Тигриный лог

10 октября. Поздний вечер

Джей-Хоуп возвратился на сутки с небольшим с поста, вернув его старшему и опытному брату-привратнику, и подоспел вовремя: я как раз вынимала из очага булки на противнях, расставляя на рабочем дубовом столе. Я огласила после ужина, когда вышли наставники, всем, что хочу устроить маленькое пиршество по случаю успехов, которые мы сделали за то время, что прожили в Тигрином логе. У всех они были разными, но были. Я не знала никого, кто ни стал бы хоть чуточку лучше. Так что угощение приготовилось для нашей оравы, без исключений, но когда мы собрались, то двоих я всё же не досчиталась. Сандо и Джин. Ладно, с первым всё ясно, но второй где?

Убедившись, что всем нравится моя стряпня, я задумала разнести выпечку лично тем, кто не соизволил придти.

— Ты прям кондитер, — похвалил меня Джеро. — Очень вкусно!

— Спасибо…

— Вспомнился анекдот! — объявил Хансоль, щелкнув пальцами и присев на крайний стол. — "Девушка, а у вас булки сладкие? — А у меня и между булок не кисло!". — Шуга заржал, как обезумевший хорек, Чимин попросил Хансоля рассказывать что-нибудь более приличное. Монастырь, всё-таки. Младшие захихикали солидарно ушлым старшим. Я поймала на себе взгляд Рэпмона. Сделалось неуютно.

— А всё-таки… отлично мы тут живем! — философски приправил Пигун одобрением вечер, превратившийся почти в семейный, и задумался о чем-то. Ребята ненадолго замолчали. Кажется, постепенно все приходили к тем же выводам.

— Я и сам не знаю, что бы сейчас делал вне стен, — подтвердил Дженисси. — В Тигрином как-то всё осмысленно.

— Я иногда скучаю по тому, что было, — честно признался Чонгук, дожевав булку. — Но тут нравится всё больше.

— Ещё бы женщин сюда — и рай! — мечтательно замурчал Хансоль.

— Если сюда добавить женщин, то будет поселение размножающихся сектантов, а не школа боевых искусств, — все повернули головы к входу, обнаружив там мастера Хана, бесшумной походкой продолжавшего приближаться. — Что это вы тут собрались? Готовите бунт и революцию?

— Нет, вы что! — подобострастно подскочил к нему Шуга. — У нас скромные посиделки. В сближающих и морализаторских целях. Продленка, скажем так.

— Ладно. Тогда не обращайте на меня внимания. Я всего лишь проверяю, чтобы всё было в порядке, — оглядел он одеревеневших парней. Я протянула ему быстрее тарелку, на которую отложила часть марципанов.

— Угощайтесь, — с признательностью приняв один и попробовав, он сдержанно улыбнулся и вышел.

— Явка провалена, партию предлагаю распустить, — драматично покачал головой Джей-Хоуп. — О наших гастрономических предпочтениях узнало правительство.

— Может, сменим штаб-квартиру и в следующий раз встретимся с пивком в бане? — засмеялся Дженисси.

— Где ты пиво возьмешь? — простонали некоторые в разочаровании.

— А баня уже завтра… — произнес Рэпмон, опять покосившись на меня. Схватив блюдо с наготовленным, я шмыгнула между всеми, стремясь на выход.

— Пойду, угощу… Хенсока! — брякнула я первое, что пришло в голову, лишь бы уйти. Когда я прекращу смущаться и думать о том, на что намекают взгляды тех, кто знает мою сущность?

А подкормить-то тех, кто не пришел, тоже было неплохой идеей и, чтобы не плутать в долгих поисках монахов, о нахождении которых я не знала, я пошла к тому, кто был точно там, где его и следовало искать. Лео. Конечно же, он у ворот. И не откажется поесть что-то вкусное, и без того десять лет был на однотипной пище и кашке, как в доме престарелых. И хурмы в булках нет — всё, как надо. Я быстро забралась на три лестничных пролета выше, прошлась по дорожке, одолела ступеньки ещё одного и предстала перед калиткой. Дежурная лампочка над коморкой привратника горела, но его снаружи не было.

