Развод. Пусть горят мосты

Глава 7

Утро нашей тринадцатой годовщины свадьбы начинается, как и любое другое. Солнце пробивается сквозь занавески, будильник пищит в шесть утра, Павел первым встаёт в душ. Никаких особенных слов, никаких поцелуев, никаких напоминаний о том, что сегодня особенный день. Словно тринадцать лет назад мы не стояли у алтаря, обещая друг другу любить в горе и радости.

Я лежу в постели, слушая звук льющейся воды, и вспоминаю нашу первую годовщину. Павел тогда проснулся раньше меня, приготовил завтрак в постель, усыпал всю спальню лепестками роз. «Счастливой годовщины, моя любимая жена», — сказал он, целуя меня так нежно, что я чуть не заплакала от счастья. Мы были молодыми, влюблёнными, верили, что впереди целая жизнь, полная таких утр.

Сейчас он выходит из ванной, завязывает галстук, даже не взглянув в мою сторону.

— Доброе утро, — говорю я, приподнимаясь на локте.

— Доброе, — отвечает он машинально, выбирая рубашку. — Сегодня рано уеду, много дел.

Конечно, много дел. У него всегда много дел, когда нужно быть дома, быть мужем, быть отцом. Интересно, помнит ли он вообще, какое сегодня число?

— Павел, — говорю я осторожно, — ты не забыл, что у нас сегодня...

— Что? — он оборачивается, застёгивая запонки.

Секундная пауза. В его глазах мелькает понимание, потом что-то похожее на досаду.

— Ах да, годовщина, — кивает он. — Конечно, помню. Просто с утра голова забита планами на день.

Ложь. Он забыл. Совершенно забыл о дне, который когда-то считал самым важным в своей жизни. А я? Я неделю думала о том, как провести этот вечер, где забронировать столик, что надеть. Наивная дура, которая всё ещё верила в семейные традиции.

— Я думала, могли бы поужинать где-нибудь, — продолжаю я, стараясь, чтобы голос звучал легко. — В том ресторане на набережной, где мы отмечали пятую годовщину. Помнишь?

Он застывает, галстук в руках.

— Лена, — начинает он, и я уже знаю, что сейчас услышу. — У меня сегодня очень важная встреча. Возможно даже две. Не знаю, во сколько освобожусь.

— В годовщину нашей свадьбы у тебя важная встреча, — повторяю я ровным голосом.

— Понимаю, это не очень удачно, но бизнес не ждёт, — он избегает моего взгляда. — Можем перенести на завтра? Или на выходные?

Перенести годовщину свадьбы. Как деловую встречу или поход к стоматологу. Что-то во мне окончательно ломается.

— Конечно, — говорю я. — Перенесём.

Он улыбается с облегчением, подходит, целует меня в лоб.

— Спасибо за понимание. Я компенсирую это, обещаю.

Как компенсирует? Дорогим подарком? Поездкой на выходные? Теми же способами, которыми покупает молчание детей и заглушает собственную совесть?

После его ухода завтракаю одна, собираю детей в школу. Ника смотрит на меня внимательно, как всегда замечая то, что скрыто от других.

— Мам, у вас с папой сегодня годовщина? — спрашивает она, намазывая тост джемом.

— Да, тринадцать лет, — отвечаю, удивляясь, что она помнит.

— А что будете делать? Пойдёте в ресторан?

Вопрос ребёнка бьёт больнее, чем равнодушие мужа.

— Возможно, завтра, — говорю, стараясь улыбнуться. — У папы сегодня важные дела.

Ника хмурится, но ничего не говорит. А Даниил, не поднимая головы от тарелки с кашей, вдруг произносит:

— А тётя Вероника говорила, что у папы сегодня свободный вечер.

Время останавливается. Ложка замирает в моей руке на полпути ко рту.

— Когда она это говорила? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал нормально.

— Вчера, когда мы были в парке, — отвечает Даниил, не понимая, какую бомбу он только что взорвал. — Она сказала, что хочет показать папе новое кафе на набережной.

