Тигриный лог

19-ое октября

Я ходила по монастырю, как пришибленная. Мне всё ещё не верилось, что Лео смог ощутить что-то ко мне, как к девушке. Ни заботу, ни жалость, ни ответственность, ни даже дружескую привязанность, а самое настоящее возбуждение. Если я правильно всё поняла, конечно. Напрямую его спросить было некогда, он быстро унесся (нет, это не верно характеризует его манеру, скорее, удалился размашистым шагом, без проволочек и сомнений) к источнику, проводив меня до калитки, что лишь подтверждало мои догадки. Неужели он займется там тем самым, что проповедовал Рэпмон? Для меня были несочетаемы Лео и какого-либо рода разврат, какие-то телесные удовольствия. Я не могла поверить, что он примется спускать пар. Даже представлять это для меня кощунственно. Да и… не могла я представить это толком, потому что не видела никогда, как это происходит. И не хотела видеть! Хватит с меня того, что я лицезрела всё это время тут и там в Тигрином, то по ошибке, то ненароком, то случайно обнаженные части тела мужчин, которые разве что пощупать не хватало для полного комплекта опытности.

— Ты ж собиралась до обеда уйти? — на завтраке удивился моему присутствию Юнги. Когда я вернулась, еду уже приготовил Ви, так что оставалось только сесть и кушать.

— Планы немного поменялись, — растягивая слоги, проговорила я, никак не в состоянии отойти от осознания, что Лео… тоже мужчина. Нет, бесспорно, я это понимала и знала. Но вот так убедиться… нет, я ещё не до конца убедилась, но поняла… черт возьми! Лео, выйди из моей головы! Почему тебя в ней так много? Даже возникающая тишина в ней — это твоё молчание. Не слишком ли ты заставил меня полюбить себя? Не слишком ли было то, что ты не прикладывал к этому никаких усилий? Это ведь не было любовью с первого взгляда, когда я увидела только его глаза, в окошке калитки. Но какие это были глаза! Вспомнив тот миг, я прикрыла веки, и по затылку прошлись мурашки. Кажется, я была обречена ещё тогда. А когда он снял повязку с лица, тряхнув впервые передо мной своей челкой — конец всему настал окончательно. Но всё его поведение, весь его образ запрещали даже думать о том, что на него можно смотреть иначе, как на монаха. А если бы я раньше поняла, что с ним что-то возможно, влюбилась бы я в Джина? Нет, кто сказал мне, что с Лео что-то возможно? Он отказывается от заведения семьи, от детей… разве это то, что выберет нормальная девушка? Нормальная… но если я поступлю в полицейскую академию, чтобы бороться со злом, то разве сама не откажусь от обычной жизни? Когда я покину Тигриный лог, я упаду в вакуум. Я не буду знать вообще, что делать и как жить дальше. Я хочу остаться здесь, но без Лео мне тут делать нечего, не хочется ничего делать здесь без него. Время, почему ты беспощадно движешься вперед?

Убравшись на кухне и завершив все дела, я отправилась спать, но, проходя мимо библиотеки, заметила свет в окнах. Кому там не спится? Раньше я предположила бы наверняка… Вытянувшись на цыпочках, я поняла, что стою слишком низко, и не могу заглянуть туда. Надо приподняться по лестнице. С какого бы ракурса удобнее заглянуть? Шагнув на несколько ступенек, я всё равно ничего не разглядела. Надо подойти ближе. Интересно, когда мы сидели в библиотеке с Джином… и поцеловались… мог ли кто-то вот так же смотреть? Я встала на площадке и, пройдясь ещё немного, нащупала точку, с которой виднелся тот стол, за которым мы тогда сидели. Сейчас там склонилась голова Хансоля. Ага, всё ищет ответы на вопрос, как удовлетворить себя без женщины? Я огляделась вокруг. Если кто-то заметил, что произошло тогда, то он и рассказал Хенсоку… но кто бы мог быть таким сплетником? Мои друзья бы этого не сделали, другие бы, как минимум, удивились, что парень целуется с парнем, и подняли шумиху. Я надумываю себе лишнего. Никто ничего не видел. Настоятель просто очень умный человек. Или был здесь сам. Одно я могу знать точно: подглядывал не Ходжун. Этот и с двух метров бы нас не различил, чего стоило тогдашнее его появление в бане! Я тронулась с места и вошла в библиотеку. С тех пор, как ушел Джин, я не заходила сюда в позднее время. Хансоль поднял глаза, оторвавшись от книжки.