— Лео? — позвала я. Без стука заглядывать не буду, а стучать обожду. Странно, я почти забыла привычку давать ему прозвища, вдруг поймав себя на том, что говорю только его имя. Совершенно не тянуло называть его смешно или дразня. Лео стал тем, о ком я не могла думать несерьёзно. О ком я не могла не думать. Три последних дня я только и пытаюсь, что занимать себя чем-то, чтобы никоим образом не дорассуждаться до того, что мои чувства к нему всё-таки сильны, что они требуют выхода наружу и что Лео самому необходимо что-либо любовного характера. Я не та, кому принимать решения, что ему нужно! А что до моих чувств, то когда я не приближаюсь к нему, то вполне способна забыться и даже немного заглядываться на Чимина, или Джеро. Тогда что же я делаю здесь, воспользовавшись первой же отговоркой, чтобы навестить его?

Со стены что-то соскочило, черное в тени, как пантера, шелестящее без лишнего грохота и топота. Вздрогнув, я подумала было, что вернулся Хонбин, или всё-таки случилось то нападение врагов, о котором мне тогда со страха померещилось в воображении. Но когда на землю опустился ещё один темный силуэт, проясняющийся на свету, я поняла, что Лео с Сандо занимались на ней, и я прервала их тренировку. Сандо остановился позади привратника, недовольно на меня глядя, а Лео подошёл, спрашивая глазами, что было нужно?

— Я напек вот… — растерялась я, едва не сказав о себе в женском роде. Как вести себя с Лео я более-менее уловила, как не нарваться на неприятности с Сандо тоже, но как совмещать это одновременно — ума не приложу! — Угощайтесь, пока они не остыли. Так вкуснее.

— Это могло и подождать! — разве что не прорычал Сандо. Лео, не оборачиваясь, поднял руку до уровня своего лица, подавая сигнал замолчать назад. Молодой человек нервно и энергично задергал ногой, будто притопывая, скрестив руки на груди, в ожидании, когда я дам продолжать обучаться.

— Спасибо, — поблагодарил Лео, чуть поклонившись, как он всегда делал перед приёмом пищи. Если сидел, то кивал головой, словно здороваясь с тем, что собрался съесть. Он развернулся к Сандо. — Возьми себе, пожалуйста.

— Я не хочу, — борясь с собой, повел он носом.

— Хо старался для всех. Ты специально обижаешь его? — с нажимом сказал Лео.

— Нет, просто не хочу, — заметив, что я открываю рот, Сандо не выдержал: — Только не начинайте снова заводить шарманку о запретах на желания и не желания! Если я сыт, а мне предлагают ещё и ещё, я должен, не считаясь с собой, лопнуть от обжорства? Чтобы угодить правилам монастыря? Что за бред?! — Лео задумался, что передалось по воздуху и мне. В самом деле, иногда ведь есть ситуации, когда нельзя не опереться на свои ощущения. И как быть с уставом?

— Надо искать компромисс, — изрек Лео, застыв с булкой в руке и глядя на остальные, в тарелке.

— Всем никогда не угодишь! — с уверенностью прыснул Сандо, подойдя к нам и с превосходством посмотрев на наши отяготившиеся дилеммой лица. — Мы же не деньги, чтобы всем нравиться!

— Мне не нравятся деньги, — шах от Лео. Сандо, ваш ход. Я сдержала улыбку, увидев, как сбился с апломба монах.

— Это образное выражение, — подставляя арьергард на передовую, начал капитулировать парень.

— Деньги любят плохие люди, — заметила я и, видимо, вновь хватила лишка. Глаза Сандо ощутимо обожгли меня. Я слышала скрип зубов, и он уже почти попер на меня, но в свободной руке Лео оказалась палка, и он выставил её перед буйным юношей шлагбаумом.

— Не кипятись, — посоветовал привратник.

— Пусть никогда так больше не говорит! — прошипел Сандо.

— А что он сказал не так? — Лео посмотрел на него. — Разве любить мертвую бумагу — хорошо? Я видел многих людей, которые ради денег шли на всё. Никто из них не был хорошим. В чем мы не правы, Сандо? Объясни нам.

— Вы… деньги… просто… — он тяжело дышал, плутая взглядом по песчаной площадке перед воротами. — Хотеть красиво жить — это нормально! Это здоровое стремление: иметь комфорт, блага, дом, машину… что плохого в человеке, который тянется ко всему этому?

— Ты нам и скажи, — протянув булку в руку Сандо, Лео придержал его, закачавшегося от эмоций и каких-то воспоминаний. Усадив парня на свою излюбленную ступеньку, он присел рядом. — Если ты знал такого человека, но оказался здесь, несчастным, значит, такие люди не умеют дарить счастье? — предположил Лео. Меня поразило, что он, неопытный в общении, сам страдалец с недолеченной душой, пытается врачевать чужую боль. Даже имея собственную злосчастную участь, он забыл о себе, не требуя ни жалости, ни помощи, ни поблажек. Он пытался спасти утопающего.

