Тигриный лог

19 и 20 сентября

Я мела двор напротив храма. Безветренный воздух оранжево укутывал меня остаточными запахами из столовой. Сразу после еды никого не заставляли совершать физические нагрузки, но поскольку я быстро расправилась со всем, то вышла лениво махать метлой, тем более что в такую погоду на улице было приятно находиться. С каждым днем путающаяся всё больше, я задавалась уже двумя вопросами, как только выдавалась минута покоя: кто же поцеловал меня, заманив сюда, и что я на самом деле должна сделать в Тигрином логе? У Хенсока искать ответы бесполезно, он путает меня ещё больше, желая, чтобы я умнела сама, но каким образом? Может, потому все молятся, что это как-то прочищает мысли? Стоило попробовать, наверное, и я, сняв шлепанцы у деревянного настила, предваряющего вход в пагоду под козырьком, длящимся вдоль всей стены, прислонила метлу к тонкой стенке и шагнула внутрь.

Начищенный мною же пол сиял так, что можно в свадебном платье перекатываться — не испачкаешься. Но кажется у индусов белый — траурный цвет. Как всё не однозначно в этом мире! Я вроде бы девочка, а вот сейчас посмотреть — мальчик. Хотя Лео упорно не принимает меня в свои ряды. Прямо по центру, на нефритовом, ступенчатом постаменте, сидел в своей привычной позе Будда. Типичные арийские черты и выражение полудремы. Нет, этому божеству точно не до нас, смертных. Он уже в нирване, кайфует. Чем мог — помог, как говорится. Одна рука на колене, другая на икре. Перед носом курятся благовония. Мастер Ли за этим следит, и за тем, чтобы на плоском медном подносе лежали орехи и рис. По бокам висели цветочные гирлянды, а кроме этого изнутри залу украшали лишь орнаменты и резьба, такие же позолоченные, как и сам Будда. Или он полностью из золота? Он немногим меньше меня. Владеет ли монастырь подобным богатством? Я ничего, кроме этой статуи, тянущего на ценность, не видела.

Взяв с краю коврик, я пошла поближе к "алтарю", и только тогда заметила за колонной Рэпмона, подобравшего под себя ноги, сложившего перед собой ладони и ушедшего в себя. Удивившись его нахождению здесь, я постаралась не тревожить его и присела в паре метров. Итак, о чем будем молиться? О ниспослании подсказок? О помощи себе? Пока я гнездилась, Рэпмон ощутил постороннего и открыл глаза, обернувшись ко мне.

— Тоже пришёл помолиться?

— Ага… — смятение окончательно сбило меня. Я не умею участвовать в ритуалах, где людей больше, чем я одна.

— И я вот… но не очень-то помогает, — он опустил ладони на колени. — Или я молиться не умею?

— Я тоже не особенно, — вздохнула я. Что ж, не так стыдно понять, что буддист из меня ни к черту. — Я и христианином-то молитв не знаю. А ты?

— А у меня, в общем-то, буддийская семья, — Рэпмон вытянул из-под себя ноги со стоном облегчения и пошевелил голыми пальцами, которые затекли под задницей. — Но я никогда не думал, что придётся так тесно заняться религией.

— А зачем ты сюда пришёл? — поразилась я на его счет в очередной раз. Он так страдал по женщинам и своей несостоявшейся карьере рэпера, что не приходилось сомневаться — у него многое удавалось в жизни мирянина. К чему было бросать всё и забираться на Каясан?

— Меня отец отправил, — потер он шею. — Я… знаешь, ошибки молодости, — он покосился на Будду, как на тюремного надзирателя: — Ничего, если мы тут поболтаем? — не получив запрета, Рэпмон развернулся ко мне. — Хорошая у меня была жизнь, молодость, развлечения, забавы. Родители денег давали на мои увлечения. Я хотел быть рэпером, увлекался хип-хопом, все дела. А потом… ну, знаешь, попробовать всё хочется. Девчонки, сигареты, выпивка. И кажешься себе таким крутым. Я попробовал травку. А потом мы с друзьями чего-нибудь более лихое захотели. Нашли, купили. С этим меня отец и поймал. И сказал — всё, хватит. Никаких тебе денег, развлечений. Ничего, — Рэпмон с ностальгией посмотрел Будде в глаза, словно это тот у него отнял всё причитающееся. — Он у меня очень верующий и честный человек, мой отец. И мать его поддержала. Сказали, лучше монахом, чем наркоманом. Да я и не собирался, в общем-то, наркоманом становиться… побаловался разок, называется. Хотя, кто знает? Не засунь они меня сюда — что бы из меня вышло? Компания-то у меня была та ещё… мало кто работал. Все такие "творческие", лишь бы бухать да шляться по заведениям, похожим на притон. Никто трудностей не знал, все балованные, и для того, чтобы иметь право называть себя взрослыми и бывалыми, непременно надо было нахватать проблем и попробовать, как можно больше, — я с сожалением слушала Рэпмона. Но я была рада, что хоть кто-то попал сюда по собственной глупости, не терзая моё сердце жалостью. — И вот теперь я тут. Но что-то не ощущаю себя готовым принять всё это.

