Тигриный лог

Последнее воспоминание, ставшее первым впечатлением

Переулок будто вывалялся в угле, таким он был темным и черным. Ощущение, что идёшь по печной трубе, которую не чистили уже много-много лет. И даже дымком потягивает, но это жгут первые опавшие листья. Начало учебного года, всего второй день, а я уже валюсь с ног от уроков и дополнительных занятий с репетиторами. Последний класс, нужно усердно трудиться, ведь я хочу поступить в хороший столичный вуз, выбраться из своего пригорода, в котором тащишься с холма и на холм, ежедневно — дома раскинулись на разных высотах, это не очень удобно, тем более что улочки узкие, и по большей части на них катаются одни велосипеды, а не машины. Об общественном транспорте и говорить не приходится, в нём тут вроде как нет смысла.

Я жила на вершине холма, видневшегося впереди, за которым начинались более высокие горы провинции Кёнсан-Намдо; одну из них, самую высокую, Каясан, было видно из моего окна. Каменистая, залегающая, как позвоночник динозавра, она внушала почтение, но и почему-то ужасно старила мою душу. Мне казалось, что я так и застряну навсегда в этой провинции, привязанная к своим корням, тянущим вниз, что всё древнее, включая стариков нашего поселка, останется моим единственным впечатлением и воспоминанием. Поэтому, каждое утро, выглядывая в окно после пробуждения, я обещала горе, что однажды её брошу.

Последние два фонаря, что ещё вчера светились возле нерабочей колонки, сегодня почему-то потухли, — так бывает, что пока идешь, фонарь успевает потухнуть и зажечься несколько раз, но вот этим вечером обратный процесс не спешил, — и через рельсы придётся переходить на ощупь. Уверена, местные жители уже и не помнят, зачем тут лежат эти руины железной дороги, наверное, ею пользовались где-нибудь во времена войны, полвека назад. Теперь это очередной реликт, внушающий мне мысли о побеге. Ну как можно жить в подобном месте, где каждая обочина, каждый ветхий куст хотели бы перенестись подальше отсюда? Дорогу мне перебежала кошка неизвестного цвета. Если бы тень мелькнула медленнее, я бы приняла её за ежа — глаз выколи, ничего не видно. Поправив рюкзак на плече, я пошагала к подножью холма — по кратчайшему пути к себе домой, по пологому пустырю, поросшему травой. По обходной улице, где ещё был открыт одинокий магазин, мне идти не хотелось, слишком долго, а время понадобится на домашнее задание, и поспать бы подольше… позади меня шаркнул гравий. Я угадала этот звук, потому что сама по нему шла только что. Мелкие камни хрустели под ногами, как давящееся стекло. Обернувшись, я смогла увидеть только далекий фонарь за складским бараком, от которого отошла уже не меньше, чем метров на двести. Может, это всё та же кошка? Или собака. В разной живности тут нет недостатка, это не Сеул.

Бросив думать о шуме, — и помимо забот хватало, особенно в виде никак не увязывавшихся в мозгу химических формул, — я побрела дальше. Рюкзак попытался сползти опять и я, взявшись за лямку и едва услышав повторившийся шорох, совсем близко, почувствовала, как за мой же рюкзак меня потянули обратно. По первому же инстинктивному желанию, я разверзла рот для громчайшего крика, но доля секунды моего визга закончилась на губах кого-то, кого я совершенно не видела. Широко распахнутые глаза не помогали мне, непроглядно узревшие только темно-темно синий мрак. Всё моё существо, оказавшееся захваченным в чьи-то руки, тут же сочинило, что меня нагнал стареющий маньяк, лет сорока минимум, выпивающий и неопрятный, отчего позывы тошноты пробудились вперед, чем я сделала первый вздох после затянувшегося поцелуя. В нос ударил приятный запах сладкой мяты.

— Пусти меня! — громко воскликнула я и, мне показалось, что испугала напавшего. Он заткнул рот мне ладонью и потянул вниз, к земле. Истошно вопя в его крепкие пальцы, я изо всех сил пыталась сопротивляться. Рюкзак теперь только мешал, сковывая движения и давя на спину, так что, сражаясь с незнакомцем, я скинула его с себя и начала пихаться всеми частями тела. Невидимый напавший отпустил мои губы и опять впился в них своими. Сладость и приятный вкус проникли в меня, я никогда не целовалась раньше. Попросту не с кем было, кроме глупых одноклассников, которые по стандартной схеме зреют дольше, чем девчонки. Да и другая причина была — я являлась первой дурнушкой среди ровесниц. Нескладная, неотесанная, не умеющая одеваться и, исходя из вышеперечисленного, вести себя с парнями и строить им глазки, я давно поняла, что не сделаю успехов на личном фронте, поэтому лучше заниматься учебой и мечтать о блестящих перспективах в ней и последующей работе. Я не надеялась, что на меня когда-нибудь кто-нибудь хотя бы взглянет с интересом, и тут такое…

Я была испугана и наполовину скована страхом, а наполовину не управляла собой и мгновениями молотила по тому, чьи очертания различала с трудом. Его язык разомкнул мой рот и вошел в него с осторожной нежностью, несмотря на мои продолжающиеся попытки отбиваться. Я попыталась даже сказать что-то, но выходило мычание.

