Развод. Пусть горят мосты

Глава 15

Пластиковый стаканчик с кофе согревает ладони. За окном кафе — дождь, серый, унылый, словно вторящий моему настроению. Посетителей мало… пара студентов в углу, уткнувшихся в ноутбуки, да пожилая женщина с книгой у окна. Я нервно поглядываю на часы. Максим опаздывает, что ему несвойственно.

Это была его идея — встретиться за пределами больницы, "на нейтральной территории", как он выразился. После того, как я рассказала ему о ночном разговоре с Никой, о планах Павла насчет "новой квартиры с комнатами для детей", Максим настоял на серьезном разговоре.

Звякает колокольчик над дверью. Максим входит, встряхивая мокрый зонт. Его взгляд сразу находит меня, и он улыбается — тепло, ободряюще. В больнице я привыкла видеть его в хирургическом костюме или белом халате, сейчас же, в темно-синем свитере и джинсах, он выглядит моложе, менее официально.

— Прости за опоздание, — говорит он, садясь напротив. — Полина забыла учебник, пришлось возвращаться.

— Ничего, — улыбаюсь я. — Как она?

— Нервничает из-за конкурса по скрипке на следующей неделе. Практикуется до мозолей на пальцах.

Его глаза теплеют, когда он говорит о дочери. Эта любовь, безусловная, глубокая, заставляет меня вспомнить, как Павел говорил о наших детях в начале — с той же нежностью, с тем же обожанием. Когда это изменилось? Когда дети стали для него просто продолжением его имиджа успешного человека, а не самостоятельными личностями с потребностями и чувствами?

Максим заказывает себе эспрессо, потом снова поворачивается ко мне:

— Как прошло утро? Павел все еще дома?

— Уехал рано, — отвечаю я, размешивая сахар. — Сказал, что у него важная встреча в Москве, вернется поздно. Странно...

— Что странно?

— Раньше он всегда сообщал подробности. С кем встреча, о чем, когда вернется точно. А сейчас — словно отчитался по минимуму и исчез.

Максим задумчиво смотрит в окно, будто выбирая слова.

— Лена, я пригласил тебя не просто так, — говорит он наконец. — Мне кажется, ты не до конца понимаешь, во что ввязываешься.

— О чем ты?

— О разводе с человеком вроде Павла.

Его тон становится серьезнее. Даже мрачнее. Словно он говорит не о бракоразводном процессе, а о войне.

— Я прошел через это, — продолжает он, не дожидаясь моего вопроса. — Пять лет назад. Когда Полине было шесть.

Я удивленно поднимаю брови. Максим никогда не говорил о своем разводе. Я знала, что он воспитывает дочь один, но детали всегда оставались за кадром.

— Ее мать, Алина, была... сложным человеком, — он делает паузу, подбирая слова. — Эгоцентричная, привыкшая получать все, что хочет. Когда я сказал, что больше не могу так жить, она обезумела. Не от горя — от ярости, что я осмелился уйти первым.

История звучит пугающе знакомо. Только в моем случае роли поменялись — это Павел не может смириться с мыслью, что я увидела его насквозь.

— Она превратила развод в войну, — продолжает Максим, глядя в чашку с кофе. — Распускала слухи в больнице, где я тогда работал. Говорила всем, что я алкоголик, что срываюсь на Полине. Подала заявление в опеку. Пыталась отсудить все имущество. Задействовала своего отца — влиятельного человека в определенных кругах.

— И что ты сделал? — спрашиваю я, чувствуя, как сжимается горло.

— Сначала растерялся. Не ожидал такой подлости. Пытался решить мирно, шел на уступки... — он горько усмехается. — Это была моя главная ошибка. Чем больше я уступал, тем агрессивнее она становилась.

Официантка приносит его эспрессо. Максим делает глоток, затем смотрит мне прямо в глаза:

— А потом я нашел хорошего адвоката. Женщину, которая сама прошла через абьюзивные отношения и знала все уловки. Она открыла мне глаза на то, что происходит. Сказала, что я имею дело не с бывшей женой, а с противником, готовым на все. И что единственный способ защитить себя и Полину — это играть на опережение.