— А, Хо! Это ты? — и тут же снова вернулся к чтению.

— Что на этот раз изучаешь? — я подошла, но садиться не стала.

— Историю Кореи периода Второй мировой войны, — что-то показалось мне странным в его голосе. Чуть наклонившись, я осторожно заглянула в его лицо, которое он опускал всё ниже, не хотя, чтобы кто-то его увидел.

— Всё в порядке? — обеспокоенно спросила я. Он несмело обернулся ко мне. На его глазах стояли слезы. Они не текли, но тем были болезненнее. Я впервые не видела на лице Хансоля привычной нагловатой ухмылочки и взгляда исподтишка. Что это с ним такое?

— Я бы сказал, что ничего, — он ткнул в раскрытый разворот. — Но дело в этой истории. Это ужасно!

— Боже, ты так впечатлился книгой? — обалдев дальше некуда, я всё-таки опустилась на соседний стул.

— Это… это не то слово! — с распахнутыми глазами, весь горящий изнутри, Хансоль затряс перед собой документальным произведением. — Меня ничто так никогда за душу не брало…

— Я… — "думала, что тантры тебя вдохновляют больше", но не стала ёрничать в такой момент откровения. Если парня пробрало до слез, то неуместно вспоминать о разврате и сексе. — Что именно там пишут?

— Мастер Ли посоветовал отдельные главы, — хлюпнув по-мужски носом, он протер внешние уголки глаз тыльной стороной ладони. — О чонсиндэ*, о том, что с ними делали, как они погибали… — Хансоль задрожал, переводя дыхание. — Почти полторы сотни тысяч женщин и девушек! Господи, да что ж за зверства! — отодвинув книжку, он уперся лбом в руки. — Воины Тигриного были мобилизованы во время войны… они клали свои жизни, чтобы спасать не только родину, но и женщин от подобной участи… тут говорится об этом, как погибло несколько десятков наших монахов, — он так тепло произнес "наших", что я поняла: процесс самоидентификации завершился. — Я… я читаю про это и сам хочу быть там, убивать этих негодяев, которые использовали тысячи несчастных на тяжелых работах, а потом ещё и насиловали! — мне казалось, что он сейчас начнет кулаки кусать, но парень держался. — Я бы их на куски резал. Как можно?! — Хансоль воззрился на меня, словно ища ответа. Я не знала, как так можно. Я тоже девочка, и мне чужда агрессия, похоть… ну, то есть не совсем, но в масштабах мужчин — чужды. — Я второй день пытаюсь дочитать, но духу не хватает. Тяжело, — мы замолчали, уставившись на строчки-буквы на чуть пожелтевших листках. Зачем мастер Ли сунул именно это Хансолю? Что за катарсис? — Знаешь, я даже о желании потрахаться забыл, — тотчас выдал он мне разгадку тайных замыслов учителя. — Я просто не могу думать о девушках, как об исключительно сексуальных объектах, после такого… автор, гад, как будто смаковал все эти изуверства. Зачем так подробно писать? Я хотел узнать судьбу наших воинов-защитников, а тут всеми кошмарами наружу… я боюсь, что пойду спать, и мне это всё приснится.

— Я не знал, что ты такой впечатлительный, — силилась улыбнуться я, но Хансоль даже не смотрел на меня. У него перед глазами всё ещё бегали сцены войны, с её неотвратимыми последствиями и побочными эффектами.

— Да я и сам не думал… бедные девчонки, — задумавшись, он упер локоть в стол и опер щеку на край ладони. — А ведь в мире повсюду происходит подобное. Пусть не в таких размахах, как в те годы… но сколько тварей на свете, а? И всё просто потому, что нам — мужикам, — хочется куда-то всунуть свой хер… жесть. Вот мы говнюки.

— Мда, — только и выдала я.

— Ты тоже, между прочим, — вспомнил обо мне Хансоль и осуждающе на меня покосился. — Небось непозволительные мыслишки-то посещают голову?

— Я…

— Меня вот посещали, до вчерашнего дня, — юноша захлопнул книжку и стукнул по ней. — Будь она неладна! Хватит на сегодня, пора идти спать.

— Хансоль, а как ты оказался в монастыре? — поинтересовалась я. Мне то и дело казалось, что есть в нем что-то подловатое, низменное, но после данной картины, всё плохое, что казалось относительно него, улетучилось.

— Я? — молодой человек пожал плечами. — Да меня знакомый коп поймал с поличным, когда я обчистил одного мужика. Он мне сказал, если ещё раз меня увидит, то посадит за решетку. Пожалел. А как мне было прокормиться, если не воровать? Я спросил его, что ж мне делать, чтобы не попадаться ему больше? Он отправил меня сюда. Вернее, посоветовал, я и поехал.