— Мне кажется, это место благотворно влияет на всех, — сказала я, как думала. — Ты привыкнешь.

— Легко тебе говорить, — откинулся он назад и лег на спину, уставившись в потолок. — Ты не навечно в Логе.

— Если тебе так тяжело… почему не попытаешься уйти? — снова принялась я за свои разведческие штучки.

— Ну нет, — парень заложил руки под затылок и мне захотелось последовать его примеру. Я тоже растянулась на коврике. — Я не считаю себя таким слабаком, чтобы сдаться. Один раз я уже разочаровал родителей. Теперь я должен выдержать то, что они для меня определили. Я ведь сам виноват, — это прекрасно, что и он понимал это.

— То есть, сбегать в твоих намерениях никогда не было?

— Пока что нет, — заверил Рэпмон. Он не походил на человека, способного умело лукавить. Я пока что взяла на веру его слова. — Но без секса, правда, мне очень тяжко. А ты чего пришёл биться тут лбом? Тоже припекло, наконец?

— Если честно… — я вспомнила торс Чимина, улыбку Джеро, шепот Джина над ухом и легкий поцелуй Лео. — Да, припекает понемногу. И я не понимаю, почему. Я никогда не хотел ничего такого. Почему именно здесь?!

— Созрел, видать! — засмеялся Рэпмон и, поднявшись, выставил назад руки подпорками. Не хватало побережья ему под ноги, и точь-в-точь загорающий. — А вообще, я рассуждаю так: если в момент опасности и близости смерти людей тянет размножаться, потому что они чувствуют потребность продолжить свой род, то и в таких ситуациях, когда обречен навсегда остаться без семьи и детей, нападает тот же самый инстинкт. Организм будто чует, что всё, потомства не будет, и требует, возмущается, — мне очень хотелось бы его успокоить на этот счет, но я смолчала. К счастью, хотя бы для себя знаю, что я-то не закодирована от потомства. — А ещё! Ещё на контрасте всё куда острее. В Тигрином повсюду такая святость, такие наставники, такая обстановка… всё поёт об одиночестве, отшельничестве и стерильности духа. Как не вылезать порокам? Может, это они так покидают нас? Всё, что пряталось и таилось, как демоны и бесы, шипя и растворяясь, освобождают наше сознание, — я разделяла эту теорию и активно закивала, что заметил Рэпмон. — Что? Что-то такое ощущаешь, да?

— Похоже… самые простые вещи кажутся эротичными. Это ненормально!

— Подрочи — отпустит немного, — дал мне дельный, по его мнению, совет парень.

— Да как-то это… неприлично, — заметила я. Вот ещё онанизму мне не хватало тут научиться!

— Фи! — прыснул озабоченный адепт. — Ладно девственник, но чтоб ни разу рукой даже не попробовать?!

— Никогда, — гордо я села и выпрямила спину.

— Да это даже вредно, сдерживать себя так, — Рэпмон стукнул себя по груди. — Это же приятно, разрядиться. Конечно, не то что с настоящей девушкой… Нет, тебе точно надо попробовать. Учиться особенно нечему. Вверх-вниз рукой, вверх-вниз, — он изобразил это движение и у меня вспыхнули уши. Надо уходить отсюда. — Хансоль вот нашёл в библиотеке трактат по тантрам и принялся осваивать более совершенные методики. Но я представить не могу, что можно изобрести помимо руки. Ну на левую сменить с правой… невозможно же кончить не касаясь? Как ты думаешь?

— Понятия не имею, — подскочила я и, не объясняя, побежала к метле. Не то у меня состояние, чтобы углубляться в разговорчики такого характера.

