Развод. Пусть горят мосты

Глава 16

Аптека на первом этаже торгового центра встречает меня стерильной белизной и запахом лекарств. Пока выбираю сироп от кашля для Даниила, мысленно подсчитываю расходы. Последние недели я трачу больше обычного… сначала оплата адвоката, теперь лекарства, завтра школьная экскурсия Ники... Но волноваться не о чем. На нашем семейном счету должно оставаться около четырехсот тысяч… те самые деньги, которые Павел не успел вывести до того, как я обнаружила его махинации.

— С вас три тысячи восемьсот сорок шесть рублей, — сообщает фармацевт, собирая мой заказ. Помимо сиропа я взяла витамины для обоих детей и новый тонометр для себя — последние недели давление скачет, неудивительно при таком стрессе.

Протягиваю карту, краем глаза замечая время на часах — через полчаса нужно забрать Даниила из школы. Он останется дома, пока я поеду с Никой на прием к ортодонту. График плотный, но выполнимый.

— Извините, но платеж не проходит, — фармацевт хмурится, глядя на терминал. — Попробуем еще раз?

— Да, конечно, — киваю, чувствуя легкое беспокойство. Может, проблемы со связью?

Она проводит картой снова, и снова терминал издает негативный писк.

— Карта отклонена, — говорит она. — Попробуйте другую или наличные.

Меня бросает в жар. Другой карты у меня нет, а наличных с собой только тысяча рублей — на такси до клиники ортодонта, если мы опоздаем на автобус.

— Извините, я... — начинаю я, но телефон прерывает меня звонком. Банк.

— Елена Викторовна? — женский голос звучит профессионально отстраненно. — Служба безопасности банка «Империал». Вы только что пытались совершить покупку?

— Да, но карта не работает...

— На вашем счете установлено ограничение. Доступ временно заблокирован.

Сердце пропускает удар.

— Какое ограничение? Кем установлено?

— Ограничение установлено вторым держателем счета, Федорковым Павлом Андреевичем, сегодня в 10:45. Причина: подозрительные транзакции.

Воздух застревает в горле. Павел заблокировал наш общий счет. В то время как я была на операции, он лишал меня доступа к нашим деньгам.

— Но... но это наш семейный счет, — говорю я, пытаясь сохранить спокойствие. — Я имею такие же права, как и он.

— К сожалению, в договоре указано, что любой из держателей может инициировать временную блокировку при подозрении на мошенничество. Для разблокировки требуется личное присутствие обоих держателей в отделении банка.

Мошенничество. Он обвиняет меня в мошенничестве с нашими общими деньгами.

— Спасибо за информацию, — выдавливаю я и сбрасываю звонок.

Фармацевт смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством. В очереди за мной уже несколько человек, нетерпеливо переминающихся с ноги на ногу.

— Извините, — я чувствую, как краска заливает лицо, — мне придется оставить покупку. Проблемы с картой.

— Ничего страшного, — кивает она, убирая мои товары под прилавок. — Бывает.

Выхожу из аптеки на деревянных ногах. Меня трясет — от унижения, от ярости, от осознания того, насколько беззащитной я оказалась. Все эти годы я работала, вкладывала в семью, доверяла мужу управление нашими финансами. И вот результат — я не могу купить лекарство ребенку, потому что Павел решил меня наказать.

Сажусь на скамейку у торгового центра, пытаясь собраться с мыслями. Нужно действовать, но как? Денег на такси до банка нет. Телефон показывает четыре пропущенных от Павла. Видимо, ждал моей реакции на свой «сюрприз».

Набираю номер Максима. Он отвечает после первого гудка.

— Лена? Что случилось?

— Извини, что беспокою, — мой голос дрожит, как бы я ни старалась говорить спокойно. — Павел заблокировал нашу карту. Я не могу купить лекарства Даниилу, не могу забрать его из школы... У меня буквально тысяча рублей наличными.

— Где ты сейчас? — его тон становится деловым, без тени осуждения или жалости.

— В торговом центре на Ленина. У аптеки.

— Жди, я буду через пятнадцать минут.

Он сбрасывает, не давая мне возможности возразить. Сижу, сжимая телефон, и пытаюсь справиться с волной унижения. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной. Даже в студенческие годы, когда приходилось экономить на всем, у меня был контроль над ситуацией. А сейчас я — преуспевающий врач, мать двоих детей — сижу у аптеки, не имея возможности купить элементарные лекарства.

