Я не успела зажмуриться и чуть не захлебнулась водой, но от возможности стать утопленницей меня спасла мысль о том, что найдут голую девушку и я, пусть посмертно, буду разоблачена. Непозволительно! Поднявшись над водой почти до ключиц, я уставилась в стену напротив себя. Ви забрался в бочку и, когда плеск затих, я поняла, что он улегся и откинулся так же, как тут откидывалась я. Перед глазами стояло то, чего прежде я никогда в натуральном виде не видела. Вернее, не стояло, а висело, покачивалось и безбожно болталось. Черт, мои глаза! Сомкнув веки, я потерла их, боясь смотреть в сторону Ви, моего первого визуального мужчины — надо признать, что в этом плане он мою девственность забрал. Сначала кто-то поцелуй, теперь это — что дальше? Я не могу выбраться, пока он здесь, но и ждать, когда начнет выбираться он… ладно, на этот раз я отвернусь вовремя! В любом случае я не могу уходить первой. Как долго он собирается тут купаться? Глаза мои скосились налево. Парень положил затылок на задний бортик и, закрыв неоскверненные, в отличие от моих, очи, безмятежно лежал в воде. Руки его были на поверхности по сторонам, тоже лежали на краях бочки. А если он так уснет? Если захрапит, то можно попытаться аккуратно вылезти первой… а он возьми, да проснись, что тогда? Если не поворачиваться передом и успеть выбежать спиной, по спине он поймет, девушка я или молодой человек? Загадка… Я бы сама поняла? Нет, что за несусветица, я же не буду светить голым задом перед мужчиной! Я сюда пришла найти того, кто сорвал мой поцелуй, а не продолжить то, что за ним может следовать, распускаясь и порочась перед двумя десятками аскетов. Конечно, скорее всего, это безопасно — их сдержит устав, надсмотр учителей, осознание святости места. Да кого я обманываю? Ничего их не держит, судя по тому, кто сбегал в поселок ради того, чтобы поцеловаться. Как признал Джин, они тут все не от искренней веры в Будду. Если задуматься, то разоблачать в себе женщину тут просто-таки опасно, ведь за поступки этой оравы вынужденных сидеть взаперти юношей никто ответственности не несёт.
— Ты не хочешь спать? — отвлёк меня голос Ви. Я обернулась.
— Что? — чего это он, выгоняет меня?
— Ну, ты весь день так пахал, я думал, ты раньше ложишься спать, — Да, именно это я не отказалась бы сделать, если бы ты не припер меня здесь своим появлением!
— Отсюда прямо спать и пойду, — пробубнила я над водой.
— Свистни, когда соберёшься уходить, а то я могу уснуть, ладно? — попросил меня Ви, и я готова была замолотить пятками по дну, скрипя зубами. — Тут так хорошо, что никуда идти не хочется. В комнатах наверняка ещё гомозятся.
— Ты что, не любишь ничьё общество? — заметила я его склонность к уединению. Ви открыл веки и приблизился к краю, положив подбородок на бортик. Мы были похожи на два поплавка, ждущих, у кого первого клюнет, чтобы можно было сматывать удочку. Но у меня раньше, чем у Ви, не клюнет точно.
— Не то чтобы не люблю, — поморщил он нос и собрал губы недовольной синусоидой. — Я не привык ещё к такому. Я обычно один… мне так проще.
— Почему? — похлопала я непонимающе ресницами. Мне казалось, что все парни — компанейские личности по своей природе, но Ви отличался, и это было заметно и без его признания.
— Обычно я не люблю о себе говорить или отбалтываюсь, — он потряс головой, стряхивая капли с намокших кончиков волос. — Но тут вроде как нельзя врать, и надо быть честным. Тебе правда интересно?
— Да, серьёзно! — мне интересно всё, что поможет узнать вас получше, и вычислить виновника. И отправить тебя отсюда скорее спать. Пора же уже, пора!
