Развод. Пусть горят мосты

Глава 34

Сижу в приёмной известного психиатра, доктора Андрея Владимировича Светлова. Как и советовала мама, я надела свой лучший костюм — тёмно-синий, строгий, но элегантный. Волосы уложены в аккуратную причёску, минимум макияжа. Профессиональный образ — именно то, что мне сейчас нужно.

Приёмная дорогой частной клиники пахнет кофе и какими-то изысканными духами. Секретарша периодически бросает на меня внимательные взгляды, но вежливо молчит. Интересно, что ей сказали обо мне? Что я очередная богатая дама с нервным срывом или что меня подозревают в психическом расстройстве?

Телефон вибрирует в сумке. Сообщение от Сергея Леонидовича: "Документы подготовлены. Иск готов к подаче. Держитесь, мы на правильном пути."

Странное ощущение — вся моя жизнь теперь сосредоточена в юридических терминах. Иски, встречные требования, ходатайства, заявления... А за всем этим — мои дети, которых я не видела уже неделю.

— Елена Викторовна? — секретарша поднимает глаза от компьютера. — Доктор Светлов готов вас принять.

Встаю, расправляю плечи. Сейчас каждый жест, каждое слово имеет значение. Я должна выглядеть и вести себя как абсолютно уравновешенный, психически здоровый человек. Не дать ни единого повода усомниться в моей адекватности.

Кабинет доктора Светлова строг и функционален. Никаких показных диванов для "пациентов на грани". Простой стол, два удобных кресла напротив друг друга, несколько дипломов на стене. Сам доктор — мужчина лет пятидесяти, с внимательными глазами и спокойным лицом.

— Присаживайтесь, Елена Викторовна, — говорит он, указывая на кресло. — Максим Игоревич рассказал мне о вашей... непростой ситуации.

Конечно, Максим. Он договорился об этой встрече, позаботился о том, чтобы меня принял лучший специалист, репутацию которого нельзя подкупить или опорочить.

— Да, ситуация действительно сложная, — отвечаю, стараясь говорить ровно и профессионально. — Мне нужно независимое, объективное заключение о моём психическом состоянии.

— Я ознакомился с копией документа, который был представлен в суд, — кивает доктор Светлов. — И, признаюсь, он вызывает массу вопросов с профессиональной точки зрения.

— Потому что это подделка, — говорю прямо. — Я никогда не встречалась с психиатром по фамилии Державин. Никогда не проходила освидетельствование.

— Я это понял, — он кивает. — Во-первых, диагноз сформулирован крайне некорректно с медицинской точки зрения. Во-вторых, я проверил — в реестре врачей-психиатров нашего города такой специалист не значится. Но нам предстоит провести полноценное обследование, чтобы предоставить суду объективную картину.

Следующие два часа проходят в беседах, тестах, вопросах — от самых обычных до неожиданных. Доктор Светлов работает методично, внимательно фиксирует мои ответы, иногда делает пометки. Я отвечаю честно, без утайки, понимая, что скрывать мне нечего.

— Вы злитесь на мужа? — спрашивает он в какой-то момент, глядя мне прямо в глаза.

Простой вопрос, но такой сложный ответ.

— Да, — говорю после паузы. — Я зла на него за предательство, за ложь, за манипуляции с детьми. Но эта злость не определяет все мои действия. Я не позволяю ей затмить главное — благополучие Ники и Даниила.

Он кивает, что-то записывает.

— Многие на вашем месте хотели бы отомстить, — замечает он.

— Я хочу справедливости, а не мести, — отвечаю. — Хочу вернуть своих детей, доказать свою состоятельность как матери и врача. Месть... месть только продлит боль и усугубит травму для Ники и Даниила.

К концу обследования чувствую себя выжатой, как лимон. Никогда не думала, что быть под микроскопом психиатра так утомительно. Но странное дело — я ощущаю и облегчение. Словно высказав все свои страхи, сомнения, боль, я немного освободилась от их тяжести.

— Елена Викторовна, — доктор Светлов снимает очки, потирает переносицу, — я подготовлю официальное заключение в течение двух дней. Но уже сейчас могу сказать — никаких признаков психического расстройства у вас нет. Более того, учитывая обстоятельства, ваша психологическая устойчивость вызывает уважение.

Слезы наворачиваются на глаза, но я сдерживаю их. Не время для эмоциональных проявлений.

— Спасибо, — говорю просто. — Это очень важно для меня.

— Понимаю, — он кивает. — И еще одно. Независимо от заключения, я бы рекомендовал вам поработать с психологом. Не потому что с вами что-то не так, а потому что любой человек в вашей ситуации нуждается в профессиональной поддержке. Развод, борьба за детей, клевета — все это тяжелейшие стрессовые факторы.