— Тише, пожалуйста, тише, — еле-еле слышно различила я над ухом, когда он оторвался. Голос его был слаб, будто он боялся, что я запомню его. — Я не буду делать больно…

Застыв на мгновение, я поверила его обещанию.

— Пожалуйста… — опять прошептал он, выдохнув мне в висок и поцеловав его.

Незнакомец не бил меня и ничего не делал, кроме того, что целовал и обнимал так сильно, словно я была его давней возлюбленной. Те ощущения, которые позволялись мне, подсказывали, что он в два раза моложе того возраста, которым я наградила его изначально. Ему лет двадцать, больше-меньше на пару годков, точно не скажу.

— Мне нужно последнее воспоминание… — сказал он вдруг, замерев между поцелуями и, наградив ещё одним, самым жгучим и затяжным, отпустил меня. Потеряв ощущение скованности, я очутилась в ночном мраке одна. Некоторое время приходя в сознание, почти покинувшее меня от страха, я не услышала даже, в какой стороне исчез напавший на меня. Он просто канул, как сквозь землю, оставив растрепанную, немножечко подранную и трясущуюся меня за заброшенными рельсами, возле дикорастущей малины, с которой я в детстве ела красно-розовые, но не очень сочные ягоды. Приподнявшись на четвереньки, я напрягла слух и сжалась, опять шлепнувшись на задницу и подтянув колени к подбородку.

Я перепугалась и всё ещё переваривала случившееся, окончившееся без потерь и чего-либо плохого, что я могла ждать. Не знаю, ангел-хранитель или счастливая звезда, но кто-то спас меня, и вместо насилия, которое могли учинить над одинокой школьницей в поздний час в одиноком месте, надо мной всего лишь совершили акт первого поцелуя. Но кто? И почему я? Он выслеживал меня? Вряд ли, разве, если бы он хорошенько разглядел меня, то польстился бы? Разве при свете поцеловал бы меня точно так же, как в этой тьме кромешной? Замотав головой, я оглядывалась вокруг, но темнота не рассеялась и, появись он вновь, я опять не замечу его заранее. Нужно убираться отсюда, пока не произошло что-нибудь худшее, пока не повторилось… Повторилось… разве это было неприятно? Я тронула губы, чуть припухшие и сохранившие остатки его привкуса. Какой он? Дрожащими руками я дотянулась до рюкзака, украшенного мною значками и цепочками. Я достала из него мобильный телефон, где был непринятый от мамы. Стоял вибро-звонок, чтобы не отвлекаться во время занятий, и я не слышала, как она звонила.

Я встала на ноги, оправляя юбку и блузку. Сотни, тысячи женщин бывали изнасилованы, и я, в какой-то момент подумавшая, что попаду в их ряды, отделалась легким испугом и поцелуями с неизвестным. Мой насильник, — обзову его так ради того, чтобы обозначить, что пострадала некоторая часть моего достоинства и моей чести, — даже не был жесток. Он просто был, как будто и не был. Какая причина заставила его это сделать? Тайных поклонников я у себя предположить не могла, сумасшедших у нас в пригороде не было. Сбежавший маньяк? Нет, не похоже это было на маньяка, не владеющего собой. Скорее кто-то, кто очень хотел девушки, и вдруг подвернулась я. «Мне нужно последнее воспоминание» — сказал он, и жалость с примесью грусти закружились возле моего сердца. Почему последнее? Зачем оно ему? А вдруг это был смертельно больной юноша, сбежавший из больницы и… Я должна узнать, кто это был! Должна!

Я включила в телефоне фонарик и посветила вокруг, чтобы убедиться, что ничего не обронила. Коленки были в пыли, и я достала платок, слюнявя его и оттирая себя. Грязь на блузке спрячу под застегнутым пиджаком, чтобы не говорить родителям о странном происшествии. Они надумают лишнего и поведут меня к гинекологу. Кто поверит, что среди ночи взрослые парни отпускают пойманных дурочек, ничего не получив? Кто угодно, поглядев на меня, кроме моих родителей, для которых, единственных, я была красавица-дочка. Многие дети верят подобным заверениям мам и пап, но меня природа наградила, вместо чего-либо более полезного, объективностью.