— Я вырос в детском доме… трудно передать, как там обстоят дела, если не был там сам. Не скажу, что это совсем плохое место… но там никто никому не нужен. Там все друг другу чужие. Сначала дети, даже самые маленькие, соревнуются между собой в пригожести, чтобы их усыновили первыми. Учатся врать чуть ли не с пеленок, чтобы лицемерить перед потенциальными мамами и папами. А когда никто не смотрит, все ведут себя, как хотят… — Ви вздохнул. — Не буду внедрять тебя в подробности того, как себя ведут беспризорники, где на десяток один воспитатель… В общем, мне никогда неинтересно было рисоваться и участвовать в их состязаниях. Я сбегал с уроков и бунтовал против заведенных правил. Не буйно, скорее просто уходил от всего, что связывало бы меня с этим убогим и тошным сообществом брошенных. Я никогда не хотел определять себя, как брошенного, и сочинял для себя, что на самом деле у меня есть семья, но временно они живут отдельно. Плюс ко всему, у меня врожденная безграмотность, — Ви грустно улыбнулся. — Если бы специально кто-то занимался, наверное, можно было бы её преодолеть, но чуть больше сил ни на кого там не затрачивалось. В итоге я писать почти не научился. Когда пришло время получать паспорт, я поставил галочку, потому что не мог написать своего имени… надо мной всегда смеялись из-за этого, в классе, и даже учителя подтрунивали, что я бездарь. И когда в паспортном столе мужик пошутил, что я ставлю галочку от тупости, я сказал, что это буква Ви, и меня так и зовут. Вот ко мне эта "Ви" и прицепилась, и даже пригодилась, раз тут надо было менять имя… — он посмотрел на меня и испугано приподнял лицо. — Хо, ты чего, ревёшь что ли?
— Кто — я?! — испугалась я не меньше, не уследив за своими эмоциями и растрогавшись от печальной судьбы Ви. Выжав из себя улыбку, я замотала головой. — Нет, это вода с челки падает, ты чего?
— Да ревёшь ты! — засмеялся он, брызнув на меня с мокрой руки. — Ты чего такой слюнтяй? Сам что ли отказник? Я так и подумал, что у тебя жизнь неблагополучная, потому что за те гроши, что тут, наверняка, платят, нормальный школьник бы не стал вкалывать и дворы мести. Всё совсем плохо у тебя, да?
— Ну да… неважно так, — вопреки тому, что тут нельзя врать, солгала я.
— Ничего, тут зато всё по-доброму, — Ви отплыл на противоположный конец и опять положил руки по сторонам от себя. Как хорошо, что ванны не прозрачные! — Я когда поговорил с учителем Хенсоком первый раз, сразу же решил, что приду сюда и тут останусь. Он классный старик, да? Душевный такой. Я с ним себя ощущаю его родным внуком. Да он со всеми так, как со своими детьми.
— Да, он здоровский, — подтвердила я, подумав, что, возможно, история Ви ещё не самая драматичная, которую мне доведётся тут услышать. Даже богатенький наследник Джей-Хоуп вызывал чувство сострадания, и никто не был счастлив за стеной, в прежней жизни, иначе бы и не пришёл сюда. — А как же ты пишешь на уроках мастера Ли?
— С трудом, — расплылся во все зубы юноша, напомнив какого-то взлохмаченного промокшего котёнка или лисенка из давнего диснеевского мультика. Пока он говорил или улыбался, то хотя бы переставал быть галкой. Кстати, когда он сказал, что вместо подписи у него именно она, я подумала, что это знак свыше. — Но мастер Ли занимается со мной дополнительно. Думаю, что всё-таки смогу овладеть этим ремеслом. Хотя тут это уже не важно, правда? Нам не поступать в универы, не устраиваться на офисные работы. Здесь мы можем быть такими, какие есть.
Кивнув, я разочарованно пронаблюдала, как он опять закрыл глаза и попытался дремать. Из-за угла внезапно вылетел Шуга. Да что ж за вечер сегодня такой? А то и ночь уже… Я опять максимально погрузилась в воду. Только ты не лезь в ванную, умоляю, не лезь! Парень был одет в уличную одежду и приближаться к нам не собирался. Счастье!
— Чего сидите, лягушки? — поставив руки в бока, он обратился к Ви: — Я тебя потерял! Ты спать идёшь? А то погашу свет, ты потом сшибёшь чего-нибудь в темноте и меня разбудишь.
— Блин, иду я! — упершись о края, Ви вырвался с плеском из воды, но я уже успела предугадать маневр и увлеклась якобы изучением своих пальцев. По шлёпанью влаги о деревянный пол определился его уход из помещения. Я подняла глаза и встретилась взглядом с Шугой.
— Замотал тебя наставник? Даже мыться ночами приходится, да?
— Ничего страшного, — натянуто выговорила я.
— Ладно, спокойной ночи! Я пойду, а то уже с ног падаю.
— Спокойной ночи… — прислушавшись, чтобы шаги наверняка растворились на горизонте, я поспешила выпрыгнуть и понеслась к халату. Впредь я буду просить Хенсока постоять на шухере! И пусть попробует отказаться!
Утром я петухов не услышала и проспала. Разбудил меня наставник, к счастью, не слишком поздно, так что я, не отдохнувшая толком, принялась собираться на кухню. Хенсок стоял поодаль и следил, как я торопливо завязываю оби.
— Хо, я предупреждал, что легко не будет…
— Я знаю, да, мне очень стыдно! Пожалуйста, простите, этого не повторится…
— Хо, если ты не выдерживаешь, то я ведь не держу тебя здесь силой.