— Я подумаю об этом, — киваю. — Когда все немного уляжется.

Офис Сергея Леонидовича кипит энергией. Три его помощника перебирают документы, составляют какие-то списки, звонят по телефонам. Боевой штаб, не меньше.

— А, Елена Викторовна! — Сергей Леонидович выходит из своего кабинета, энергичный, уверенный. — Проходите, у нас отличные новости.

В кабинете нас ждет ещё один человек — женщина средних лет с внимательными глазами и блокнотом в руках.

— Знакомьтесь, — говорит Сергей Леонидович, — Марина Викторовна Соловьёва, социальный работник из службы опеки. Она будет курировать ваше дело.

Пожимаю руку женщине, стараясь скрыть волнение. От решения органов опеки зависит слишком многое.

— Я ознакомилась с предварительными материалами дела, — говорит Марина Викторовна. — И, признаться, обеспокоена тем, как было проведено первое судебное заседание. Без полного изучения обстановки, без беседы с детьми, без учёта многих важных факторов.

— Именно на это мы и будем указывать в нашем иске, — кивает Сергей Леонидович. — Требуем признать незаконным решение о временном проживании детей с отцом, опираясь на подложные документы о психическом состоянии матери.

— А что с моими свиданиями с детьми? — спрашиваю, и голос предательски дрожит. — Когда я смогу их увидеть?

— Мы подали ходатайство о немедленном установлении графика встреч, — отвечает Сергей Леонидович. — И судья Ковалевская удовлетворила его сегодня утром. Начиная с завтрашнего дня вы имеете право видеться с детьми три раза в неделю по два часа, под наблюдением представителя службы опеки.

Сердце пропускает удар, потом начинает биться быстрее. Завтра. Я увижу их завтра.

— Но есть нюанс, — добавляет Марина Викторовна. — Встречи будут проходить на нейтральной территории, в специальном помещении центра семейной помощи. Это стандартная процедура в подобных случаях.

— Конечно, — киваю, хотя внутри все сжимается. Встречаться с собственными детьми в казённом помещении, под наблюдением чужих людей... Но это лучше, чем ничего. Гораздо лучше.

— И ещё одна хорошая новость, — продолжает Сергей Леонидович. — Запись, которую сделала ваша дочь, мы официально приобщили к делу. Суд назначил экспертизу для подтверждения подлинности голосов и отсутствия монтажа.

— А что с тем мифическим психиатром? — спрашиваю. — Его нашли?

— Нет, потому что его не существует, — удовлетворённо отвечает Сергей Леонидович. — Мы запросили официальную информацию в Министерстве здравоохранения. Психиатра Державина К.А. с указанными в документе регалиями никогда не было в нашем городе. Более того, в клинике, которую он якобы представляет, утверждают, что такой специалист у них никогда не работал.

Чувствую, как внутри разгорается маленький огонёк надежды. Первые доказательства лжи Павла уже собраны, уже работают на меня.

— Что это значит для нашего дела? — спрашиваю.

— Это значит, что мы имеем основания для заявления о подлоге документов, — объясняет Сергей Леонидович. — А это уже уголовная статья. Но пока мы не будем давить в эту сторону. Сосредоточимся на гражданском аспекте — возвращении детей. Уголовное дело — крайняя мера, если Павел не согласится на компромисс.

Марина Викторовна внимательно наблюдает за моей реакцией.

— Елена Викторовна, — говорит она, — завтрашняя встреча с детьми будет непростой. После недели отдельного проживания, в новой для них ситуации... Они могут вести себя не так, как вы ожидаете.

— Что вы имеете в виду? — напрягаюсь я.

— Возможно, они будут отстранёнными. Или повторять фразы, явно внушённые отцом. Или даже проявлять агрессию, обвинять вас. Это защитная реакция детской психики на травмирующую ситуацию.

Слова бьют под дых, но где-то глубоко внутри я уже знаю это. Уже готовилась к такой возможности.

— Я понимаю, — киваю. — И не буду давить на них. Не буду пытаться выспрашивать, что происходит в доме, или настраивать против отца.

— Это правильный подход, — одобрительно кивает она. — Суд и органы опеки оценивают не только юридические аспекты, но и способность родителей ставить интересы детей выше своих обид и амбиций.

Центр семейной помощи оказывается современным, светлым зданием. Но, несмотря на уютный интерьер и дружелюбный персонал, атмосфера здесь гнетущая. Это место, где разбитые семьи пытаются собрать осколки своих отношений, где родители встречаются с детьми под присмотром чужих людей.

