Развод. Пусть горят мосты

Глава 12

Больничный коридор встречает меня непривычной тишиной. Медсестры, обычно приветливые и болтливые, опускают глаза, когда я прохожу мимо. Санитарка, с которой мы каждое утро обмениваемся шутками о погоде, делает вид, что очень занята протиранием и без того чистого подоконника. Что-то происходит, и это что-то мне определенно не понравится.

В ординаторской застаю Ирину и Светлану. Их разговор обрывается на полуслове, когда я вхожу. Повисает неловкая пауза.

— Доброе утро, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально. — Что-то случилось?

— Нет-нет, — слишком быстро отвечает Ирина. — Всё в порядке. Просто обсуждали... пациента из третьей палаты.

Ложь. Мы с Ириной работаем вместе десять лет, я знаю все её жесты, все интонации. Сейчас она врёт, и делает это плохо.

— Лена, — Светлана смотрит на меня с каким-то странным выражением — смесь жалости и любопытства, — как ты... в порядке?

— Конечно, — отвечаю, снимая пальто. — А почему ты спрашиваешь?

Они переглядываются, и от этого безмолвного обмена у меня холодеет внутри.

— Ничего особенного, — Светлана быстро отводит глаза. — Просто ты выглядишь уставшей.

Снова ложь. Но я не настаиваю — у меня операция через час, нужно сосредоточиться. Личные драмы могут подождать.

Надеваю халат, проверяю график, просматриваю историю болезни пациента. Всё как обычно, но ощущение неправильности не покидает меня. Словно все вокруг знают какой-то секрет, и только я осталась в неведении.

По дороге в предоперационную меня останавливает Олег Дмитриевич, анестезиолог, с которым мы часто работаем.

— Лена, минутку, — говорит он, отводя меня в сторону. В его глазах тревога, и от этого моё беспокойство усиливается.

— Что случилось, Олег? У нас операция через...

— Я знаю, — перебивает он. — Слушай, это не моё дело, но... ходят слухи.

Сердце пропускает удар.

— Какие слухи?

Он нервно оглядывается, понижает голос:

— О твоём... эмоциональном состоянии. Кто-то пустил слух, что у тебя проблемы. Психологические. Что ты... нестабильна.

Земля уходит из-под ног. Так вот почему все эти странные взгляды, эти недомолвки.

— Кто? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

— Точно не скажу, — он пожимает плечами. — Но якобы твой муж звонил нескольким людям, выражал беспокойство. Говорил, что ты отказываешься от помощи, что у тебя паранойя, что он боится за детей...

Каждое слово как удар под дых. Павел. Конечно, Павел. То, о чём предупреждала свекровь — «у нас есть свидетельства твоей неадекватности». Они не шутили. Они действительно готовы уничтожить мою репутацию, мою карьеру, моё право быть матерью.

— Лена, я не верю этому, — быстро добавляет Олег, видя мою реакцию. — Знаю тебя много лет. Ты самый уравновешенный человек в этой больнице. Но Клочков уже в курсе, и ты знаешь, какой он...

Клочков. Заведующий отделением. Педант и перестраховщик, готовый на всё ради безупречной репутации больницы.

— Спасибо, Олег, — говорю я, стараясь сохранять спокойствие. — Я разберусь с этим после операции.

— Удачи, — он коротко сжимает моё плечо и уходит.

Операционная — моё убежище, моя крепость. Здесь, в стерильной тишине, нарушаемой только писком аппаратуры и короткими командами, я могу отрешиться от всего. Здесь важны только мои руки, мой мозг, моё умение спасать жизни. Три часа я оперирую молодого мужчину с опухолью желудка, и всё это время мои движения безупречны, несмотря на бурю внутри.

Когда последний шов наложен, а пациент передан в руки анестезиологов, реальность обрушивается с новой силой. На выходе из операционной меня ждёт секретарь Клочкова:

— Елена Викторовна, Сергей Петрович просит вас зайти к нему после операции.

Киваю, чувствуя, как пересыхает во рту. Этот разговор неизбежен, но от этого не легче.

В кабинете Клочкова нервно курю электронную сигарету, бросаю которую уже третий год. За столом — он сам, за пятьдесят, с аккуратной сединой и внимательными глазами за стёклами дорогих очков. Рядом — начмед Ковалёва, суровая женщина с репутацией справедливой, но безжалостной.

— Присаживайтесь, Елена Викторовна, — говорит Клочков, указывая на стул.

Сажусь, выпрямляя спину. Не жертва. Не сумасшедшая. Профессионал.

— Я слышала, ходят слухи о моём психическом здоровье, — говорю прямо, не дожидаясь вопросов.

Клочков и Ковалёва переглядываются. Моя прямота застала их врасплох.

— Да, есть определённые... опасения, — начинает Клочков осторожно. — К нам поступили сигналы от обеспокоенных лиц...