Набережная. То самое место, где я хотела провести наш праздничный ужин. Где мы отмечали предыдущие годовщины. Где когда-то были счастливы.

— Даниил, — резко говорит Ника, пиная брата под столом.

— Что? — он смотрит на неё недоумённо, потом на меня. — Я что-то не то сказал?

— Нет, солнышко, — говорю я, вставая из-за стола. — Всё в порядке. Собирайтесь, а то опоздаете в школу.

В машине дети молчат. Ника бросает на меня обеспокоенные взгляды в зеркало заднего вида, а Даниил сосредоточенно смотрит в окно, видимо, всё ещё пытаясь понять, что произошло за завтраком.

После того, как я отвожу их в школу, еду в больницу. Работа — единственное, что держит меня на плаву сейчас. Здесь я нужна, здесь моя жизнь имеет смысл, здесь нет лжи и предательства.

День проходит в обычной суете: операции, обходы, консультации. Я погружаюсь в работу с головой, стараясь не думать о том, что сегодня особенный день. О том, что мой муж проводит нашу годовщину с другой женщиной. О том, что он собирается показать ей наши места, делиться с ней нашими воспоминаниями.

В обеденный перерыв звонит телефон. Павел.

— Привет, — говорит он, и в голосе слышится что-то наигранное. — Как дела?

— Нормально, — отвечаю сухо. — Работаю.

— Слушай, я тут подумал... может, всё-таки попробуем вечером выбраться куда-нибудь? Если рано закончу встречу.

Интересно, что заставило его передумать? Угрызения совести? Или просто понял, что я могу что-то заподозрить?

— Не стоит, — отвечаю. — Я понимаю, что работа важнее.

— Лена, не начинай, — в его голосе появляется раздражение. — Я пытаюсь найти компромисс.

Компромисс. Он называет компромиссом жалкие крохи времени, которые готов выделить жене в день годовщины свадьбы.

— Хорошо, — говорю я. — Если освободишься, позвони.

— Обязательно. И Лена... — он делает паузу. — Я люблю тебя.

Три слова, которые когда-то заставляли моё сердце петь. Сейчас они звучат как издевательство.

— И я тебя, — отвечаю автоматически и сбрасываю.

К вечеру, когда я забираю детей из школы, на душе скребут кошки. Весь день я пыталась не думать о том, где сейчас Павел и с кем. Но мысли возвращались снова и снова, как языки пламени к сухому дереву.

Дома готовлю ужин, помогаю Данилу с домашними заданиями, слушаю, как Ника репетирует новую пьесу. Обычный вечер, обычные заботы. Только сегодня этот вечер должен был быть особенным.

В семь часов раздаётся звонок в дверь. Павел? Но у него есть ключи. Иду открывать и вижу курьера с огромным букетом красных роз.

— Елена Федоркова? — спрашивает он.

— Да.

— Вам доставка.

Беру букет, расписываюсь. Курьер уходит, а я стою в прихожей с тремя дюжинами роз в руках. Дорогие, красивые, идеально свежие розы. Ищу глазами открытку. Вот она, маленькая белая карточка между цветами: «С годовщиной, любимая. Прости, что не могу быть рядом. П.»

Стандартная формулировка. Ни намёка на личные чувства, на воспоминания, на то, что этот день когда-то что-то значил для нас. Розы, купленные по телефону, скорее всего секретаршей. Дежурный жест успешного мужчины, у которого нет времени на семью.

— Мама, какие красивые цветы! — восклицает Даниил, появляясь в коридоре. — От кого?

— От папы, — отвечаю, неся букет на кухню. — Сегодня наша годовщина свадьбы.

— Здорово! — сын хлопает в ладоши. — А торт будет?

— Какой торт, Данилик? — спрашиваю, ставя розы в вазу.

— Ну, как на дне рождения. Разве на годовщину не едят торт?

Из горла вырывается что-то среднее между смехом и всхлипом. Мой восьмилетний сын знает о праздниках больше, чем его отец.

— Конечно, будет торт, — говорю я. — Завтра сходим в кондитерскую и выберем самый красивый.

— А папа будет?