— Она умела его дарить, — еле слышно вымолвил Сандо. У меня затряслись руки, державшие тарелку. Слезы неспешно подкрадывались от одного тембра его голоса. — Не её вина была в том, что я нищий… что мне нечего было ей дать… зачем было ждать меня, когда к ней, самой красивой девушке в округе, посватался миллионер? Я не виню её. Никогда не обвинял в этом. Ни к чему таким, как она, связываться с такими, как я…

— Выбирать по богатству — последнее дело, — со своей женской точки зрения прямо сказала я. Среди девушек, благородных и романтичных, принято осуждать меркантильных дамочек за натуральное продажное блядство! Не только мужчины клеймят шлюхами охочих до финансов особ. — Она должна была любить тебя любым!

— Она и любила! — чуть не подскочил Сандо, но Лео осадил его за плечо. — Но только дура пошла бы замуж за кого-то без гроша в кармане. А она была и красивой, и умной… — По-моему, он просто идеализировал ту, в которую был слепо влюблен. И страсть к которой не отпустила до сих пор. Но говоря о ней в прошедшем времени, он выдавал, что её… уже нет? Потому что с таким пылом вряд ли говорят о вычеркнутых из сердца людях.

— Это… это за неё ты хочешь отомстить? — робко спросила я. Пальцы Лео сжались на его плече. Судорожно мечущиеся на колене пальцы руки смуглого брюнета вцепились в булку, которую держала другая и начали её безбожно сминать, не осознавая своих действий. Рвущаяся и крошащаяся, она комками падала на землю. Его темно-розовые губы разомкнулись:

— Он был ужасный ревнивец… — сухо, ошпариваясь о каждый слог, отмеривая слова, как пароли разведчика, как вынужденные признания на допросе после пыток, Сандо перевернул мешок души, развязав. И оттуда вываливались разрозненные откровения. — Лучше неё не было, конечно, как не ревновать! Ей хотелось роскоши, она имела на неё право… бриллианту — достойную оправу. Олигарх, бизнесмен… Они и месяца не прожили, как он начал поднимать на неё руку… я не знал… не знал об этом. Иначе сразу бы… всё равно, что потом. Убил бы его, гада. Но она молчала… стыдно… не дождалась же… как позвонить? Глупая… я же всё понял… Полгода прошло… набралась смелости. — ему не хватало только покачиваться. Смирительной рубашкой работал Лео. Глаза безумные, но от умалишенного отличали остекленевшие слезы, осмысленные мужские невыразимые слезы, каких у психов быть не может. — У нас же с ней не было ничего до того, как я ушел в армию… так, встречались… говорила: вернёшься, поженимся. Вернулся… замужем уже. И вот — позвонила. Плачет… плохо ей с ним. А он не отпускает. Собственник… Люблю, говорит. Мне. Про меня. Давай встретимся. Пригласил… пришла… — Сандо напряг брови до такой степени, что они могли выпрыгнуть со лба, две черные молнии гнева. Вены выступили на висках. Горячую кровь не остудишь до самой смерти. — А на второй раз, когда опять встретились… он выследил. Охранял её, как пёс. Ворвался со своими телохранителями — шавками своими… и на меня — ноль… нет бы, как мужик… нет… на неё бросился… я на него… а их там — десяток… и он её бьёт, бьёт… — он вдруг застыл. Обездвижился. Превратился в каменного ангела, которые меня всегда пугали на надгробиях. Эпитафия любви с пустыми мраморными глазами. Сандо закончил рассказ так ровно, словно всё читал по листку. Эмоциональных сил не хватило, чтобы переживать это в тысячный раз до конца — в себе, вслух, возможно, впервые. — Сколько там было крика… я разметал половину этих ублюдков, но они вставили мне нож под сердце и отбросили к стенке. Перед тем, как померкло всё передо мной, я увидел её остановившиеся глаза на окровавленном лице… очнулся, к сожалению, живой. В больнице.

Молчание. Где-то в горах тревожно воскликнула что-то птица, о чем-то своём, или подхватывая подслушанную историю? Тишина Тигриного лога отсекла нас троих от целой Вселенной. Лео, с неузнанной матерью-проституткой и загубленным детством, Сандо, с неверной возлюбленной, загубленной тираном-мужем, и я. Обычная, ничем не примечательная девочка, которой хочется разорваться между ними, не зная, кого сильнее утешать? Как им помочь? Как? Сандо опустил глаза и заметил, что превратил марципан в бублик с потрепанными краями. Отломив кусочек, он быстро закинул его в рот, лишь бы избавиться от монолитности нашего сидения.