— Но почему ты воровал? — специализация, в которой он сознался, объясняла мне его вечно настороженный взгляд, вечную осанку "на шухере" и жульнические повадки, движения рук. — Почему ты не устроился на нормальную работу?

— А куда возьмут без образования-то? — Хансоль непринужденно хмыкнул. Его уже не расстраивало прошлое, и он говорил о нем без сожалений. — Мне четырнадцать лет было, когда мать вышла замуж второй раз. Отец умер рано, а отчиму я не нравился. Мы с ним всё время тявкались, ну он и сказал ей, либо я, либо этот молокосос. Она меня на улицу и выперла. Мне как-то не хотелось идти к родне какой-нибудь, да и свобода в какой-то мере даже понравилась. Никто не загоняет спать, когда поздно, никто не контролирует. Я познакомился с другими беспризорниками, хулиганами всякими. Школу, естественно, бросил. Ну, а как ещё было находить деньги, если ничего не умеешь и работать не хочешь? Я стал карманником, — Хансоль передернул плечами. — А годы утекли, как сквозь песок вода. Время потеряно, никуда уже не поступишь, не устроишься, даже если передумал и решил начать заново… вернее, можно бы было постараться, но разве хочется? Я и продолжал красть, да воровать. Вот и попался. Я не горжусь, что так жил. Но и не жалею. Весело было, — вспомнив о чем-то, возможно, о передрягах, в которые попадал вместе с дворовыми друзьями, или о каких-нибудь девчонках, которым потом покупал подарки на ворованные деньги, Хансоль приятно улыбнулся. — Но сейчас лучше, — он посмотрел на меня. — Ну, а ты?

— А я… — начал было говорить мой язык, но мозг пошел другим путем. Он сказал мне "братьям врать нехорошо", и это был вкрадчивый и мелодичный голос Лео. — А я девушка, Хансоль. — он непонимающе уставился на моё лицо. Ждал дополнений, объяснений. Я замолкла.

— Шутишь? — стараясь продолжать улыбаться, прищурился он.

— Нет, но… не проси меня только раздеться. Я, правда, девчонка, — прокашлявшись, я поправила воротник рубашки. Надоело уже светить всем перед всеми. — Вспомни, что никогда не видел меня с вами в бане, и поймешь, что всё так, как я говорю, — Хансоль слегка выдвинулся на стуле из-за стола, чтобы оглядеть меня с расстояния. Его глаза прошлись от ступней до макушки.

— Вполне похоже на то, — тихо прошептал он, не переставая меня изучать. — Но это не объясняет твоего нахождения здесь. Скорее, это намекает на то, что тебя тут быть не должно вообще.

— Так вышло… — я хотела опять уйти от ответа, но что-то пробило меня в этот час на правду, искренность ли Хансоля или его душевные метаморфозы, или изменения в наших с Лео отношениях (да каких отношениях? Нет ничего между нами, не мечтай, Хо!). — В общем, скажи мне, ты выходил из монастыря в ночь Распахнутых врат?

— За ворота? — подивился юноша моей выдумке. — Если бы я вышел, то, наверное, не был бы сейчас тут. Разве нет? Я думал, что они распахиваются для тех, кто передумал быть монахом. А я не передумал. Я не хочу в тюрьму, — хохотнул Хансоль, но его кривенькая и ироничная ухмылка сказала, что это уже не единственная причина. Он и без угроз извне не хочет покидать Тигриный лог.

— Так, значит, ты не выходил?

— Да нет же! А в чем дело? — насупился он. Похоже, моя половая принадлежность не произвела на него впечатление. Впечатления от читаемой книги были куда сильнее и он ещё копошился в них, найдя край клубка, ведущего к почтительному и уважительному отношению к женщинам. Мастер Ли, вы такой же гений, как Хан и Хенсок.

— Один из учеников… в ту ночь, когда врата открылись… он выходил отсюда, но вернулся обратно, — я следила за реакцией Хансоля, но она ничего не выдавала. Он не врал, я думаю. — Я не видела его лица, он накинулся на меня в темноте и поцеловал. Мне стало интересно, кто это сделал, и я пришла сюда.

— Если ты не видела его лица, то как поняла, что он монах Лога?

— Он потерял нашивку с рукава, — я ткнула на наши, с тиграми, показывая, о чем идет речь. — И вот, прошло уже почти два месяца, а я так и не выяснила, кто это был.

