Развод. Пусть горят мосты

Глава 17

В половине одиннадцатого вечера, когда дети уже спят, а я сижу на кухне с ноутбуком, изучая документы от адвоката, раздается звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Сердце пропускает удар — кто может приехать в такое время?

Через глазок вижу знакомую фигуру в темном пальто. Мама. Ирина Александровна стоит на крыльце с растерянным лицом, нервно поправляя сумочку через плечо.

— Мама? — открываю дверь, удивленная. — Что случилось? Ты же не предупреждала...

— Лена, — она входит, снимает пальто дрожащими руками, — мне звонил Павел. Я очень волнуюсь.

Внутри все холодеет. Конечно. Павел добрался и до неё. Расширяет фронт атаки, привлекает на свою сторону всех, кого может.

— Проходи, — говорю я, ведя её в гостиную. — Хочешь чаю?

— Нет, спасибо, — она садится на край дивана, не снимая туфли. — Лена, что происходит? Павел сказал... сказал, что ты... что у тебя серьезные проблемы.

— Какие проблемы? — спрашиваю осторожно, устраиваясь напротив.

Мама сжимает руки в замке, избегает моего взгляда.

— Он сказал, что ты стала... неадекватной. Что устраиваешь скандалы, обвиняешь его в чем-то ужасном. Что он боится за детей.

Каждое слово как пощечина. Мой собственный муж рассказывает моей матери, что я схожу с ума. И она... она поверила. Приехала не поддержать дочь, а проверить, действительно ли я неадекватна.

— Мам, — начинаю я, стараясь сохранить спокойствие, — а ты не подумала спросить мою версию событий, прежде чем делать выводы?

— Я... — она наконец поднимает глаза. — Конечно, я хочу услышать тебя. Но Павел так волновался! Он говорил, что не узнает тебя, что ты стала подозрительной, агрессивной...

— А что конкретно он рассказал? — спрашиваю, вставая и начиная ходить по комнате. Нужно двигаться, иначе я взорвусь от ярости.

— Что ты обвиняешь его в измене, — мама говорит это почти шепотом, словно сами слова причиняют боль. — Что требуешь развода. Что настраиваешь детей против отца.

— И ты решила, что он говорит правду?

— Лена, ну будь благоразумной! — мама встает, подходит ко мне. — Павел — успешный, состоявшийся мужчина. У него прекрасная репутация, он обеспечивает семью, заботится о детях. Зачем ему изменять? У него есть все!

Вот оно. Классическое непонимание того, как работает мужская психология. «У него есть все» — значит, он не может желать большего. «Успешный» — значит, порядочный. «Обеспечивает семью» — значит, любящий муж.

— Мам, у меня есть доказательства, — говорю я, подходя к ноутбуку. — Хочешь посмотреть их переписку? Фотографии с совместного отдыха? Документы на квартиру, которую он купил для неё на наши деньги?

Она морщится, отворачивается.

— Не надо. Это... это интимные вещи. Не мое дело.

— Не твое дело? — не верю своим ушам. — Мама, твоя дочь просит о помощи, а ты отказываешься даже посмотреть на доказательства?

— Я не отказываюсь! — она повышает голос, потом спохватывается, оглядываясь на лестницу. — Просто... может, ты что-то не так поняла? Может, эта женщина просто коллега, а ты...

— Что я?

— Ну, ты же знаешь, что иногда бываешь слишком подозрительной. Еще в институте ревновала Сашку ко всем подряд...

Саша. Мой бывший парень из студенческих лет, с которым мы расстались двадцать лет назад. Она и сейчас припоминает мне юношескую ревность, используя её как доказательство моей «неадекватности».

— Мам, мне тридцать шесть лет. Я врач, спасаю людские жизни, воспитываю двоих детей. Неужели ты всерьёз думаешь, что я придумываю измены мужа от скуки?

— Конечно, нет! — она подходит ближе, пытается взять мои руки. — Но последнее время ты такая напряженная, уставшая. Может, тебе показалось...

— Показалось? — вырываюсь из её рук. — Мне показались интимные сообщения? Показались счета за подарки, которые я никогда не получала? Показалась квартира на два миллиона?

— Тише, — шипит она, снова оглядываясь наверх. — Дети услышат.