— Его посадили? — потребовала я логического завершения.

— Нет, — хмыкнул рассказчик, саркастически и жестоко улыбнувшись. — С его-то деньгами? Его даже не обвинили. Он накатал заявление, что это я с ней сделал… а потом пытался покончить с собой. Пришёл в больницу и сказал… не он, его юрист, что если я выкарабкаюсь и попытаюсь заговорить, то сам окажусь за решеткой, а если промолчу, то дело замнут. Мне нечего было противопоставить… и я знаю, что никто бы мне не помог… он слишком влиятельный человек. И я должен сам… суметь… убить его.

— Некоторых, всё-таки, нужно убивать. — Я распахнула рот. Это сказал Лео! Лео! Он признал, что убивать нужно?! Он же не хотел… он боялся стать машиной убийства! Но в его интонации не было обреченности. Сейчас он сказал это хладнокровно. Рассказ произвел на него сильное впечатление, если он так всё заключил. Привратник поднялся. — Давай продолжим занятие, нам многое предстоит разучить, — Лео обратился ко мне: — Оставь тарелку здесь, ладно? — блекло улыбнувшись (совести не хватало сиять широко), я кивнула и, взяв немного выпечки с собой, пошла искать Джина.

Меня шатало, не хуже, чем Сандо. Он выговорился и, не знаю, насколько полегчало ему, да и полегчало ли, но меня опять придавило ко дну. Как ужасны были его муки! Я бы не вынесла подобного, я бы сломалась, объявила бы голодную забастовку и умерла в клинике, следом за возлюбленным. А он оклемался, поднялся, и нашёл силы идти к цели, сложной, но стоящей. Таких уродов, как его личный враг, надо изживать со света и, осмысляя роль Сандо с тех пор, как он потерял Её, я поняла, насколько благородна его миссия, насколько достойно его праведное зло. Что-то подсказывало мне, что когда Лео произнес "нужно убивать", он вспомнил о директоре цирка, застрелившем его любимого четвероногого друга. Найдет ли он его, спустя столько лет? Жив ли тот ещё? Вот чего боялся Сандо: опоздать. Ему ждать куда дольше, чем один месяц до выпуска.

Блуждая по монастырю, я заметила огонек в оконце библиотеки и, предчувствуя, что найду там того, кого ищу, постаралась отвлечься. Ноги сами пошли быстрее. Дверь без сопротивлений поддалась, приглашая меня в книжный уют. За одним из читальных столов сидел Джин, листая какой-то фолиант под лампой. Он поднял взгляд. Я преодолела расстояние, разделяющее нас, ещё быстрее, и скоро положила угощенье рядом с его рукой, придерживавшей страницы.

— Ты не пришёл в столовую… я хотела, чтоб ты поел свежими, — оправдала я своё появление.

— Спасибо, мне очень приятно, — улыбнулся он и, посмотрев на результат моего труда, вернул взор к строчкам. Нет, ну это уже нахальство! Где мой прежний ухажер?

— Почему ты не пришёл? — облокотилась я на тот же стол.

— Читал, — не прерывая чтения, сказал Джин.

— Ты обещал не врать, — по-детски наивно состроив глазки, укорила я. Парень посмотрел на меня исподлобья.

— Я правда был здесь. И читал. Пытался читать.

— А причина?

— Неугасимое стремление к самообразованию, — я опустила глаза к его чтиву, и начала вслух, с того места, где над основным текстом страницы, по ходу всего издания, повторяется надпись, напоминающая о названии:

— "История зо… — Дальше не видно из-за его руки. Он ловко захлопнул книжку, тертую и старую, в кожаном переплете. Сунул её в ящик стола. — Что-то интересное или очень-очень взрослое?

— Ничего особенного. Нудная научная писанина.

— Так, даже не попробуешь? — Ткнула я на марципаны. Неужели он так обиделся на меня из-за Лео? Я не хочу сказать, что нет повода… но ведь Джин же мне не парень! Я могу хотеть поцеловать другого. Но я и Джина хочу поцеловать… я слишком распутна для этого места. А после повести Сандо… Я вовсе не поцелуя хочу. Не только его. Я хочу, чтобы и меня кто-то вот так же полюбил. Беззаветно, утопично, сказочно. От и до. Сам оправдывая недостатки, вгрызаясь в каждую мелочь, связанную с чувством, сгоряча, навсегда полюбил. Чтоб знать — умру, и не буду забыта, всё равно со мной в сердце останется. Я влюбилась в Сандо, как в возлюбленного. Я мечтала о таком же, но на его святую любовь посягать и не думала.