Телефон вибрирует от входящего сообщения. Павел.

«Нам нужно серьезно поговорить о твоих тратах. Мое терпение не безгранично. Отвечай на звонки».

Зажмуриваюсь, сдерживая слезы ярости. Ни намека на извинения, ни слова о том, что он лишил меня средств на лекарства ребенку. Только претензии и требования.

Еще одно сообщение, следом:

«Кстати, дети сегодня со мной. Я заберу их из школы. Не беспокойся».

Холод пробегает по спине. Он все продумал. Заблокировал счет, зная, что я не смогу даже доехать до школы. А теперь «великодушно» забирает детей, становясь героем в их глазах. Манипулятор. Абьюзер. Человек, с которым я прожила тринадцать лет, даже не подозревая, на что он способен.

Максим приезжает раньше обещанного. Выходит из машины, окидывает меня внимательным взглядом и молча протягивает конверт.

— Что это? — спрашиваю я, не двигаясь.

— Двадцать тысяч. На первое время. Не заем, Лена. Подарок.

— Я не могу...

— Можешь, — он садится рядом, и его присутствие действует успокаивающе. — Когда-то ты спасла жизнь моей дочери, помнишь? Аппендицит, перитонит. Я никогда не забуду, как ты оперировала всю ночь. Так что считай это благодарностью, если тебе так легче.

Медленно беру конверт. Он прав — два года назад Полина поступила к нам с запущенным аппендицитом, начинался перитонит. Я провела шесть часов в операционной, боролась за каждый миллиметр здоровой ткани. Но это было моей работой, моим долгом как врача. Я не ждала благодарности.

— Спасибо, — говорю тихо. — Я верну, как только разберусь с этим кошмаром.

— Не торопись, — он встает. — Ты уже звонила адвокату?

— Нет еще. Только узнала о блокировке.

— Позвони сейчас же. И давай я отвезу тебя в аптеку, потом в школу. У меня перерыв между операциями, час свободен.

Сажусь в его машину, ощущая странное облегчение. Не только от решения финансовой проблемы — от того, что я не одна в этой битве.

Офис Анны Громовой находится в старинном особняке в центре города. Высокие потолки, лепнина, антикварная мебель — все создает атмосферу солидности и надежности. Сама Анна — женщина около пятидесяти, с короткой стрижкой и внимательными глазами — кажется частью этого интерьера. Строгий костюм, минимум украшений, четкие движения.

— Значит, он заблокировал счет, — она просматривает выписки, которые я принесла. — А затем сам забрал детей из школы, не поставив вас в известность заранее.

— Да, — киваю я. — И прислал сообщение только когда знал, что я не смогу ничего сделать.

— Классическая тактика, — она делает пометку в блокноте. — Финансовый контроль плюс манипуляции с детьми. Создание образа «хорошего папы» и одновременно лишение вас ресурсов для сопротивления.

Ее спокойный, аналитический подход помогает мне тоже успокоиться. В этих стенах моя ситуация — не трагедия, а кейс. Проблема, которую нужно решить методично и последовательно.

— Что самое странное, — продолжаю я, — он никогда раньше не интересовался моими тратами. Я могла покупать что угодно, он только кивал, подписывая счета. А теперь вдруг заявляет о «подозрительных транзакциях».

— Ничего странного, — Анна откладывает документы. — Это не о деньгах, это о контроле. Раньше вы были под его контролем, поэтому траты не беспокоили. Сейчас вы вышли из-под контроля, и он использует финансы как рычаг давления.

Она права, конечно. И почему я сама не видела этого раньше? Как позволила превратить себя в безвольный придаток к «успешному мужу»?

— Что мне делать? — спрашиваю я, возвращаясь к насущным проблемам. — Я даже не могу оплатить брекеты Нике. А это двести тысяч.

— Для начала открыть отдельный счет. В другом банке, — Анна протягивает мне визитку. — Здесь все данные моего знакомого менеджера. Он поможет без лишних вопросов. Все ваши доходы должны идти туда, начиная с сегодняшнего дня.

— А как быть с нашим общим счетом? С домом, который в ипотеке?

— Этим мы займемся через суд, — она наклоняется вперед. — Но сначала скажите мне — правда, что начальный капитал для бизнеса вашего мужа поступил от продажи вашей наследственной квартиры?