— От моего мужа, — перебиваю я. — И его родителей. С которыми у меня сейчас конфликт из-за его измены и предстоящего развода.

Снова переглядывание. Ковалёва хмурится, но в её глазах что-то меняется — может быть, понимание?

— Елена Викторовна, ваша личная жизнь — это ваше дело, — говорит она. — Но когда поступают заявления о возможной... нестабильности врача, мы обязаны отреагировать.

— Заявления без единого доказательства, — моя уверенность растёт с каждым словом. — Я работаю в этой больнице пятнадцать лет. За это время ни одного инцидента, ни одной жалобы. Идеальные показатели операций, минимальные осложнения. Спросите любого в моей команде — они подтвердят, что я всегда собрана, профессиональна, уравновешенна.

— Мы знаем ваши профессиональные качества, — Клочков снимает очки, протирает их. Знак нервозности. — Но если имеется риск...

— Какой риск? — я подаюсь вперёд. — Кто-то видел меня в истерике? Слышал, как я кричу? Замечал неадекватное поведение? Или всё основано на словах человека, который пытается оклеветать меня, чтобы отобрать детей при разводе?

Молчание. Они не ожидали такого отпора.

— У меня есть доказательства, — продолжаю я, доставая телефон. — Записи разговоров, где его мать говорит, что у них есть «свидетели моей неадекватности». Это не психическое расстройство, Сергей Петрович. Это целенаправленная кампания по дискредитации.

Включаю запись. «Если ты пойдёшь против, мы уничтожим тебя. У нас есть связи везде — в полиции, в опеке, в твоей больнице. Одно слово — и ты останешься без работы, без детей, без репутации».

Клочков бледнеет. Ковалёва сжимает губы в тонкую линию.

— Выключите, — говорит она. — Достаточно.

Останавливаю запись, смотрю на них:

— Теперь вы понимаете, с чем я имею дело? С людьми, готовыми на всё, чтобы сохранить контроль. Включая разрушение моей карьеры.

— Мы... не ожидали такого, — признаёт Клочков. — Ваш муж производит впечатление весьма респектабельного человека.

— Многие абьюзеры производят такое впечатление, — отвечаю я. — Это часть их маскировки.

Ковалёва неожиданно кивает:

— Я знаю. Моя сестра прошла через похожее. Муж — успешный адвокат, образцовый отец, душа общества. А дома — тиран и психологический насильник.

Этого я не ожидала. Поддержка с неожиданной стороны.

— Елена Викторовна, — Клочков возвращает очки на нос, его тон меняется, становится официальным. — Мы ценим вашу работу и не хотим терять такого специалиста. Если вы подвергаетесь... давлению, мы готовы поддержать вас.

— Спасибо, — киваю я, чувствуя, как внутри что-то отпускает. — Мне понадобится эта поддержка. И, возможно, официальная характеристика для суда.

— Безусловно, — Ковалёва встаёт, давая понять, что разговор окончен. — И, Елена... если нужна будет помощь — не только профессиональная — обращайтесь.

Выхожу из кабинета с прямой спиной. Первый раунд я выиграла. Но война только начинается.

В коридоре сталкиваюсь с Максимом. Одного взгляда достаточно, чтобы понять — он уже знает.

— Ко мне тоже приходили, — говорит он тихо, увлекая меня в сторону. — Какие-то люди, представились «близкими друзьями твоей семьи». Расспрашивали о твоём поведении, намекали на нестабильность.

— И что ты сказал? — холодею я.

— Что пошлю их к чёрту, если они ещё раз появятся, — в его глазах вспыхивает гнев. — Лена, это серьёзно. Он бьёт по всем фронтам.

— Знаю, — киваю я. — Готовит почву для судебного процесса по опеке. Если докажет, что я психически нестабильна...

— Этого не будет, — Максим берёт меня за руки, и от этого простого жеста по телу разливается тепло. — Мы не позволим ему. У тебя есть я, вся больница, твои друзья. Мы все знаем, кто ты на самом деле.

Его уверенность заразительна. На секунду позволяю себе опереться на его силу, почувствовать, что я не одна в этой битве.

— Спасибо, — говорю тихо. — Не знаю, что бы я делала без тебя.

— Справилась бы, — улыбается он. — Ты сильнее, чем думаешь.

Сегодня эти слова я слышу уже второй раз. Может быть, в них есть правда? Может быть, я действительно справлюсь?

— Мне пора к детям, — смотрю на часы. — Заберу их из школы, проведём вечер вместе. Павел снова «на встрече».

— Позвони, если что-то понадобится, — Максим сжимает мою руку напоследок. — В любое время.