Сижу в комнате для встреч — просторном помещении с диванами, столом для игр, книжными полками и игрушками. Руки дрожат, сердце колотится так, что, кажется, слышно на другом конце здания. Сейчас увижу их. Впервые за семь долгих дней.

Дверь открывается, и первым вбегает Даниил. Он останавливается на пороге, словно не уверен, можно ли ему броситься ко мне. Его глаза — настороженные, испуганные — ищут кого-то позади.

— Привет, солнышко, — говорю я, опускаясь на корточки. — Я так соскучилась!

Он переминается с ноги на ногу, потом все-таки подходит, обнимает меня коротко, почти формально. Не тот восторженный, открытый Даниил, которого я знаю.

— Привет, мам, — говорит он тихо.

Ника входит следом — бледная, с тёмными кругами под глазами, худее, чем я помню. Её взгляд встречается с моим, и я вижу в нём столько боли, столько невысказанного, что сердце сжимается.

— Мама, — шепчет она, бросаясь ко мне.

Обнимаю её, и она дрожит в моих руках. Мой сильный, храбрый ребёнок, который держался всю эту неделю, теперь позволяет себе быть просто дочерью в объятиях матери.

За спинами детей стоит Марина Викторовна и молодой социальный работник, представившийся Андреем. Они наблюдают, делают заметки, но держатся на расстоянии, давая нам минимальное ощущение приватности.

— Как ваши дела? — спрашиваю, усаживаясь с ними на диван. — Что нового в школе?

Даниил смотрит на дверь, словно ожидая, что оттуда появится кто-то ещё.

— Папа сказал, что ты болеешь, — выпаливает он вдруг. — Что у тебя проблемы с головой и тебе нужно лечиться.

Вот оно. Именно то, о чём предупреждала Марина Викторовна. Заученные фразы, внушённые Павлом.

— Папа беспокоится, — отвечаю спокойно, хотя внутри всё кипит от возмущения. — Но я совершенно здорова. Просто у нас с папой сейчас сложные отношения, и нам нужно время, чтобы всё решить.

— А когда ты вернёшься домой? — Даниил смотрит на меня с надеждой. — Тётя Вероника хорошая, но она не умеет рассказывать сказки, как ты.

Тётя Вероника. Она уже живёт в моём доме. Спит в моей постели. Пытается заменить меня моим детям.

— Пока я не могу вернуться, солнышко, — отвечаю честно. — Но мы будем часто видеться, обещаю.

— Папа говорит, что ты больше не хочешь жить с нами, — продолжает Даниил. — Что тебе важнее работа и этот дядя-врач, который к нам приходил.

Максим. Они говорят о Максиме. Павел уже внушает детям, что я предпочла другого мужчину им.

Ника сжимает мою руку, смотрит предупреждающе.

— Даниил, — говорю я, выбирая слова очень осторожно, — я люблю вас больше всего на свете. Больше работы, больше всех людей в мире. И никогда, слышишь, никогда не перестану быть вашей мамой, что бы ни случилось.

— Но почему ты ушла? — упрямо спрашивает он. — Почему не живёшь с нами?

— Потому что суд пока решил, что так будет лучше, — объясняю я, замечая, как внимательно слушает нас Марина Викторовна. — Но это временно. Мы с папой сейчас решаем некоторые взрослые вопросы.

— Папа показывал какие-то бумаги, — вмешивается Ника. — Говорил, что это доказательство твоей... — она запинается, подбирая слово, — нестабильности. Но я ему не верю. Ты никогда такой не была.

Благодарно сжимаю её руку. Мой маленький защитник.

— Давайте не будем говорить о грустном, — предлагаю я. — У нас всего два часа. Лучше расскажите, как прошла неделя, что было в школе?

Ника рассказывает о новом преподавателе музыки, о том, как готовится к конкурсу виолончелистов. Даниил постепенно оттаивает, делится своими успехами в футболе. Показывает новый планшет, который купил ему Павел.

— Папа сказал, что теперь может купить мне всё, что я хочу, — говорит он с детской непосредственностью. — Потому что тебя нет, и не нужно экономить на твои таблетки.

Кровь стынет в жилах. Таблетки? Какие таблетки?

— Даниил, о каких таблетках ты говоришь? — спрашиваю, стараясь звучать спокойно.

— Ну, которые ты пьёшь от нервов, — отвечает он. — Папа сказал, они очень дорогие, и поэтому мы не могли раньше покупать много игрушек.

Чудовищная манипуляция. Павел выставляет меня не просто психически нестабильной, но и обузой, на которую тратились семейные деньги вместо того, чтобы баловать детей.

Замечаю, как Марина Викторовна хмурится, делая пометки в блокноте.