— Да, — киваю я. — Бабушка оставила мне двухкомнатную в центре. Мы продали ее в первый год брака, вложили в строительную фирму Павла.

— А ваше имя фигурировало в документах компании?

— Изначально да. Я была соучредителем с долей в 40 %.

Анна щурится, делая еще одну пометку.

— А сейчас?

— Не знаю, — признаюсь я. — Павел давно ведет все дела компании. Я подписывала какие-то документы пару лет назад, но, честно говоря, даже не читала их. Доверяла мужу.

— Это мы проверим, — кивает она. — Но подготовьтесь к тому, что вашего имени там уже нет. Мужчины вроде вашего мужа никогда не оставляют подобных зацепок. Он наверняка «вывел» вас из состава учредителей при первой возможности.

Ее слова вызывают новую волну тревоги. Если я больше не соучредитель компании, построенной на деньги от моей квартиры, то на что вообще могу рассчитывать при разделе имущества?

— Я была так наивна, — говорю тихо. — Все эти годы...

— Не корите себя, — неожиданно мягко прерывает меня Анна. — Вы не первая и не последняя женщина, поверившая человеку, которого любила. Я сама прошла через похожую ситуацию двадцать лет назад. Поэтому и стала семейным адвокатом.

Она протягивает мне файл с документами.

— Здесь план наших дальнейших действий. Во-первых, тщательный аудит всех финансов. Во-вторых, сбор доказательств его недобросовестного поведения — блокировка счета, вывод активов, манипуляции с детьми. В-третьих, составление иска о расторжении брака и разделе имущества. Все это займет время, но мы должны действовать методично.

— А как быть с детьми? — спрашиваю я, вспоминая сегодняшний случай. — Он может просто не вернуть их сегодня. Сказать, что им лучше с ним.

— Без решения суда он не имеет права удерживать детей против вашей воли, — отвечает Анна. — Если такое произойдет, немедленно звоните мне, будем действовать через полицию. Но, скорее всего, он пока не решится на такой шаг. Ему выгоднее создавать образ заботливого отца, а не похитителя.

Ее уверенность немного успокаивает меня. Я просматриваю документы, и в голове постепенно складывается план действий. Звоню своему главному бухгалтеру в больнице, договариваюсь о переводе зарплаты на новый счет. Потом, следуя совету Анны, связываюсь с ее знакомым банкиром и назначаю встречу на завтра.

Уже у выхода из офиса меня останавливает вопрос Анны:

— Кстати, а вы случайно не знаете, где сейчас находится оригинал свидетельства о браке? У многих моих клиенток эти документы таинственным образом «исчезают» перед разводом.

Замираю, пытаясь вспомнить. Наши документы всегда хранились в сейфе кабинета Павла. Сейфе, который я обнаружила пустым несколько недель назад.

— Боюсь, он мог забрать и его, — признаюсь я.

— Ничего страшного, — она улыбается. — Запросим дубликат в ЗАГСе. Просто хотела проверить, насколько серьезно ваш муж готовится к противостоянию. Судя по всему — очень серьезно.

К вечеру, когда я возвращаюсь домой после встречи с Анной, нервное напряжение достигает предела. Детей Павел так и не привез. На мои звонки не отвечает, на сообщения реагирует односложно: «Они со мной, все в порядке».

В восемь вечера, когда я уже готова звонить в полицию, у дома останавливается его машина. Выхожу на крыльцо, стараясь выглядеть спокойной, хотя внутри все клокочет от гнева и тревоги.

Даниил выпрыгивает первым — возбужденный, с новым игрушечным роботом в руках.

— Мама! Смотри, что папа купил! Он трансформируется в машину! А мы были в парке, а потом в «Макдональдсе», а потом в игрушечном! И мороженое ели!

— Здорово, — улыбаюсь я, обнимая его, хотя внутри все сжимается. Типичная тактика — задарить ребенка, накормить фастфудом и сладостями, стать «веселым папой» в противовес «строгой маме».

Ника выходит следом… тихая, напряженная. В отличие от брата, она прекрасно понимает, что происходит.

— Привет, мам, — говорит она, крепко обнимая меня. И шепчет на ухо: — Не волнуйся, я все поняла.

Моя умная, проницательная девочка. В свои двенадцать она видит манипуляции там, где восьмилетний Даниил видит только веселье и подарки.