— Ты пришла сюда разоблачить парня, поцеловавшего тебя? — приподнялись брови Хансоля. — Ну ты ненормальная! Правду говорят, что любопытство и женщины — синонимы. А ты не подумала, что тебе будет некомфортно, трудно?..

— Я думала, но решила, что докопаюсь до истины.

— Истина… — парень почесал затылок. — Я даже предположить не могу, как тебе помочь… В ночь Распахнутых врат я, по-моему, спал крепким сном… хотя погоди-ка! — Хансоль оживился и хлопнул в ладоши. — Я встал тогда в туалет. В ту ночь многие засиделись допоздна, всё говорили о будущем и безвозвратности решения. И я вышел во двор и увидел, как Джей-Хоуп поднимается вверх. Ещё удивился, что он там забыл? — я замерла, переваривая полученную информацию. Джей-Хоуп. Этот самый подозрительный из всех послушник. Этот серый кардинал. И вот новый факт, говорящий о том, что он не так прост. Я давно это поняла. И Джин это понял. Новый привратник знает что-то, чего не знают другие адепты. Он из стаи учителей, и он не отпирался от того, что знает больше прочих. Если он тут год и два месяца, то за это время можно было набраться много чего.

— Спасибо, Хансоль, — поднялась я. Он направил меня туда, куда давно надо было давить. Подозрение, что меня специально сюда заманили, взыграло с невиданной силой. Парень тоже встал. — Ты никому не скажешь о моей тайне? — он уже приготовился обещать что-то, как я поспешила добавить: — Кроме Рэпмона, Шуги, Ви, Чимина, настоятеля, Хана, Лео и Сандо. Они уже в курсе.

— О, да тут, я смотрю, не так много непосвященных, — блеснул зрачками Хансоль. Я очень удачно сообщила свой секрет, именно тогда, когда главный оставшийся похотливый самец святой обители был эмоционально нейтрализован и выбит из седла. — Не скажу, не переживай.

Он вышел вместе со мной, но пошел вниз, к общежитию, а я вверх. Только не к себе в келью, а к калитке, где должен был дежурить Джей-Хоуп. Ну, негодник, я доберусь до тебя! Под ночной лампочкой над входом, искомый мною стоял, опершись на шест с себя ростом, и позевывал. Отлично, не спит, и не надо стучаться.

— Доброй ночи, — подошла я к нему, зацепив сандалией в темноте лужу и намочив ногу. Блин.

— Доброй, Хо, — поприветствовал он меня, хотя в течение дня мы мельком виделись. Я вкопалась перед ним, вперив в него настырный и обвиняющий взгляд. Он его заметил. — Я так понимаю, ты по какому-то делу?

— Да, ты угадал, я по делу. Личного характера.

— Вот как? — Джей-Хоуп заинтриговано облизнулся. — И какие же у монахов могут быть личные дела? Если мы даже имуществом владеть не можем.

— Послушай, я знаю, что ты тут больше года. Я знаю, что ты знаешь многое, что скрывают от адептов, — принялась я за импровизированный пролог. — Я так же помню, что ты признался в один вечер, что секс у тебя был полгода назад, хотя ты тут, напомню, больше года…

— Твоя память делает тебе честь, — настороженно подобрался, выпрямившись, страж ворот.

— Но мне это всё не так важно, если ты мне скажешь честно одну единственную вещь.

— Честность не моя сильная сторона, — полуулыбкой весеннего кота смутил меня Джей-Хоуп. Да он и впрямь, если не лицедей, то отличный имитатор. Можно ли ему верить?

— Всего один ответ, Джей. Я очень тебя прошу! — взмолилась я. Скоро уходить (двадцать пять дней, четыре с небольшим недели, виделись мне летящим мгновением), а я так и не узнала до сих пор, кто сорвал мой первый поцелуй. Я уже готова пойти на любые провокации и сомнительные мероприятия, чтобы вычислить нерадивого преступника.

— Хорошо. Что угодно для… юной леди, — откровеннее расплылся Джей-Хоуп, подняв левую ногу на первую ступеньку. Я поперхнулась прохладным воздухом. Он… знает? Мои глаза спросили за меня. — Да, я в курсе. Не нервничай. Как давно? Неважно. Я ведь не выдал тебя и не скомпрометировал. Так что, давай, приходи в себя и задавай свой вопрос.

— Почему… почему ты признался, что знаешь, только сейчас? — оттянула я главное, чего требовало моё любопытство.