— Милый, — говорю мягко, — я не принимаю никаких таблеток от нервов. И никогда не принимала. Папа, наверное, что-то путает.

Ника смотрит на брата с лёгким раздражением.

— Дань, хватит повторять глупости, — говорит она. — Лучше расскажи маме про свой рисунок, который ты сделал на уроке рисования.

Умница. Она намеренно меняет тему, защищая и меня, и брата от дальнейшего погружения в эту неприятную тему.

Следующий час проходит почти нормально. Мы играем в настольную игру, обнаруженную на полке, читаем книгу, просто разговариваем. Я замечаю, как Даниил постепенно расслабляется, становится прежним — смеётся, рассказывает анекдоты, которые услышал в школе, прижимается ко мне, когда думает, что никто не видит.

Ника более сдержанна. Она словно боится полностью открыться, показать свои настоящие чувства. Но когда Андрей выходит позвонить, а Марина Викторовна отвлекается на свои записи, она быстро шепчет мне:

— Я продолжаю собирать доказательства. У меня есть ещё записи. Папа не знает, что я их делаю.

— Ника, — шепчу я в ответ, — это опасно. Если он узнает...

— Я осторожна, — она сжимает мою руку. — Но люди должны знать правду. Как он врёт про тебя, как заставляет нас говорить всякие гадости.

Сердце разрывается от гордости за этого маленького бойца и от ужаса перед тем, что она подвергает себя такому риску.

— Просто будь осторожна, — говорю я. — И помни — что бы ни случилось, я всегда на твоей стороне. Всегда люблю тебя.

Когда время подходит к концу, Даниил снова становится напряжённым. Он смотрит на часы, потом на дверь.

— Папа обещал отвезти нас в парк развлечений, если мы хорошо себя будем вести, — говорит он. — А потом мы поедем в новую квартиру тёти Вероники. Она обещала испечь печенье.

Новая квартира. Значит, они уже приглашают детей в своё будущее семейное гнездо. Готовят почву для полного перехода.

— Это здорово, — отвечаю, хотя внутри всё сжимается от боли. — Надеюсь, вам понравится.

Марина Викторовна объявляет об окончании встречи. Прощание даётся тяжело. Даниил обнимает меня крепко-крепко, вдруг начинает всхлипывать.

— Я не хочу уходить, — шепчет он. — Хочу с тобой.

— Мы скоро увидимся, солнышко, — обещаю я, гладя его по голове. — Через два дня. И будем играть, и читать, и делать всё, что ты захочешь.

Ника прощается сдержанно, но в её глазах я вижу понимание ситуации, которое не по годам.

— Я позабочусь о Даньке, — говорит она. — Не волнуйся.

Когда они уходят, сопровождаемые Андреем, я остаюсь сидеть на диване, глядя на дверь. Марина Викторовна подсаживается рядом.

— Вы хорошо справились, — говорит она. — Очень профессионально.

— В каком смысле? — спрашиваю, вытирая слёзы, которые больше не могу сдерживать.

— Не поддались на провокации, не стали настраивать детей против отца, не выспрашивали подробности их жизни с ним, — перечисляет она. — Просто были мамой. Любящей, внимательной, терпеливой.

— Это не заслуга, — возражаю я. — Это моя суть. Я и есть их мама. Любящая, внимательная, терпеливая.

— И именно это я отмечу в своём отчёте, — кивает она. — Потому что, поверьте, не все родители в такой ситуации способны сохранять достоинство и ставить интересы детей выше собственных эмоций.

Это маленькая победа. Крошечный шаг вперёд. Но сейчас каждый такой шаг приближает меня к главной цели — возвращению моих детей.

Выхожу из центра, и меня встречает Максим. Он ждёт в машине, не подходит ближе — понимает, что его присутствие могли бы использовать против меня, если бы кто-то из людей Павла наблюдал за зданием.

— Как всё прошло? — спрашивает он, когда я сажусь в машину.

— Тяжело, — признаюсь честно. — Но с проблесками надежды. Павел настраивает их против меня, особенно Даниила. Но они... они всё ещё мои дети. Всё ещё любят меня, скучают.

— Конечно любят, — говорит он уверенно. — Никакие манипуляции не могут разрушить связь между матерью и детьми.

Он прав, и эта мысль согревает меня, даёт силы продолжать борьбу. Даже если Павел настраивает детей против меня, даже если использует их как оружие — глубоко внутри они знают правду. Чувствуют её.

— А теперь хорошие новости, — Максим заводит машину. — Заключение доктора Светлова готово. И оно полностью в твою пользу.

Первый шаг сделан. Я докажу свою вменяемость, свою состоятельность как матери. И верну своих детей. Чего бы это ни стоило.