Развод. Пусть горят мосты

Глава 41

Судебное заседание назначено на десять утра, и я прихожу за полчаса до начала. В коридоре районного суда пахнет хлоркой и застарелым страхом — здесь решаются судьбы, рушатся семьи, делятся годы совместной жизни на "до" и "после". Сегодня моя очередь официально поставить точку в тринадцати годах брака.

Сижу на деревянной скамейке, перебираю в руках папку с документами. Справка о психическом здоровье от доктора Светлова, характеристики с работы, записи разговоров Павла и Вероники, которые собрала моя храбрая Ника. Арсенал доказательств того, что я вменяемая мать, способная воспитывать своих детей.

Дети остались дома с мамой — не хочу травмировать их присутствием на официальной процедуре развала семьи. Ника, конечно, настаивала пойти со мной, говорила, что готова "дать показания против папы", но я твердо отказалась. Достаточно того, что она уже сделала для нашей победы.

В половине десятого появляется Павел с адвокатом — незнакомым мужчиной в дорогом костюме. Павел выглядит усталым, постаревшим. За месяц, прошедший после телевизионных новостей о нашем "медицинском подвиге", его жизнь изменилась не в лучшую сторону. Налоговая проверка его компании вышла из стадии "плановой" в статус "углубленной", а несколько крупных клиентов расторгли контракты после публикаций о его "семейных проблемах".

Наши взгляды встречаются на секунду, но он сразу отворачивается. Некогда самоуверенный, властный мужчина теперь избегает прямого зрительного контакта с женщиной, которую пытался сломать.

Рядом со мной садится Сергей Леонидович, достает из портфеля стопку документов.

— Готовы? — спрашивает он тихо.

— Готова, — отвечаю, и удивляюсь собственному спокойствию. Месяц назад я дрожала от страха перед каждым судебным заседанием. Сегодня чувствую только усталость и желание закончить этот этап раз и навсегда.

— Дело Федоркова против Федорковой! — объявляет секретарь, и мы проходим в зал заседаний.

Судья Ковалевская выглядит строго, но справедливо. Она внимательно изучает представленные документы, периодически задавая уточняющие вопросы то нашей стороне, то адвокату Павла.

— Итак, — говорит она наконец, — рассматривается иск о расторжении брака и определении места жительства несовершеннолетних детей. Истец — Павел Андреевич Федорков, ответчик — Елена Викторовна Федоркова.

Адвокат Павла встает, начинает стандартную речь о "непреодолимых разногласиях" и "невозможности сохранения семьи". Но когда доходит до вопроса о детях, становится очевидно, что позиция кардинально изменилась.

— Мой клиент, — говорит адвокат, заметно нервничая, — учитывая изменившиеся обстоятельства и профессиональные успехи матери детей, не возражает против того, чтобы несовершеннолетние Николь и Даниил проживали с ответчиком.

Судья поднимает брови:

— Поясните, что вы имеете в виду под "изменившимися обстоятельствами"?

Адвокат мечется взглядом между Павлом и судьей. Очевидно, что объяснить истинные причины такой метаморфозы он не может. Нельзя же прямо сказать, что месяц назад клиент считал мать детей психически нестабильной, а сегодня внезапно "прозрел" только потому, что она стала медийной персоной.

— Истец полагает, — бормочет адвокат, — что мать лучше подготовлена к воспитанию детей в данный момент времени.

— В данный момент времени? — переспрашивает судья с нескрываемой иронией. — А месяц назад была не подготовлена? На основании чего делались подобные выводы?

Неловкое молчание. Павел сидит красный, как рак, явно понимая абсурдность ситуации. Его адвокат листает документы, пытаясь найти хоть какое-то разумное объяснение.

Встает Сергей Леонидович:

— Ваша честь, позвольте внести ясность. Месяц назад против моей подзащитной была организована кампания клеветы, основанная на подложных медицинских документах. Мы располагаем доказательствами того, что психиатрическое заключение о "неуравновешенном состоянии" Елены Викторовны было сфабриковано.

Он кладет на стол судьи справку о том, что врача Державина не существует, экспертное заключение о подделке документов, запись разговора Павла с Вероникой, где тот хвастается покупкой "липового психиатра".

Судья изучает документы, и на ее лице появляется выражение плохо скрываемого возмущения.