— Дети и так все знают! — говорю я, не сдерживаясь. — Павел водил их к своей любовнице! Заставлял хранить секреты! Покупал их подарками и развлечениями, а потом рассказывал, какая мама плохая — всегда на работе, всегда уставшая!

Мама бледнеет, медленно опускается обратно на диван.

— Этого не может быть, — говорит она тихо. — Павел не мог... он же любит детей.

— Любит. По-своему. Но это не мешает ему использовать их как оружие против меня.

Долгая пауза. Мама смотрит в пол, и я вижу, как в её голове борются два образа — Павла-зятя, которого она знала тринадцать лет, и Павла-абьюзера, о котором я рассказываю.

— Покажи, — говорит она наконец. — Покажи эти... доказательства.

Сажусь рядом, открываю папку с документами. Сначала — скриншоты переписки. Мама читает молча, и с каждым сообщением её лицо становится все бледнее. Особенно болезненно она реагирует на слова Павла о том, что я «слишком занята пациентами, чтобы замечать что-то вокруг».

Потом — банковские выписки. Счета из ресторанов, которые я никогда не видела. Платежи ювелирному магазину. Перевод денег за квартиру.

— Господи, — шепчет мама, когда я заканчиваю показ. — Лена, я... я не знала.

— Никто не знал, — говорю я. — Павел умеет играть роль идеального мужа на публике. Проблема в том, что эта роль — именно что игра.

— Но почему он мне звонил? Зачем рассказывал, что ты... неадекватная?

— Потому что готовится к войне, — объясняю я. — Ему нужны союзники. Люди, которые поверят, что проблема во мне, а не в нем. Свидетели, которые в суде скажут, что я неуравновешенная мать.

Мама вздрагивает:

— Суд?

— Развод будет не мирным. Он уже начал прятать активы, настраивать против меня родственников, коллег. Распускать слухи о моем психическом здоровье.

— Но дети...

— Именно поэтому я борюсь. Чтобы защитить их от его манипуляций.

Мама молчит долго, переваривая информацию. Потом неожиданно встает, подходит ко мне, обнимает.

— Прости меня, — говорит она, и в её голосе слёзы. — Прости, что поверила ему, а не тебе.

Обнимаю её в ответ, чувствуя огромное облегчение. Наконец-то. Наконец-то кто-то из близких людей поверил мне, а не Павлу.

— Все в порядке, мам. Главное, что теперь ты знаешь правду.

— Что мне делать? — спрашивает она, отстраняясь. — Как я могу помочь?

— Просто поддерживай меня. И если он ещё раз позвонит тебе с жалобами на мою «неадекватность», скажи, что обсудила со мной ситуацию и все поняла.

— Обязательно, — кивает она. — А может, мне стоит самой поговорить с ним? Сказать, что знаю о его... о той женщине?

— Ни в коем случае! — быстро говорю я. — Это только навредит. Он поймет, что я показала тебе доказательства, и станет осторожнее. Пусть думает, что его план сработал.

Мама кивает, хотя вижу — ей хочется немедленно высказать зятю все, что она о нем думает.

— Знаешь, — говорит она задумчиво, — я всегда чувствовала, что с Павлом что-то не так. Слишком он... правильный. Слишком обаятельный с чужими людьми. Но думала, это просто особенности характера.

— Почему никогда не говорила?

— А что я могла сказать? «Дочка, твой муж слишком успешный и красивый»? — она грустно улыбается. — Ты была счастлива. По крайней мере, выглядела счастливой.

Была ли я счастлива? Или просто играла роль счастливой жены, как Павел играл роль идеального мужа? Иногда трудно отличить настоящие чувства от тех, которые, как нам кажется, мы должны испытывать.

— Мам, а ты останешься на ночь? — спрашиваю я. — Завтра суббота, можем с детьми провести день вместе. Им будет приятно.

— Конечно, — она гладит меня по волосам, как в детстве. — И знаешь что? Завтра пойдем к нотариусу. Оформим на тебя дарственную на мою квартиру. Если этот... если Павел попытается оставить тебя без крыши над головой, у тебя будет запасной вариант.

