Развод. Пусть горят мосты

Глава 23

Сначала тишина. Мертвая, оглушающая тишина, которая давит на барабанные перепонки сильнее любого крика. Потом — стон металла, осыпающиеся камни, чей-то всхлип вдалеке.

Открываю глаза. Мир перевернулся. Буквально. Автобус лежит на боку, и то, что было потолком, теперь стена справа от меня. Голова кружится, во рту привкус крови. Но я жива. Жива и могу двигаться.

— Дети! — первое слово, которое вырывается из моего горла. — Ника! Даниил!

— Мама... — слабый голос Ники откуда-то сверху. Она висит в ремне безопасности, лицо бледное, но глаза открыты. — Мама, я не могу расстегнуться...

— Сейчас, солнышко, сейчас. — Руки дрожат, но работают. Врачебные навыки включаются автоматически. Сначала проверяю себя — руки, ноги, позвоночник. Вроде цел. Потом осторожно поднимаюсь, дотягиваюсь до Ники.

— А где Данилка? — шепчет она, когда я освобождаю ее из ремня.

Оглядываюсь и вижу его. Мой мальчик лежит неестественно скрученным, правая рука под странным углом. Сердце готово выскочить из груди, но я заставляю себя действовать профессионально.

— Данилка, — осторожно трогаю его плечо. — Данилка, ты слышишь маму?

Он открывает глаза, морщится.

— Мам... больно. Рука болит.

Перелом. Явный перелом правой руки в области предплечья. Но он в сознании, зрачки реагируют нормально. Это главное.

— Максим! — кричу, оглядываясь в поисках его и Полины.

— Здесь! — его голос доносится из задней части автобуса. — Мы в порядке! Полина без сознания, но пульс стабильный!

Слава богу. Но вокруг нас...

Оглядываюсь, и реальность обрушивается всей своей тяжестью. Пожилая немецкая пара в первых рядах не подает признаков жизни. Женщина из другой семьи кричит, держа на руках безвольное тело ребенка. Водитель... водитель висит в кабине, и по стеклу медленно стекает темная полоска.

— Мама, — Ника цепляется за мою руку, — что происходит? Почему они не двигаются?

— Не смотри туда, — говорю, прикрывая ее лицо ладонью. — Помоги мне с Данилкой. Нужно зафиксировать ему руку.

Достаю из сумочки платок, осторожно привязываю поврежденную руку сына к туловищу. Он стискивает зубы, но не плачет. Мой храбрый мальчик.

— Елена! — голос Максима ближе. Он пробирается к нам, неся на руках Полину. Его лоб рассечен, кровь стекает в глаз, но он двигается уверенно. — Как дети?

— У Даниила перелом руки. Ника, кажется, без серьезных повреждений. А Полина?

— Сотрясение, возможно. Но жива. — Он осторожно кладет дочь рядом с моими детьми, в относительно безопасный угол перевернутого автобуса. — Остальные...

Мы смотрим друг на друга, и слова не нужны. Он видел то же, что и я. Больше половины пассажиров не подают признаков жизни.

— Нужно проверить всех, — говорю, переходя в рабочий режим. — Может быть, кого-то еще можно спасти.

— Согласен. Ты проверишь левую сторону, я — правую?

Киваю. Это то, что мы умеем лучше всего. Спасать людей.

Пробираюсь к немецкой паре. Женщина... нет пульса, зрачки расширены, шея под неестественным углом. Перелом шейного позвонка. Мужчина рядом с ней дышит, но очень слабо. Множественные переломы, внутреннее кровотечение.

— Этот жив, — кричу Максиму. — Но критично!

Рядом с ними семья с ребенком. Отец без сознания, но дышит. Мать в истерике, трясет безжизненное тело мальчика лет шести. У ребенка явная травма головы, крови очень много.

— Мадам, — беру женщину за плечи, — мадам, я врач. Позвольте мне...

Она не отпускает сына, кричит что-то на языке, который не понимаю. Но горе универсально. Я вижу его в ее глазах, слышу в голосе.

Осторожно отстраняю ее, проверяю пульс у ребенка. Ничего. Он мертв.

— Простите, — шепчу ей. — Мне очень жаль.

Женщина смотрит на меня, и ее крик переходит в тихое, страшное рыдание.

— Елена! — голос Максима напряженный. — Здесь девочка жива! Лет десяти! Но у нее повреждена нога!

Перебираюсь к нему. Девочка-подросток лежит под обломками сидения, нижняя часть левой ноги — месиво из крови и костей. Но она в сознании, смотрит на нас огромными испуганными глазами.

— Как тебя зовут, милая? — спрашиваю, осторожно освобождая ее из-под завала.

— Мария, — шепчет она. — Где мои родители?

Оглядываюсь. В передней части автобуса двое взрослых без движения. По всей видимости, ее родители.

— Сейчас разберемся, — лгу. — А пока позволь мне помочь твоей ноге.

Снимаю блузку, разрываю на полоски. Нужно остановить кровотечение. Максим помогает, придерживая девочку, когда я накладываю жгут выше колена.

— Мария будет жить? — спрашивает он тихо.

— Если быстро доставим в больницу — да. Ногу, возможно, не спасем, но жить будет.

Звук вдалеке — сирены. Кто-то вызвал спасательные службы.

— Мама! — голос Ники слабый, напуганный. — Мама, приди, пожалуйста...

Бросаюсь к детям. Полина очнулась, но ее тошнит. Классический симптом сотрясения мозга. Ника держит голову подруги, сама дрожит от шока. Даниил сидит тихо, прижимая здоровую руку к сломанной.

— Все будет хорошо, — говорю, обнимая их всех одновременно. — Сейчас приедет помощь, нас отвезут в больницу, и все будет хорошо.

Хочется верить в собственные слова.

Сирены становятся громче. Голоса снаружи — спасатели добрались до нас.

— Есть кто живой? — кричит кто-то по-английски.

— Да! — отвечаю. — Здесь врачи! У нас есть живые!

Следующие полчаса проходят в хаосе. Спасатели вскрывают крышу автобуса, организуют эвакуацию. Я помогаю выносить раненых, консультирую греческих медиков, которые не говорят по-английски. Максим делает то же самое с другой стороны.

Счет жертв ужасен. Из четырнадцати пассажиров и водителя живы только семеро. Среди мертвых — немецкая женщина, водитель, шестилетний мальчик, родители девочки Марии, еще двое взрослых.