— Потому что чувствую, что твой вопрос будет как-то связан с твоей сущностью, и облегчил тебе задачу, чтобы ты спросила прямо и без экивоков. Разве я ошибся? — я помотала головой. — Ну, так спрашивай.

— Это ты выходил в ночь Распахнутых врат из Тигриного лога? — отчеканила я такую заученную фразу.

— Нет, — усмехнулся Джей-Хоуп, опустив взгляд и тут же подняв его, чтобы я не подумала, что он смеётся надо мной. Но у него, видимо, само по себе было хорошим настроение. — Я не покидал монастыря с тех пор, как набрали новичков. Но, поскольку я давно готовился стать привратником, я приглядывал за ними, даже когда действующий привратник — Лео, по традиции ушел с поста, чтобы не смутить того, кто вдруг захочет уйти.

— Так ты…

— Да, я видел и знаю, кто выходил отсюда, — Джей-Хоуп спокойно повел одной рукой, другой придерживая грузный посох. — И знаю, что этот кто-то поцеловал тебя.

— Откуда?! — ахнула я.

— Земля слухами полнится, — пожал он плечами. Кто мог ему сказать? Если он не выходил, то свидетелем поцелуя быть не мог. Знали об этом Хенсок, да Джин. Ну, и теперь Хансоль. Но от последнего он узнать бы не успел. Джин бы не разболтал, а вот настоятель… вот же старый прохиндей!

— Может, ты ещё и знаешь, из-за чего Джина выгнали? — запыхтела я, уязвленная, что меня вновь водят за нос, только вокруг чего — никак не пойму.

— В отличие от тебя — знаю, — поглумился он, присаживаясь на лестницу Лео.

— В отличие от меня? Вообще-то, я была причиной его ухода. Мы поцеловались и…

— И именно я рассказал об этом Хенсоку, — посмотрел мне в глаза Джей-Хоуп. Я онемела. Рот парализовало, щеки словно глиной облепили и их стянуло. Что? Что?! — Да, я видел вас в библиотеке.

— Но… но… — руки тряслись, сопротивлялись тяге, чтобы не отлупить его. Я-то думала, что тут братство, где не стучат друг на друга! — Как ты мог? Джей, почему ты это сделал? Почему ты не доложил Хенсоку о побеге в ночь Распахнутых врат, а об этом донес? Чем тебе не угодил Джин?! — плаксивость закарабкалась по горлу вверх. Опять нервные слезы раскаяния.

— Мне? Мне он более чем симпатичен, а поцелуй нужен был для отвода глаз, — я окончательно запуталась, замолчав. — Как я уже сказал, в отличие от тебя я знаю настоящую причину его ухода, — Джей-Хоуп подошел ко мне впритык, встав. Мне почему-то стало рядом с ним страшновато, будто он мог причинить вред и нес угрозу. — Мне было всё равно, чем вы там занимались. Я не слежу за личной моралью учеников, это в компетенции учителей. Я слежу за сохранностью Тигриного лога и его тайн. И когда я вошел после вас в библиотеку и увидел, что читал Джин, я понял, что он узнал больше положенного, — у меня в памяти возникла книга, название которой я так и не смогла прочесть. Я о ней совершенно забыла. Не придала ей значения. Я попятилась, но Джей-Хоуп поймал меня за плечо. — Надеюсь, это избавит тебя от угрызений совести? Джин ушел по своей вине, а не по твоей. Если бы он не залез туда, куда ему рано было залезать, он бы остался. Но узнавать информацию, которая подаётся только при приближении к первому тану — никому не положено.

— Что… о чем было в той книге? — заикаясь, проблеяла я.

— О том, кем становятся монахи, выходя отсюда, — окольными путями прошелся Джей-Хоуп. — И раз он узнал о том, кем станет, то ему придётся стать этим кем-то досрочно, — ища моральной опоры, я постаралась сообразить, что всё это значило, но в голове уже ничего не сходилось. Кем он станет? О чем он узнал? Найти ту книгу? Я не виновата в уходе Джина… я не знала, расстраиваться, радоваться или что делать вообще? — Иди спать, Хо, — посоветовал мне привратник, похлопав по плечу. — Не уподобляйся чужой глупости: никогда не лезь туда, куда не надо.

Примечание к части * чонсиндэ — "отряды несгибаемых" (пер. с кор. яз.), организованные японскими оккупантами из корейских женщин, которых отправляли на фронт якобы для работ прачками, санитарками и т. п., но на деле, помимо этой дневной работы, женщины превращались ночью в проституток, которых насиловало до 60 человек за ночь