По дороге к школе пытаюсь собраться с мыслями. Эмоциональные американские горки последних дней выматывают. От отчаяния к надежде, от ярости к смирению, от борьбы к усталости — и так по кругу. Как долго я смогу выдержать в таком режиме?

Возле школы замечаю знакомую машину. Дорогой чёрный внедорожник, на котором обычно ездит Сергей Петрович Федорков. Свёкор. Здесь, у школы моих детей.

Паника накатывает волной. Что он здесь делает? Зачем приехал? Неужели они решили...

Не додумав, срываюсь с места. Бегу через школьный двор, расталкивая удивлённых родителей. Только бы успеть. Только бы он не...

Поворачиваю за угол и застываю. Сергей Петрович стоит у выхода из школы, держа за руки Нику и Даниила. Рядом — Мария Ивановна, что-то горячо им рассказывающая. Дети выглядят растерянными, испуганными.

— Мама! — первым замечает меня Даниил. Вырывается из хватки деда, бежит ко мне. — Дедушка говорит, что мы поедем к ним!

— Никуда вы не поедете, — я обнимаю сына, глядя поверх его головы на свёкра. — Ника, иди сюда.

Дочь неуверенно двигается в мою сторону, но Сергей Петрович удерживает её за руку.

— Лена, не устраивай сцен, — говорит он холодно. — Дети проведут выходные у нас, пока ты... приведёшь себя в порядок.

— Отпустите мою дочь, — мой голос не дрожит, хотя внутри всё клокочет от ярости. — Немедленно.

— Лена, — вмешивается свекровь. — Подумай о детях. Им нужна стабильность, спокойствие. А ты сейчас... не в лучшем состоянии.

— Я в прекрасном состоянии, — отвечаю, стараясь говорить спокойно. Вокруг уже собираются любопытные. — И мои дети поедут домой со мной. Их матерью.

— Павел беспокоится, — не сдаётся Сергей Петрович. — Он сказал, что ты стала... непредсказуемой. Агрессивной.

— Неужели? — выгибаю бровь. — Тогда почему он сам не приехал? Почему отправил вас делать его грязную работу?

Вопрос застаёт их врасплох. Они явно не ожидали отпора.

— Папа задерживается на работе, — отвечает Мария Ивановна. — Он попросил нас...

— Похитить моих детей? — заканчиваю я. — Потому что это именно то, что вы делаете. Незаконно забираете несовершеннолетних без согласия родителя.

Люди вокруг начинают шептаться. Кто-то уже достал телефон, явно готовясь вызвать полицию.

— Не говори глупостей, — шипит свёкор. — Мы их бабушка и дедушка! Имеем право...

— Никаких прав у вас нет, — отрезаю я. — Ника, Даниил, мы идём домой. Сейчас же.

Ника наконец вырывается из хватки деда, бежит ко мне. Прижимаю детей к себе, чувствуя, как они дрожат.

— Это не конец, Лена, — говорит Сергей Петрович, прищуриваясь. — Мы не позволим тебе разрушить жизнь нашего сына и внуков.

— Нет, — отвечаю я, выпрямляясь во весь рост. — Это только начало. И если вы ещё раз приблизитесь к моим детям без моего разрешения, я подам заявление в полицию. Ясно?

Поворачиваюсь к ним спиной, увожу детей к машине. Руки дрожат, когда открываю двери, помогаю им сесть. Но внутри растёт что-то новое — ярость, которая придаёт сил, а не отнимает их.

— Мама, — Ника смотрит на меня испуганно, — что происходит? Почему дедушка и бабушка так себя ведут?

— Потому что папа сказал им неправду, — отвечаю я, стараясь подбирать слова. — Он злится на меня и пытается заставить вас тоже злиться.

— Я не злюсь, — Даниил тянется с заднего сиденья, обнимает меня за шею. — Я тебя люблю.

— И я тебя, солнышко, — целую его руку, сдерживая слёзы. — Вас обоих люблю больше всего на свете.

Завожу машину, выезжаю со школьной парковки. В зеркале заднего вида вижу, как свёкры смотрят нам вслед — угрюмые, разозлённые, опасные.

Этот день стал переломным. Теперь я знаю наверняка — Павел не остановится. Он использует все средства — ложь, манипуляции, запугивание, влияние. Он готов уничтожить мою репутацию, мою карьеру, отнять детей — всё, чтобы я сдалась, согласилась на его условия.

Но если он думает, что я сломаюсь, то глубоко ошибается.

Руки уже не дрожат, когда я набираю номер Анны Громовой.

— Алло? — отвечает она. — Елена, что-то случилось?

— Да, — говорю я, бросая взгляд на детей в зеркало. — Я принимаю ваше предложение. Начинаем бой прямо сейчас. По всем фронтам.

— Уверены? — в её голосе слышится удовлетворение. — Это будет жестко.

— Абсолютно уверена, — отвечаю я. — Скажите, что нужно делать.