— Прости, да, конечно, — стряхнул с себя какую-то пелену Джин и принялся есть. Я села рядом.

— Я буду более честна, и скажу, что думаю. Мне не хватает нашей дружбы, — вздохнула я. Он дожевал. Проглотил.

— Я не переставал быть тебе другом, — посмотрев на меня, он завлекающе блеснул зрачками. — Стало быть, тебе не хватает чего-то другого…

— О чем ты?! — пихнула я его в плечо. Он засмеялся.

— Судя по реакции, ты поняла, о чем.

— И вовсе нет! Не надо мне другого…

— Хорошо, потому что близится полнолуние, во мне скоро проснется похотливый оборотень, и мне будет не до игры "дойди до грани", — Я скукожилась, подозрительно на него косясь.

— А сейчас с тобой что? Нашёл запасы брома? Передозировка?

— Нет, сейчас я проводил эксперимент, — Джин развернулся ко мне. — На тему: девочкам нравится бегать за теми, кто не обращает на них внимания, — я поалела, как арбуз, и ударила его ещё раз.

— Ах ты! Жулик!

— Я бы недолго выдержал, но ты сдалась первой. Извини, я всего лишь хотел убедиться.

— В чем? Что меня заденет твоё новоявленное равнодушие?

— Что у нас с Лео равные шансы, если я буду таким же загадочным и неприступным. Но, увы, я не такой невинный, и слишком пошл для светского общества нашего микрополиса. Не настолько, как Рэпмон и Хансоль, но уж куда порочнее большей половины, — я пристыжено заковыряла облупляющийся лак со столешницы.

— Я не буду больше ходить за Лео, — Всерьёз ли я собиралась дать это обещание? Или мысли вслух, не подкрепленные пока уверенностью? — Он… он, действительно, слишком чист и невинен. Даже по сравнению со мной! Да, он мне очень понравился… но я не смею больше соваться к нему… — Джин настойчиво на меня смотрел, словно ожидая чего-то. — Да не было между нами ничего! Даже поцелуя, — или он был? Как его считать, если я осталась неудовлетворенной? И Лео не хотел, чтобы он произошел. Стало быть — не было? — В данном случае мне тоже пришлось бы действовать самой, а я в поцелуях не мастерица, — я ехидно изобразила вредную мордашку. — Ты же не учишь меня целоваться!

— А ты хотела, чтобы я научил тебя целоваться для Лео? — обалдел от разоблаченной логикой наглости Джин. — Вот уж нет, спасибо. Теперь я тебя точно целовать не буду.

— А то собирался! — скучающе цокнула я языком.

— Нет, естественно.

— Тогда и говорить не о чем, — скрестила я руки на груди и откинулась на спинку. Джин уставился перед собой, в сторону окна. Я испепеляла его спину. — Но просьба научить целоваться — это просьба о помощи, значит, откликаясь на неё, как бы нехотя, ты исполняешь долг заботы о ближнем, а не грешишь. А монахи, как люди, несущие добро…

Джин моментально развернулся и, схватив меня за подбородок и пригвоздив к стулу, впился в мои губы, нёсшие ахинею с умыслом уговорить его, сподобить на что-то подобное в отдаленном будущем, забронировать досуг на выходные через лет пять. Я тотчас закрыла глаза, не веря, что это происходит и памятуя, что это может смутить и воспрепятствовать, но Джин как-то так налетел на меня, что смутиться не осталось времени, и носы не помешали. Ничего не мешало. Даже его сильные руки, зафиксировавшие моё лицо. Одна ладонь погладила щеку, опустившись, проведя по шее и, зайдя сзади, надавила на затылок, глубже вводя меня в поцелуй. Это было совсем не по-монашески. Мы оба только что заработали билеты на вылет. И я, и он. Но целовать друг друга в эту минуту стало первостепенно для нас. Оно — из ниоткуда взявшееся вожделение, повелевало, указывало и сталкивало. Губы Джина завладели моими и его язык, украдкой — не напугать бы — проник в рот, доказав, что ему было, чему учить. Я вцепилась в его плечи, притянув к себе. Трепещущая, покрывшаяся мурашками и почти плачущая, я затолкала парня от себя. Он поддался.

— Нет, Джин, нет! — замотала я головой. Его уста всё ещё были в сантиметре от моих. — Мы сгорим в аду!

— Мы скажем чертям, что это было нехотя. В образовательных целях, — шепнул он, окончательно отстранившись.