Журавли прилетали на зимовье в наши края, но не на горы, а пролетая дальше, к морю, где будет тепло, много рыбы и не выпадет снег. А здесь, на Каясан, похолодает, пусть даже и не так быстро, как на севере страны. И всё же кречет птиц в вышине заставил меня усесться за лавочку возле парапета и задрать голову. Перелётные птицы — это моя вторая печаль, после моего неменяющегося вида из окна спальни, с которым я прожила восемнадцать с лишним лет. Тот, кто имеет крылья, перемещается с такой легкостью, без чемоданов и не задерживаясь. Захотелось, вспорхнул и полетел. Сколько всего повидают! А с высоты обзор — истинное великолепие, не сомневаюсь. Но есть и такие птицы (которые не пингвины), что хоть и имеют и крылья, и перья, но всё равно всю жизнь толкутся на одном пяточке. Голуби, воробьи, сороки — разве бросают они края, где родились? Им ничто не мешает взмыть ввысь и одолеть сотни километров, но они клюют крошки и семечки в кормушках, год за годом, не решаясь на риск и дальние странствия. Почему? Что их держит? Люди тоже делятся на домоседов и тех, кто не в силах усидеть. Я опустила глаза к стене, видневшейся из-за неосыпавшихся кустов хризантем. Сторожки отсюда не видно, но Лео в ней в этот час, или где-то у ворот. Он точно вот такой снегирь или синичка; нашёл вырезанный на дереве домик и угнездился в нем. И хорошо ему, и большего не надо. С другой стороны, разве плохо, что человек умеет довольствоваться малым? Я вот не умею. Сегодня опять пятница и мне нужна горячая ванна, комфорт душа, а после предыдущей баньки я уже ну никак не была готова к риску.

Шуга обнаружил меня и мою чудесную остановку на скамейке в трудовом буднем дне и плюхнулся рядом, также откинувшись на спинку и прищурив без того узкие очи на солнце.

— Загораешь?

— Думы думаю, — потянулась я нехотя. После передышки ещё ужин готовить.

— О чем? Если не секрет, — добавил товарищ то, что не добавлял раньше, когда считал меня пацаном. Отныне же внедрение в женские печали только с позволения. Вежливость и джентльменство, блин.

— Я хочу сегодня помыться после всех, — я оторвала затылок от спинки и впилась глазами в Шугу. — Вы с Ви могли бы покараулить меня? Раз вы знаете, кто я.

— Могли бы, конечно, — сразу согласился он и широко заулыбался. — Можем даже компанию составить, а?

— Вот этого не надо! — назидательно возвысила я указательный палец перед его носом. — Или ты всё ещё желаешь мне показать что-то, чем хвалился?

— Ой, мне так неудобно, — подрастерял авантюрные ноты Шуга. — Я ж не знал, кто ты… такого начередил! Нагородил.

— Тем более, Ви уже составлял мне компанию, — вспомнила я и зарделась. Две недели спустя это было забавно, но сколько страха я натерпелась тогда! Сердце готово было оборваться.

— И как он только не просек, что с девчонкой рядом сидел? Охламон! — подытожил Шуга и, задумав что-то, опять развеселился. — И всё-таки было бы прикольно. Все моются, и тут ты входишь! Я бы многое отдал, чтоб посмотреть на эти лица. Ну, ты входишь, то есть, голая, чтоб понятно было, кто тут кто.

— Шуга, не фантазируй, пожалуйста, на меня такие сценарии, — попросила я, прочитав на его хитрой мордочке лишнее.

— Не-не-не, я ж так, как забаву, в теории. Так-то конечно, я даже представить не могу, как себя поведут некоторые, — юноша скрестил руки на груди и поудобнее устроился. — Тот же Рэпмон. Его навряд ли от тебя оттащишь при таких делах. А Хансоль? Нет, им и говорить нельзя. А то изнасилуют ещё! — запугивающее покосился на меня Шуга. Я вздрогнула. Как будто и без него подобных кошмаров не мерещилось! Да и… ладно бы назвал в главных действующих преступниках кого-нибудь, кому бы я может и сама, это самое… что за глупости!

— Но ты же меня защитишь? Заступишься, если кто-то полезет? — опомнилась я.

— Это смотря кого больше будет: нападающих, или обороняющих? — парень похлопал меня по плечу, далеко не успокаивая речами. — Что ж я, враг себе? Я тоже присоединюсь.

— Да ну тебя! — убрала я от себя его руку и отодвинулась.

— Да шучу я, успокойся! Меня, конечно, отпиздят, такие как Сандо, но заступиться — дело святое! Монашеское, — сорвав сухую травинку и сунув её меж зубов, Шуга опять развалился как-то так, что стал впритык ко мне. — Хотя Сандо не будет участвовать в насилии. Мне так кажется.

— Да прям, ага! — не согласилась я. — Он же монстр. Маньяк! Ты видел его глаза бешенные? И вообще, ты с ним успел пообщаться. Понял, почему он такой дикий?

— Неа, — Шуга пожал плечами. — Не очень-то он и дикий. Нервный немного. Но это армейское, скорее всего.

— Он в армии служил? — удивилась я.

