Развод. Пусть горят мосты

Глава 38

Анна Петровна смотрит на нас внимательно, словно оценивает. В её глазах читается какая-то внутренняя борьба — хочет ли она говорить здесь, в кабинете Максима, окруженная больничной атмосферой.

— Понимаете, — начинает она, делая паузу, — то, что я хочу вам рассказать, очень серьёзно. И мне бы не хотелось обсуждать это в стенах больницы. Слишком... официально. А разговор предстоит очень личный.

Максим и я переглядываемся. В её тоне что-то настораживающее, какая-то торжественность, которая заставляет насторожиться.

— Что вы предлагаете? — спрашивает Максим.

— Может быть, поужинаем вместе? — она смотрит на часы. — Сейчас половина седьмого, как раз время. Знаю хорошее место — тихое, уютное, где можно спокойно поговорить. Я приглашаю вас обоих.

Что-то в её манере говорить, в серьёзности, с которой она к этому подходит, заставляет меня согласиться, хотя внутри всё ещё кипят эмоции от сегодняшнего разговора с Павлом.

— Хорошо, — киваю я. — Где встречаемся?

— Ресторан "Пушкинъ" на Тверском бульваре, — отвечает она. — Через час? Я забронирую столик в тихом зале.

Час спустя мы сидим за угловым столиком в одном из лучших ресторанов Москвы. Анна Петровна выбрала место идеально — полумрак, тихая музыка, минимум посетителей в нашей части зала. Атмосфера располагает к серьёзному разговору.

Она заказывает бутылку хорошего вина, но сама почти не пьёт, только прикасается губами к бокалу. Нервничает, это очевидно, хотя старается скрыть волнение за внешним спокойствием.

— Ну что ж, — говорит она наконец, когда официант уходит после подачи первых блюд. — Начну с главного. С Марии.

При упоминании имени девочки, которую мы спасали на Крите, на душе становится теплее. Единственное светлое воспоминание из той поездки, которая закончилась автокатастрофой.

— Как она? — спрашиваю, наклоняясь вперёд. — Нога восстанавливается нормально?

— Более чем нормально, — в голосе Анны Петровны появляется гордость. — Врачи в Петербурге не могут поверить в то, что видят. Говорят, что через полгода она сможет нормально ходить, а через год-полтора — даже заниматься спортом. То, что вы с доктором Бересневым сделали... это настоящее чудо.

Максим скромно опускает глаза, но я вижу, как он доволен. Для любого врача нет ничего лучше, чем знать, что твоя работа изменила чью-то жизнь к лучшему.

— А как она справляется... психологически? — спрашиваю. — Потеря родителей, новое место жительства, травма...

— Удивительно стойкий ребёнок, — Анна Петровна улыбается, но улыбка получается грустной. — Конечно, бывают трудные моменты. Плачет по ночам, спрашивает о маме с папой. Но в целом... она борется. Учит русский язык — уже неплохо говорит. Ходит в школу, подружилась с соседскими детьми. Я оформила над ней опеку официально, перевезла в Санкт-Петербург. Теперь она моя внучка не только по крови, но и по документам.

— Как хорошо, что у неё есть вы, — говорю искренне. — После такой трагедии ребёнку особенно нужна семья.

Анна Петровна кивает, но выражение её лица меняется. Становится более серьёзным, сосредоточенным.

— Знаете, Елена Викторовна, — говорит она, вертя в руках бокал с вином, — я очень долго и трудно пыталась вас разыскать. И доктора Береснева тоже.

— Разыскать? — удивляюсь я. — Зачем?

— Чтобы поблагодарить. Чтобы... рассказать кое-что важное. Понимаете, тогда, в больнице на Крите, всё было так... хаотично. Эмоции от потери близких, беда с внучкой, страх за её жизнь. На фоне всего этого стресса я даже не поинтересовалась именами врачей, которые сделали невозможное.

Она делает паузу, отпивает глоток вина.

— Я знала только имена — Елена и Максим. И то, что вы русские врачи, которые оказались в больнице случайно, как пострадавшие в той же аварии. Больше ничего. Даже фамилий не знала.

— Понимаю, — киваю я. — В такой ситуации не до формальностей.

— Именно, — она соглашается. — После прилёта в Россию были похороны сына и его жены. Оформление документов для вывоза Марии. Потом адаптация в новой стране, новой жизни. Только через два месяца, когда всё более-менее устаканилось, я начала поиски.

Максим внимательно слушает, изредка задавая уточняющие вопросы о состоянии Марии, о ходе её восстановления. Я же всё больше заинтригована — зачем понадобились такие сложные поиски? Неужели только для того, чтобы поблагодарить?

— Поиск оказался невероятно сложным, — продолжает Анна Петровна. — Обратилась в греческую больницу, но там сказали, что не имеют права разглашать персональные данные пациентов. Связывалась с российским консульством — та же история. Даже частного детектива наняла, но и он зашёл в тупик.

— И как же вы нас всё-таки нашли? — спрашивает Максим.

— Случайность, — улыбается она. — Вернее, упорство Марии. Она очень хорошо запомнила ваши лица, особенно ваше, Елена Викторовна. Говорила, что хочет обязательно встретиться с "доктором тётей Леной", которая спасла ей ногу. И вот три недели назад, когда мы были в Москве на плановом обследовании в институте Склифосовского, она увидела в медицинском журнале, который лежал в приёмной, статью о современных методах микрохирургии. А там была ваша фотография, доктор Береснев.

Максим удивлённо приподнимает брови:

— Серьёзно?

— Абсолютно. Мария закричала: "Бабушка, это он! Это доктор дядя Максим!" Я сначала не поверила, но она была так уверена... Мы выяснили, в какой больнице вы работаете, а уже через ваши коллеги узнали и о докторе Федорковой. Представляете, какое это было счастье — наконец найти вас!

История трогательная, но я всё ещё не понимаю, зачем нужна была такая секретность, почему разговор нельзя было вести в больнице. Неужели дело только в благодарности?

Анна Петровна словно читает мои мысли. Откладывает вилку, смотрит мне прямо в глаза.

— Но я искала вас не только для того, чтобы поблагодарить, — говорит она серьёзно. — Есть кое-что ещё. Кое-что очень важное, что касается лично вас, Елена Викторовна.

Моё сердце пропускает удар. Что она может знать обо мне? О чём может идти речь?

— В процессе поисков я многое узнала о вас, — продолжает она, не спуская с меня взгляда. — О вашей профессиональной репутации, о вашем человеческом облике. И о той сложной ситуации, в которой вы сейчас находитесь.

— Откуда вы...? — начинаю я, но она поднимает руку, прося дать ей закончить.

— Позвольте мне рассказать всё по порядку. После того как мы нашли доктора Береснева, я, естественно, стала собирать информацию и о вас. Узнала о вашей работе, о ваших достижениях в медицине. Но также узнала и о том, что в вашей личной жизни происходит настоящая драма.

Максим напрягается, бросает на меня быстрый взгляд. Я чувствую, как краска заливает лицо. Неужели мои проблемы стали настолько публичными, что о них знают даже в Санкт-Петербурге?

— Понимаете, — Анна Петровна наклоняется вперёд, понижает голос, — я не просто пенсионерка, которая воспитывает внучку. У меня есть... определённые возможности. Связи. Ресурсы. И когда я узнала, что женщина, спасшая моего самого дорогого человека, подвергается такой несправедливости...

Она делает паузу, и в её глазах вспыхивает что-то стальное, решительное.

— Я не могла остаться в стороне. Нельзя позволять подлецам безнаказанно разрушать жизни хороших людей. Особенно тех, кто посвятил себя спасению других.