Этот вопрос. Вечный детский вопрос: «А папа будет?» На празднике, на концерте, на прогулке, на семейном ужине. И мой вечный ответ: «Постараемся», «Увидим», «Если освободится».

— Обязательно будет, — обещаю я, хотя не знаю, смогу ли сдержать это обещание.

Ника входит на кухню, смотрит на розы.

— Красиво, — говорит она нейтрально. — А где папа?

— На работе, — отвечаю, и моё терпение начинает трещать по швам. — Важная встреча.

Она кивает, но в её глазах я читаю понимание. Слишком взрослое понимание для двенадцатилетней девочки.

К десяти вечера Павла всё ещё нет. Дети спят, дом погружён в тишину, а я сижу на кухне с бокалом вина, глядя на дежурные розы. Телефон молчит. Никаких звонков, никаких сообщений. Даже формального «задерживаюсь, не жди» не удостоилась.

В половине одиннадцатого слышу звук машины. Наконец-то. Я остаюсь сидеть, не встаю навстречу, как делала раньше. Пусть сам найдёт меня.

Павел входит на кухню, видит меня с бокалом.

— Привет, — говорит он осторожно. — Извини, что так поздно. Встреча затянулась.

— Розы получила, — говорю я, кивая на букет. — Спасибо.

— Нравятся? — он подходит ближе, и я чувствую знакомый аромат духов. Не моих.

— Красивые, — отвечаю нейтрально. — Дорогие, наверное.

— Только лучшее для моей жены, — он пытается улыбнуться, но улыбка получается натянутой.

— В день нашей годовщины ты провёл вечер на деловой встрече, — говорю я, поднимая глаза на него. — В ресторане на набережной.

Он замирает. В его глазах мелькает что-то похожее на панику.

— Откуда ты знаешь, где я был?

— Неважно откуда, — встаю, подхожу к раковине, выливаю остатки вина. — Важно то, что ты лжёшь мне прямо в глаза.

— Лена, о чём ты говоришь? — он пытается изобразить недоумение, но получается плохо. — Какая ложь?

— Павел, — оборачиваюсь к нему, и в моём голосе звучит усталость. — Хватит. Просто хватит врать.

Мы смотрим друг на друга через кухню, и в этом взгляде — целая жизнь. Любовь, надежды, разочарования, ложь. Всё, что было между нами тринадцать лет.

— Я не понимаю, о чём ты, — повторяет он, но голос дрожит.

— Вероника Шелест, — произношу я имя, как приговор. — Твоя PR-менеджер. Твоя любовница.

Цвет медленно сходит с его лица. Секунды тянутся, как часы.

— Лена... — начинает он.

— Я знаю всё, — говорю я. — Читала ваши сообщения. Видела фотографии. Знаю про квартиру, которую ты для неё купил. Знаю, что ты водишь к ней наших детей.

Он опускается на стул, закрывает лицо руками.

— Господи, — выдыхает он.

— Сколько? — спрашиваю я. — Сколько это длится?

Долгая пауза. Потом он поднимает голову, смотрит на меня.

— Несколько месяцев, — говорит тихо. — Это просто... это не то, что ты думаешь.

— А что это? — голос у меня удивительно спокойный. — Просвети меня.

— Это было... увлечение, — он встаёт, начинает ходить по кухне. — Глупость. Временная слабость.

— Увлечение, — повторяю я. — На несколько месяцев. С покупкой квартиры и знакомством с детьми.

— Лена, послушай меня, — он подходит ближе, протягивает руки. — Это ничего не значит. Она ничего не значит. Ты — моя жена, мать моих детей. Ты важнее.

— Но недостаточно важна, чтобы не изменять мне, — говорю я, отстраняясь от его рук.

— Это... это сложно объяснить, — он проводит рукой по волосам. — Последние годы между нами... мы стали чужими, Лена. Ты всегда на работе, всегда уставшая. Мы практически не разговариваем, не... не живём как муж и жена.

И вот оно. Он обвиняет меня. В своей измене виновата я. Потому что много работаю. Потому что устаю. Потому что не удовлетворяю его потребности.

