — говорит он тихо. — Клянусь, пожалеешь.
— Иди спать, Павел, — отвечаю устало. — Завтра тяжелый день.
Он уходит наверх, а я остаюсь в гостиной, прислушиваясь к тишине дома. Война объявлена официально. И поле битвы — мои дети.
Поднимаюсь проверить, как они. Даниил спит, разметавшись по кровати, на лице — умиротворение. Подхожу к Нике — и замираю. Она не спит. Сидит у окна, обхватив колени руками.
— Милая, что случилось? — спрашиваю тихо, присаживаясь рядом.
— Я слышала, — говорит она, не глядя на меня. — Вас с папой. Ваш разговор внизу.
Сердце обрывается. Сколько она слышала? Как много поняла?
— Ника...
— Папа правда изменял тебе? — она поворачивается, и в её глазах столько боли, что я едва сдерживаю слезы. — С этой... Вероникой?
Хочется солгать. Защитить. Сказать, что она неправильно поняла. Но я не могу лгать своему ребенку.
— Да, — отвечаю тихо. — Правда.
Она кивает, словно подтверждая свои догадки.
— Я так и думала. Она сегодня... странно себя вела. Как будто знала о нас больше, чем должна знать папина коллега. И папа... он смотрел на нее так, как раньше смотрел на тебя.
Моя двенадцатилетняя дочь. Такая взрослая, такая проницательная. В этот момент я ненавижу Павла за то, что ей приходится через это проходить.
— Мне жаль, что ты это услышала, — говорю я, гладя её по волосам. — Взрослые иногда делают... глупости. Причиняют друг другу боль.
— Вы разведетесь? — спрашивает она прямо.
— Вероятно, да, — отвечаю честно. — Но это не меняет того, что мы оба любим вас с Даниилом больше всего на свете.
— Папа хочет, чтобы мы жили с ним, — говорит она, и это не вопрос. — Он сегодня спрашивал, нравится ли нам его новая квартира. Говорил, что там есть комнаты для нас. И что в его районе хорошая школа.
Новая квартира? Комнаты для детей? Он уже всё спланировал, даже не обсудив со мной.
— Ника, послушай, — я беру её за плечи, смотрю в глаза. — Никто не может заставить тебя жить там, где ты не хочешь. Ни я, ни папа. Когда придет время, тебя спросят, с кем ты хочешь остаться. И любой твой выбор будет правильным.
— А если я хочу остаться с тобой? — спрашивает она, и в её голосе слышится страх. — Папа не рассердится?
— Может и рассердиться, — отвечаю честно. — Но это не твоя вина. Никогда не будет твоей виной.
Она прижимается ко мне, обнимает крепко-крепко. Я чувствую, как она дрожит.
— Мам, — шепчет она мне в плечо, — Даниил не понимает, что происходит. Он думает, что Вероника просто папина подруга. Что мы все будем дружить.
— Я знаю, солнышко. Он еще маленький.
— Он сказал... — она запинается, — он сказал, что хочет, чтобы Вероника жила с нами. Потому что с ней весело, и она не устает, как ты.
Каждое слово как нож в сердце. Павел настраивает против меня даже восьмилетнего ребенка.
— Это нормально, — говорю я, скрывая боль. — Даниил видит только веселую часть. Парки, мороженое, игры. Он не понимает, что за этим стоит.
Ника отстраняется, смотрит на меня серьезно:
— Я не хочу, чтобы она была моей мачехой. Никогда.
— Ника, — я осторожно подбираю слова, — что бы ни случилось между мной и папой, он всегда будет твоим отцом. И если в его жизни появляется другая женщина... это не значит, что он любит тебя меньше.
— Знаю, — кивает она. — Но я не буду называть её «мамой». Никогда. И не позволю Даниилу.
В её словах столько решимости, что я не знаю, плакать мне или гордиться. Моя девочка встаёт на защиту нашей семьи, когда её отец разрушает её изнутри.
— Никому не нужно никого называть мамой, — говорю я, обнимая её. — А теперь ложись спать. Завтра важный день.
Она устраивается в кровати, я укрываю её одеялом, целую в лоб.
— Мам, — окликает она, когда я уже у двери. — Папа сегодня говорил по телефону. Думал, что я не слышу. Он сказал кому-то, что «документы почти готовы» и что «она ничего не получит». О чём он говорил?
Холод пробегает по спине. Павел продолжает свои махинации с имуществом, готовясь оставить меня ни с чем.
— Не беспокойся об этом, — улыбаюсь я. — Взрослые проблемы.
Она кивает, но я вижу, что не убедила её. Моя дочь слишком умна, чтобы не понимать, что происходит.
Выхожу из её комнаты, тихо закрываю дверь. В коридоре темно, только полоска света из-под двери нашей с Павлом спальни. Он ещё не спит. Вероятно, разговаривает с Вероникой, рассказывает, как прошёл день, планирует следующие шаги.