— Господин Федорков, — обращается она к Павлу, — вы хотите что-то сказать по поводу представленных доказательств?

Павел поднимается, но слова не идут. Что он может сказать? Что не он организовал подделку документов? Что запись с его голосом — тоже фальшивка?

— Я... — начинает он и замолкает.

— Садитесь, — строго говорит судья. — Суд переходит к оглашению решения.

Следующие пятнадцать минут она читает постановление, но я слушаю как сквозь вату. Главное я понимаю с первых слов: брак расторгается, дети остаются со мной, Павлу предоставляется право видеться с ними по выходным.

— Кроме того, — добавляет судья в конце, — материалы дела о фальсификации медицинских документов направляются в прокуратуру для решения вопроса о возбуждении уголовного дела.

Выходим из зала, и я чувствую странную пустоту. Не радость, не облегчение — просто пустоту. Тринадцать лет жизни официально закончились за полчаса судебного заседания.

— Поздравляю, — говорит Сергей Леонидович, пожимая мне руку. — Теперь вы свободная женщина и полноправная мать своих детей.

— Спасибо, — отвечаю механически. — За все. Без вас я бы не справилась.

Павел проходит мимо, не поднимая глаз. Его адвокат что-то быстро шепчет ему на ухо, но Павел только мотает головой. Наверняка обсуждают перспективы уголовного дела за подделку документов.

На улице встречаю Максима. Он ждет у входа в здание суда с букетом белых роз.

— Как все прошло? — спрашивает, протягивая цветы.

— Официально я больше не замужем, — говорю, принимая букет. — Дети остаются со мной. Через месяц суд по разделу имущества.

— А потом? — в его голосе звучит надежда.

— А потом мы едем в Санкт-Петербург, — улыбаюсь впервые за день. — Начинаем новую жизнь. Без лжи, без манипуляций, без страха за завтрашний день.

Он обнимает меня прямо посреди улицы, и я позволяю себе расслабиться в его объятиях. Впереди много работы — переезд, оформление документов на клиники, адаптация детей к новой школе. Но это приятные хлопоты, связанные с будущим, а не с болезненным прошлым.

— Дети уже собирают чемоданы, — смеюсь я сквозь слезы. — Ника составила список того, что хочет посмотреть в Петербурге, а Даниил спрашивает, будет ли в новой школе футбольная команда.

— Будет, — уверенно говорит Максим. — И музыкальная школа для Ники, и хорошие врачи в клинике, и парки для прогулок. Все будет хорошо, Лена. Лучше, чем мы можем себе представить.

Еду домой с ощущением, что закрылась не только судебная папка, но и целая эпоха жизни. Эпоха зависимости от чужого мнения, от чужих решений, от чужой лжи. Теперь я сама строю свою судьбу, сама выбираю, с кем делить будущее.

Дома меня встречают дети и мама. Ника внимательно смотрит на мое лицо, пытаясь понять результат по выражению.

— Ну что? — не выдерживает она. — Как прошло?

— Мы свободны, — говорю просто. — Официально. Теперь мы можем планировать переезд в Петербург не оглядываясь ни на кого.

Даниил подбегает, обнимает меня за пояс:

— А папа не будет больше забирать нас жить к себе?

— Не будет, солнышко. Теперь мы живем вместе всегда. А с папой будете видеться, когда сами захотите.

Мама накрывает праздничный стол, хотя никто особенно не голоден. Это больше символический жест — отметить конец старой жизни и начало новой.

— За будущее, — поднимает бокал сока Ника, по-взрослому серьезная. — За то, чтобы в нем не было места лжи.

— За будущее, — подхватываем мы все хором.

А вечером, когда дети ложатся спать, я долго сижу на кухне с мамой, пьем чай и планируем предстоящий переезд. Через месяц суд решит вопрос с разделом имущества, но я уже не переживаю по этому поводу. Павел может забрать дом, машину, все совместно нажитое — мне это больше не важно.

У меня есть главное: мои дети, новая работа, люди, которые меня поддерживают, и чистая совесть. Этого достаточно для счастья.

Мосты в прошлое действительно сгорели. Но пепелище стало фундаментом для чего-то нового, светлого, настоящего. И завтра мы начнем строить на этом фундаменте дом нашей новой семьи.