— Значит, это моя вина? — спрашиваю я.

— Нет, не твоя, — быстро говорит он. — Но пойми, я мужчина. У меня есть потребности. И когда дома холодно, когда жена относится ко мне как к предмету мебели...

— Стой, — перебиваю я. — Стой прямо сейчас. Не смей переворачивать всё с ног на голову.

— Я не переворачиваю! — в его голосе появляется раздражение. — Я пытаюсь объяснить, как получилось, что мы дошли до этого.

— Мы? — я почти кричу. — Мы дошли? Это ты дошёл, Павел. Ты решил изменить жене. Ты решил лгать детям. Ты решил тратить наши деньги на любовницу.

— Она не любовница! — выкрикивает он. — Не называй её так.

Тишина. Даже холодильник перестал гудеть. Мы стоим и смотрим друг на друга, и я понимаю — он защищает её. От меня. Свою жену он готов обвинить во всех грехах, а её защищает.

— Как же её называть? — спрашиваю я тихо. — Коллегой? Подругой семьи?

— Лена, пожалуйста, давай говорить спокойно, — он пытается взять себя в руки. — Мы можем всё исправить. Я закончу эти... отношения. Мы начнём заново.

— Заново? — смеюсь я, и смех получается истерический. — После того, как ты месяцами лгал мне? После того, как втянул в это детей? После того, как провёл нашу годовщину с ней?

— Я не хотел, чтобы так получилось, — он подходит ближе. — Сегодня она просто... ей было плохо. У неё проблемы с родителями, она плакала. Я не мог её бросить.

— В день нашей годовщины, — повторяю я. — Ты не мог бросить её в день нашей годовщины.

— Это не так звучит! — он начинает злиться. — Ты всё искажаешь!

— Я искажаю? — голос у меня срывается. — Я искажаю то, что мой муж изменяет мне? То, что он врёт детям? То, что он покупает квартиру для любовницы на деньги, которые мы откладывали на образование детей?

— Хватит! — кричит он. — Хватит истерики! Ты ведёшь себя как... как...

— Как что? — подхожу ближе. — Как обманутая жена? Как женщина, которой лгал тринадцать лет самый близкий человек?

— Не тринадцать лет! — он тоже кричит. — Несколько месяцев! И это случилось не на пустом месте!

— Ах да, я забыла, — киваю я. — Это случилось, потому что я плохая жена. Холодная, занятая работой, не удовлетворяющая твои потребности.

— Ты сама это сказала!

— Я ничего такого не говорила!

— Говорила! Всем своим поведением! — он размахивает руками. — Когда в последний раз ты интересовалась моими делами? Когда мы в последний раз проводили время вдвоём? Когда занимались любовью?

Удар ниже пояса. Он превращает нашу интимную жизнь в оружие против меня.

— Когда ты в последний раз был дома? — спрашиваю я в ответ. — Когда в последний раз пришёл на концерт дочери? Когда помог сыну с домашним заданием? Когда просто поужинал с семьёй, не проверяя телефон каждые пять минут?

— Я работаю! — кричит он. — Я обеспечиваю эту семью! Этот дом, твою машину, частную школу для детей!

— И это даёт тебе право изменять?

— Это даёт мне право на понимание! На поддержку! На жену, которая встречает меня дома с улыбкой, а не с претензиями!

— Как Вероника? — спрашиваю я ядовито. — Она встречает тебя с улыбкой?

Он замолкает. В его глазах что-то меняется.

— Да, — говорит он тихо. — Встречает. Она радуется, когда меня видит. Она интересуется моими делами. Она не устала от меня до смерти.

Каждое слово как пощёчина. Он сравнивает меня с ней. И я проигрываю это сравнение.

— Тогда иди к ней, — говорю я. — Иди к своей понимающей, радостной, не уставшей Веронике.

— Лена...

— Нет, серьёзно, — я подхожу к нему вплотную. — Зачем тебе жена, которая тебя не устраивает? Зачем семья, которая тебя тяготит? Иди. Будь счастлив.