От её слов на глаза наворачиваются слёзы. Мамина двухкомнатная квартира в старом районе — не дворец, но это крыша над головой. И главное — это поддержка, конкретная, материальная поддержка, а не просто слова сочувствия.

— Спасибо, — говорю я, обнимая её. — За все.

— Это тебе спасибо, — отвечает она. — За то, что открыла мне глаза. За то, что не озлобилась на меня, когда я пришла с обвинениями.

Мы поднимаемся наверх. Устраиваю маму в гостевой комнате, приношу свежее белье, полотенца. Когда выхожу в коридор, вижу тонкую полоску света из-под двери Ники. Она не спит.

Тихонько стучу. Слышу шорох, потом:

— Войди.

Ника сидит в кровати с планшетом, но экран погашен — значит, не читала, а прислушивалась к нашему разговору с мамой.

— Привет, — говорю я, присаживаясь на край кровати. — Не спится?

— Слышала, как приехала бабушка, — признается она. — А потом вы долго разговаривали внизу. Громко.

— Прости, если разбудили.

— Не разбудили. Я не спала, — она откладывает планшет, смотрит на меня серьёзно. — Мам, бабушка поверила папе? Что ты... больная?

Моя проницательная девочка. Конечно, она все поняла.

— Сначала да, — отвечаю честно. — Но потом я показала ей доказательства, и она все поняла.

— Значит, папа звонил не только бабушке?

— Вероятно, нет.

Ника хмурится, и на её лице — взрослое понимание ситуации.

— Он пытается всех настроить против тебя. Чтобы если дело дойдет до суда, все сказали, что ты плохая мать.

— Да, — подтверждаю я. — Примерно так.

— Но у нас же есть доказательства! — возмущается она. — И я буду свидетельствовать! Расскажу, как он врал про "тетю Веронику", как заставлял нас молчать!

— Ника, — беру её за руки, — я очень ценю твою поддержку. Но ты ребёнок. Твоя задача — учиться, играть с друзьями, заниматься музыкой. А не участвовать в судебных процессах.

— А как же справедливость?

Справедливость. Такое простое понятие в детском восприятии. И такое сложное — во взрослом мире.

— Справедливость восторжествует, — обещаю я. — Но без твоего участия в качестве свидетеля. Взрослые разберутся между собой.

Она кивает, но вижу — не очень убеждена. В её возрасте хочется активно бороться со злом, а не сидеть в стороне.

— Мам, — говорит она вдруг, — а если папа предложит мне выбрать, с кем жить... что мне отвечать?

Сердце сжимается. Когда-нибудь этот вопрос неизбежно будет задан — судом, органами опеки или самим Павлом.

— Отвечай честно, — говорю я. — То, что чувствуешь сердцем. И помни — любой твой выбор будет правильным. Я буду любить тебя, что бы ты ни решила.

— Тогда я хочу остаться с тобой, — говорит она без колебаний. — А Данилка тоже. Он просто пока не понимает, что происходит.

— Возможно, — соглашаюсь я. — Но он имеет право на собственное мнение, даже если оно будет отличаться от твоего.

— Он не выберет папу, — уверенно заявляет Ника. — Папа для него как аттракцион — весело, но не каждый день. А ты... ты дом. Понимаешь?

Понимаю. И от этого понимания становится одновременно больно и радостно. Больно — потому что дети видят то, что должно было остаться скрытым от них. Радостно — потому что, несмотря на все попытки Павла меня дискредитировать, они остаются на моей стороне.

— Спи, милая, — говорю я, укрывая её одеялом. — Завтра у нас хороший день. Бабушка с нами, можем пойти куда-нибудь втроём.

— Втроём? — переспрашивает она. — А Данилка?

— Вчетвером, конечно, — смеюсь я. — Оговорилась.

— А папа?

— Не знаю. Посмотрим.

Выхожу из её комнаты и понимаю — сегодняшний день стал поворотным. Павел пытался привлечь на свою сторону мою мать, но добился противоположного эффекта. Теперь у меня есть ещё один надёжный союзник. А завтра — документальное подтверждение этой поддержки в виде дарственной на квартиру.

Ложусь в кровать, и впервые за много недель засыпаю спокойно. Битва продолжается, но я больше не одинока. И это меняет все.