— Что ты имеешь в виду?

— Документировать все. Каждый разговор. Каждую угрозу. Каждый случай манипуляции ребенком, и я тебе не просто так дал контакт Анны Громовой. Она лучший семейный адвокат, которого я знаю. Если кто и сможет защитить тебя от Павла, то она.

— Спасибо, — говорю я. — Хотя, честно говоря, я надеялась, что Павел одумается...

— Он не одумается, — мягко, но твердо говорит Максим. — Люди вроде него не меняются. Для них главное — контроль. А ты этот контроль нарушила, когда перестала закрывать глаза на его измены.

— Но ведь дети...

— Именно поэтому тебе нужно быть готовой ко всему, — он наклоняется ближе. — Павел будет использовать их как оружие. Уже использует. Эти походы в аквапарк с любовницей, эти разговоры о новой квартире... Он создает альтернативную реальность, где ты — помеха их счастью.

От этих слов меня бросает в жар. Я вспоминаю восторженный голос Даниила, рассказывающего о "тете Веронике". О том, как "весело с папой и ней".

— Что мне делать? — спрашиваю я, и мой голос звучит беспомощно даже для собственных ушей.

— Во-первых, начни вести дневник — записывай все, что говорит и делает Павел. Особенно в отношении детей. В-третьих... — он делает паузу, словно не уверен, стоит ли продолжать.

— Что?

— Проверь все финансы. Все счета, все документы на имущество. Сделай копии. Люди вроде Павла часто начинают прятать активы задолго до того, как объявляют о разводе.

Я киваю, вспоминая пустой сейф, обнаруженный несколько недель назад. Опустошенные счета. Ипотеку, о которой я ничего не знала.

— Уже поздно, — говорю я. — Он вывел почти все деньги. Взял кредит на наш дом без моего ведома. Подделал мою подпись.

Максим хмурится:

— Это серьезно. И противозаконно. Тем более важно поговорить с Анной как можно скорее.

— Я боюсь, — признаюсь внезапно. — Не суда, не развода. Боюсь, что он отнимет у меня детей.

Максим протягивает руку через стол, накрывает мою ладонь своей. Его рука теплая, сильная. Хирургические руки — руки человека, привыкшего брать на себя ответственность за жизни других.

— Он не отнимет, — говорит он с уверенностью. — Потому что ты будешь бороться. И не одна.

В этот момент что-то меняется между нами. Его взгляд задерживается на моем лице чуть дольше, чем обычно. Моя рука под его ладонью чувствует не только поддержку, но и что-то еще — более личное, более теплое.

— Спасибо, — говорю я тихо. — За все.

— Всегда пожалуйста, — улыбается он. — И знаешь что? Несмотря на весь кошмар, через который я прошел, сейчас я счастливее, чем когда-либо был в браке. Полина счастливее. Жизнь продолжается, Лена. И она может быть прекрасной даже после самого болезненного расставания.

Его слова дарят надежду — робкую, неуверенную, но все же. Может быть, он прав? Может быть, где-то за горизонтом этого кошмара ждет другая жизнь — спокойная, гармоничная, без постоянного напряжения и лжи?

— Я должна идти, — говорю, глядя на часы. — Скоро забирать детей из школы.

— Конечно, — кивает он. — И помни: что бы ни случилось, ты не одна.

Мы выходим из кафе под моросящий дождь. На прощание Максим неловко обнимает меня — быстро, почти украдкой, но в этом объятии столько поддержки, что я на мгновение прикрываю глаза, впитывая это ощущение защищенности.

— Позвони, если понадобится помощь, — говорит он, раскрывая зонт. — В любое время.

— Обязательно, — обещаю я.

Мы расходимся в разные стороны — он к своей машине, я к школе, которая в десяти минутах ходьбы. Дождь усиливается, но я не спешу укрыться. Есть что-то очищающее в этих холодных каплях, барабанящих по лицу.