— Я не хочу разрушать семью, — говорит он. — Дети...

— Дети? — смеюсь я. — Ты думал о детях, когда водил их к своей любовнице? Когда заставлял лгать матери?

— Я хотел, чтобы они привыкли...

Он замолкает, понимая, что сказал лишнее.

— Привыкли? — переспрашиваю я. — К чему привыкли, Павел?

— Ни к чему, — быстро говорит он. — Я просто...

— Ты готовил их к разводу, — понимаю я. — Ты уже всё решил. И этот разговор — просто формальность.

— Нет! — он хватает меня за руки. — Нет, Лена, я ничего не решал. Я запутался, я не знаю, что делать.

— Знаешь, — говорю я, высвобождая руки. — Прекрасно знаешь. Ты просто хочешь, чтобы я приняла решение за тебя. Чтобы я стала плохой, которая разрушила семью.

— Это не так...

— Это именно так, — перебиваю я. — Ты трус, Павел. Ты не можешь честно сказать, что больше не любишь меня. Что хочешь быть с ней. Вместо этого ты делаешь меня виноватой во всём.

— Я люблю тебя! — кричит он. — Просто... просто по-другому.

— По-другому? — в моём голосе звучит боль. — Как брата? Как старого друга? Как удобную домработницу?

— Лена, пожалуйста...

— Уходи, — говорю я тихо. — Просто уходи. Сегодня. Сейчас.

— Куда мне идти?

— К ней. К своей понимающей, радостной Веронике. У тебя же есть квартира.

— А дети?

— Детям я всё объясню. Честно объясню. Не буду заставлять их лгать и хранить секреты.

Он стоит посреди кухни, растерянный, словно не может поверить, что разговор принял такой оборот.

— Лена, может быть, не стоит спешить? — говорит он наконец. — Может, нам нужно время подумать?

— Время подумать было у тебя несколько месяцев, — отвечаю я. — Пока ты думал, я жила в обмане. Хватит.

— Но мы можем попытаться...

— Попытаться что? — перебиваю я. — Сделать вид, что ничего не было? Я не смогу, Павел. Каждый раз, глядя на тебя, я буду думать о ней. О том, как ты лгал мне. О том, как использовал наших детей.

— Я не использовал...

— Использовал! — кричу я. — Ты превратил их в соучастников своей лжи!

Он молчит, опустив голову. На кухне повисает тишина, нарушаемая только тиканьем часов и гудением холодильника.

— Хорошо, — говорит он наконец. — Я уйду. На время. Пока мы не разберёмся, что делать дальше.

— На время, — повторяю я. — Конечно.

Он поднимает голову, смотрит на меня.

— Я правда люблю тебя, Лена. По-своему.

— Знаю, — говорю я. — И это самое страшное. Что ты любишь меня по-своему и при этом можешь причинять такую боль.

Он уходит собирать вещи. Я остаюсь на кухне, слушаю, как он ходит по спальне, открывает шкафы, укладывает чемодан. Звуки конца. Звуки того, как рушится жизнь.

Через полчаса он спускается с сумкой.

— Я буду звонить детям, — говорит он. — И тебе тоже. Мы всё решим цивилизованно.

— Конечно, — киваю я. — Цивилизованно.

Он подходит, хочет обнять, но я отстраняюсь.

— Лена...

— Уходи, Павел. Пожалуйста, просто уходи.

Он стоит ещё секунду, потом поворачивается и идёт к двери. Слышу, как хлопает входная дверь, как заводится машина, как звук мотора удаляется в ночи.

Я остаюсь одна на кухне с дежурными розами и остатками тринадцатилетнего брака. Подхожу к букету, беру его и выбрасываю в мусорное ведро. Красивые, дорогие розы летят туда же, где им место — к остальному мусору.

Потом сажусь за стол и плачу. Тихо, чтобы не разбудить детей. Плачу о потерянной любви, о разбитых мечтах, о том, что завтра придётся объяснять Нике и Данилу, почему папа больше не живёт с нами.

Плачу о конце той жизни, которую знала. И о страхе перед тем, что будет дальше.