Упихивая платок обратно, я светила на карманы рюкзака, когда заметила, что к моим побрякушкам привязалось что-то ещё, что-то, чего у меня раньше не было. Я потянула за ромбовидный плотный лоскут и обнаружила, что это оторвавшаяся нашивка, какие носят на форме, школьной, студенческой или военной. Но она была не моей. Она, судя по всему, зацепилась во время моей борьбы с черной тенью и он лишился её, сам того не заметив. Проведя большим пальцем по оборванным ниткам, я развернула своеобразный шеврон к себе лицом. На меня взглянуло изображение полосатого хищника, подписанное по каёмке «Тигриный лог». Я вспыхнула, сжав находку. Тигриный лог! Моя голова невольно устремилась в сторону Каясан — той горы, что возвышалась за холмом. У её подножья раскинулся один из знаменитых, древнейших буддийских храмов в нашей стране — Хэинса. Туда постоянно валили паломники и туристы, но нас это не касалось, ведь высокую гору было отсюда лишь видно, на самом деле нас разделяли километры… Однако все местные знали, что при храме, вернее, относясь к нему, но гораздо выше по горе, на труднодоступном пласте, защемленном, подобно каньону, есть закрытая школа-монастырь для юношей, и называлась она «Тигриный лог». Храм процветал, а вот монастырь и его учение пришли в упадок ещё лет десять назад. Когда-то я даже видела учеников оттуда, будучи совсем маленькой девочкой, но уже не один год как о них ничего не слышно. Остались ли они ещё там? Тигриный лог… Боясь потерять единственную улику от того, кто меня героически и внезапно поцеловал, я направилась домой. Оставалось минут пять ходьбы, которую я не успела завершить вовремя.

Никакой домашней работы сделано не было, и я не выспалась. Лёжа на спине, я не сомкнула глаз и всё представляла себе неразгаданного юношу и представляла. Первые два урока, просидев как в тумане, я прижимала руку к карману, в которой припрятала то, по чему могла хоть как-то найти похитителя моего покоя. Как я дошла до школы, как собралась с утра? Я смутно стала воспринимать происходящее. Когда я пришла ночью, дома все ложились спать, и я незамеченной дошла до спальни. Но что теперь? Я не могла думать ни о чем, кроме как о таинственном парне с оторвавшимся от рукава знаком буддийского монастыря. Я ничего о нем не знала, и он не сделал ничего сверхъестественного. И всё-таки… всё-таки любопытно посмотреть в глаза человеку, который это сделал. Просто взглянуть на него, чтобы понять, испытываю я равнодушие, ненависть, симпатию, отвращение, презрение? Но неужели же он монах? Это было нелепо и претенциозно. Я включила компьютер, как только оказалась дома, чтобы узнать что-нибудь о «Тигрином логе».

Это было самым непопулярным, что я могла спросить у интернета и поисковиков в нем. На данное словосочетание мне выдало единственную статью, и то на экскурсионном сайте храма Хэинса: «Тигриный лог — буддийская школа боевых искусств, в своё время имевшая расцвет, но теперь находящаяся на стадии закрытия. С самого момента её основания в неё принимались только мужчины, дававшие обет безбрачия. Они должны были жить аскетической жизнью, познавать мудрость искусства боя, буддизма и никогда не покидать стен монастыря, если только их не призывал государь на защиту родины. Умелые воины, они сыграли свою роль в истории нашей страны. Но устаревший по современным меркам устав и крайняя строгость монастырских правил свели на нет приток новобранцев. На данный момент монастырь собирались ликвидировать, но спонсорские деньги поклонников этого места открыли возможность для поступления двадцати неофитов из разорившихся семей и мальчиков-сирот, и после небольшого ремонта, монастырь ожидает маленькое возрождение». Я посмотрела на дату обновления — статистика выдана летом. Итак, в Тигрином логе живет двадцать молодых людей, каждый из которых потенциально может быть тем, кого я хотела узнать в лицо. Все они прибыли недавно, не в силах поступить в университеты, которые не могут оплачивать, не имеющие будущего, всё что они могли — это стать монахами-аскетами, взамен чего обретут кров и пищу. И, учитывая, что мы живем не в эпоху Чосон, и войн не предвидится, вряд ли президент позовет их в армию, а это значит, что они попали за стены монастыря навсегда. «Мне нужно последнее воспоминание» — сказал он, давший мне самое первое, как-то связанное с мужчинами. И его голос, ускользающий и непонятный, всё ещё щекотал мой слух.

Я полистала картинки с борцами-буддистами. Выдавало совершенно различные типажи, от лысых тайцев в оранжевых одеждах, до японских ниндзя в черном. Какими могут быть монахи-воины двадцать первого века? Способными к слепому вожделению — вот что безусловно. Перед тем, как забыть о мирской жизни, молодой человек захотел поцеловать девушку. Его романтизм, который я сама только что сочинила, покорил меня до глубины души. Он стал рыцарем, которого я встретила и тут же потеряла. Всё ещё лазая в интернете, я остановила перед собой картинку из фильма «Воин Пэк ТонСу». Длинноволосые и с мечами, суровыми лицами и стальными нервами — настоящие мужчины, какие перевелись в молодом поколении. Такие ли они там, на одной из высот Каясан? Смогу ли я с ним встретиться или туда нельзя входить так же, как выходить оттуда? Завтра был выходной в школе, и я целеустремленно полезла узнавать расписание автобусов до Хэинса. Оттуда по тропе вверх, около часа пешком, кажется — отец когда-то рассказывал, как гулял там в молодости с друзьями, — и я предстану перед тем, кто нарушил мой скромный быт провинциалки, переставшей хотеть быстрее уехать в Сеул или ещё куда-нибудь, к шумной суете мегаполисов, где любят лишь эффектных, ярких и выделяющихся, а такую, как меня, могут заметить только здесь, в Тигрином логе, безысходность которого толкает на отчаянные поступки.