— Да, все два года, как положено, — покивал друг. — Это единственное, что я о нем узнал. Но, ты знаешь, армейская подготовка — это даже не хождение в школу дзюдо какого-нибудь. Он реально кремень, о колено не переломишь.

— Хреново, — прокомментировала я, памятуя о том, что Чимина он победить не должен. Ви шёл откуда-то снизу, и присоединился к нам третьим, увидев, как мы безмятежно нежимся, ничего не делая, и не сумев пройти мимо.

— Лодыри, чего разлеглись? — как я и говорила, ему было ровно, что у меня в штанах. Только напрочь не думая о моём поле у него выходило меня не выдавать. Для двух параллельных интриг в прямолинейном сознании не было пространства. Но это мне порой нравилось.

— Обсуждаем, что пойдём мы с тобой сегодня стеречь Хо в баню.

— А зачем? — искренне полюбопытствовал Ви, сев между мной и Шугой.

— Спинку ей потереть! — произнес старший и уставился на младшего. Тот некоторое время не двигался, осознавая, после чего, медленно и басисто протянул:

— А-а! — понял ли он, в чем суть проблемы, я не догадалась. Уточнить нюансы не дал подошедший к нам Джин. Посмотрев на сиденье, на котором не уместится четвертая попа, он с некоторым сожалением остался стоять перед нами.

— Что, вылез из читальни, червячок? — зевнул Шуга. — И как тебя хватает лопатить столько книг? Скука!

— Знания лишними не бывают, пригодятся, — улыбнулся молодой человек.

— Вот именно, — поддержала я его. Где там мои школьные учебники? Я в них в этом месяце ещё хоть страницу осилю?

— Вам бы тоже не помешало почитать хоть что-нибудь, — Джин кивнул Ви. — Тебя искал мастер Ли, ты вроде с ним должен был позаниматься письменностью?

— А да, точно! — поднялся юноша, одернув рубашку. — Шуга, пошли, поддержишь меня морально?

— Ещё чего! — встретившись со взглядом Джина, он всё же поднялся. — Ла-адно, чирикайте, соловушки, — зайдя за спину приятеля, он обхватил себя руками, изображая объятья и, пока я на него смотрела, изобразил поцелуи, намекая, что между мной и Джином существует недозволенная связь. Я огляделась в поиске какого-нибудь булыжника, но ничего такого не нашла, чтобы запустить в него. Джин опустился рядом.

— Что с тобой?

— Они меня дразнят! — пожаловалась я, недовольно отвернувшись от соседа.

— Дай им пенделя, они не посмеют дать сдачи, а посмеют, так не мужики они после этого.

— Вариант, — слабо улыбнулась я, вернув лицо к нему. — Но я не могу их обижать. Они добрые. В отличие от тебя, они согласились меня постеречь, не переживая за свою выдержку.

— Ну вот! — взмахнул он руками, и я тотчас поняла, почему он за свою переживал. Я вела с ним себя совсем иначе, нежели с ними. Пыталась кокетничать и была девушкой, в то время как с Шугой и Ви я вела себя, как с настоящими братьями. — Хорошо, я обещаю смирно стоять у входа и ждать, никого не пропуская внутрь.

— Поздно, у меня уже есть два охранника, — показала я язык и самодовольно вздернула нос.

— А банщик не нужен? — повел бровью Джин, закинув руку на спинку лавочки, прямо над моими плечами.

— Б-банщик? — переспросила я.

— Намылить, хорошенько потереть мочалкой…

— Перестань, ты же знаешь!.. — начала я и запнулась. Я представила, как буду сидеть в огромной деревянной бочке и туда, совершенно обнаженный, заберется Джин. У меня задрожали колени. — Ты ведь тогда точно не удержишься.

— Если ты скажешь "нет" — удержусь, — сказал Джин на той границе шепота, когда в мужском голосе появляются хрипатые оттенки. Я отвернулась к земле, от греха подальше.

— А устав монастыря тебе всегда говорит "нет". Помни об этом.

— Помню. Ты же знаешь, что бы было, если бы я забыл, — он забрал себе свою руку, раскинувшуюся возле моей спины, и я выдохнула с облегчением и огорчением одновременно. — Ты же видишь, что я даже не трогаю тебя, как бы мне этого ни хотелось.

— И не трогай, Джин, — развернувшись к нему лицом в лицо, я так резко приблизилась, что едва не задела его щеку подлетевшей прядью остриженных волос. — Потому что моя выдержка куда хуже. И если я чего-то захочу, мне это не запрещается, и попробуй тогда остановить нас обоих! — высказав ему это всё, я поднялась и пошла на кухню. Бытие мое становится невыносимее час от часа.