Павел выходит последним, с наигранной улыбкой на лице.

— Вот, привез твоих детей, — говорит он, подчеркивая слово «твоих». — Накормленные, довольные, с домашними заданиями все в порядке.

— Спасибо, — отвечаю нейтрально. — Дети, идите в дом, я сейчас подойду.

Когда они скрываются за дверью, поворачиваюсь к Павлу. Его самодовольная улыбка говорит о многом — он считает, что выиграл этот раунд.

— Больше так не делай, — говорю я тихо, но твердо. — Не забирай детей без предупреждения. И не блокируй мой доступ к деньгам.

— Это не только твои дети и не только твои деньги, — парирует он. — Я имею такое же право решать, где они проводят время и на что тратить наши средства.

— Тогда почему ты не предупредил меня заранее? Почему не обсудил свои опасения насчет трат, а просто заблокировал карту, зная, что мне нужно купить лекарства Даниилу?

Он пожимает плечами, и в этом жесте столько пренебрежения, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вспылить.

— Ты не отвечала на звонки. А дети были в надежных руках — с отцом.

— В следующий раз я обращусь в полицию, — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Если ты заберешь детей без предупреждения или задержишь их допоздна, я заявлю о похищении.

Его лицо искажается от злости.

— Ты не посмеешь!

— Посмею, — отвечаю спокойно. — Я больше не та наивная женщина, которой можно манипулировать, Павел. Запомни это.

Разворачиваюсь и иду в дом, чувствуя, как его взгляд прожигает мне спину. Это объявление войны, и мы оба это знаем. Но впервые за много лет я чувствую себя не жертвой, а бойцом.

Вечером, уложив детей, сижу на кухне с чашкой чая и листом бумаги. План действий: завтра открыть счет в новом банке, изменить зарплатные реквизиты, начать поиски квартиры для аренды. Оставаться в одном доме с Павлом становится все опаснее — не физически, но психологически. Особенно для детей, которые оказываются между двух огней.

Телефон вибрирует от входящего сообщения. Максим.

«Как ты? Дети вернулись?»

«Да, все в порядке. Спасибо за помощь сегодня».

«Всегда пожалуйста. Помни, ты не одна в этой битве».

Перечитываю его сообщение несколько раз, и на душе становится теплее. Битва только начинается, но у меня есть союзники. И самое главное — у меня есть план.

Уже засыпая, слышу тихий стук в дверь спальни. Ника.

— Мам, ты не спишь? — шепчет она, просовывая голову в щель.

— Нет, заходи, — я включаю ночник, сажусь в кровати.

Она проскальзывает в комнату, забирается ко мне под одеяло, как делала в детстве, когда ей снились кошмары.

— Знаешь, — говорит она, прижимаясь ко мне, — папа сегодня расспрашивал о тебе. О том, не приходят ли к тебе друзья, не звонят ли мужчины.

Сердце пропускает удар. Он использует собственного ребенка как шпиона.

— И что ты ответила? — спрашиваю осторожно.

— Что это не его дело, — в ее голосе звучит такая решимость, что я невольно улыбаюсь. — И что если бы к тебе и приходили друзья, это было бы нормально, потому что вы больше не вместе.

Обнимаю ее крепче, чувствуя безмерную гордость и одновременно тревогу. Моя дочь защищает меня, хотя должно быть наоборот.

— Спасибо, милая. Но не нужно ссориться с папой из-за меня.

— Я не ссорюсь, — отвечает она. — Просто говорю правду. Он больше не имеет права указывать тебе, с кем общаться.

В этот момент я понимаю — какими бы тяжелыми ни были предстоящие месяцы, мы справимся. Вместе с моими детьми, которые оказались намного сильнее и мудрее, чем я могла представить.

— Я люблю тебя, Ника, — говорю, целуя ее в макушку. — Больше всего на свете.

— И я тебя, мам, — она зевает, устраиваясь поудобнее. — Можно, я посплю с тобой сегодня?

— Конечно, — отвечаю, выключая ночник.

В темноте, слушая ровное дыхание дочери, я думаю о том, что завтра начинается новый этап моей жизни. Жизни, в которой я больше не буду зависеть от мужчины, предавшего меня. Жизни, в которой мосты с прошлым действительно сгорят — но из их пепла возродится что-то новое. Что-то настоящее.