— Простите! — справилась я с поясом и подошла к дедушке. — Я сейчас принесу вашу выстиранную одежду, она сушится возле душевых, на веревках.
— Не надо, мне её уже принесли мальчики, — он улыбался, и от этого я ощущала себя ещё более виноватой. Лучше бы поругался на меня. Я такая растяпа и неумеха! — Почему ты проспал?
— Я… мне пришлось задержаться в бане вчера, — покраснела я. Хенсок обратился во внимание, напрягая морщинистый лоб. — В общем, я не могла выйти, пока оттуда все не ушли, чтобы никто не увидел меня…
— И тебя не увидели? — насторожился он.
— Нет, всё обошлось, — успокоив учителя, я вернула ему на лицо лукавую улыбочку. Он как будто ждал от меня какого-то продолжения. — Правда, всё в порядке.
— Хорошо, — как-то загадочно, чуть ли не нараспев вымолвил он. — Идём.
Мы спустились до становящегося обычным места разлуки. Навстречу шел один из адептов, которого я ещё не знала. Интересно, не этот ли Сандо? И не этот ли его вчера отвлёк?
— Учитель Хенсок, я к вам, — поклонился он, и по голосу я поняла, что вчера не он был в бане. Если бы кто-нибудь из них заговорил шепотом, с взволнованным придыханием! Вот тогда бы я заодно и попыталась угадать самое главное.
— Да-да, Ходжун, я помню. Сопроводи меня только сперва до наших милых козочек, — похлопав парня по плечу, сказал старик, и я пронаблюдала, как он, в сопровождении юноши, удаляется по своим хозяйственным делам. Солнце яркими всполохами кралось по отвесным склонам, пробуждая горы, и в тонкой трели какой-то птички разворачивался, подобно книге шепчущейся страницами, очередной сентябрьский день. Печка и плита ждали меня и, в отличие от вчера, когда приятно было встать первой и ходить здесь, в не нарушаемом покое, сегодня я частично ненавидела дрыхнущих учеников, из-за которых спала каких-то четыре часа! Для меня это не норма. Не норма!
Поклёвывая носом, я слушала мастера Ли, держа спину из предпоследних сил. Для подачи последних оставался Джеро по правую руку. Во что бы я ни была переодета, а упасть лицом в чернила при видном молодом человеке не хотелось. Завтрак прошёл в каком-то таком же сонном бреду, так что смущающие меня теперь до немоготы Шуга и Ви пронеслись где-то около незамеченными, пока я крепилась, дабы не спать. Удивительно, что еду приготовила правильно! Но так обычно и бывает, что толком не выспавшись, сразу после пробуждения, когда надо что-то делать, ты вроде бы полна бодрости какое-то время, но когда повод шевелиться заканчивается, рубит, как топором осину.
— … наблюдательность людей почти безгранична, — вещал мастер Ли. — С помощью неё и логики можно открыть совершенно любые вещи. Египетские жрецы, за несколько веков до христианской эры (я говорю так для вашего, дети мои, удобства, пока вы не освоились с храмовым порядком), даже до рождения принца Гаутамы, установили, что Земля круглая, просто наблюдая за тенью, отбрасываемой предметами ближе к экватору, и дальше от него. Никакой техники, никаких научных и космических аппаратов. Только разум и зрение. И вот — правда перед нами. Известный всему миру философ Кант (не надо удивленных взглядов — и мне тоже, представьте себе, известный) без современных телескопов и компьютеров с максимальной точностью рассчитывал объемы и размеры далёких планет, скорость их вращения, пользуясь наблюдениями и умозаключениями. Как вы уже поняли, сегодня я расскажу вам о том, насколько ценной является наблюдательность, и как правильно её использовать. Итак, с помощью неё мы узнали, что Земля шарообразна, чуть приплющена на полюсах под эллипс, а сутки на Сатурне длятся десять с половиной часов, а так же, к примеру, что на тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, равная весу жидкости, вытесненной телом (Хансоль, Шуга, похихикаете потом)…
Я несколько отвлеклась от их смешков, неизвестно по какому поводу вызванных, и чуть не задумалась над этим самым законом Архимеда, пройденным давным-давно в школе. Нет, я думала не о нём, а о своих злоключениях в ванне. Щеки разгорались, и шею невольно обездвиживала мышечная свая, чтобы она не повернула голову на Ви и не вспомнила о том, чего нагляделась. Но мастер Ли продолжал:
— Что же мы получаем от всех этих знаний, полученных с помощью наблюдений? Какую пользу имеем, кто мне ответит? Ну, смелее! Шуга, ты, может быть, хочешь сказать?
— Эм… ну… — растерялся он, готовый городить что угодно, лишь бы не по делу. — Я думаю, что теперь мы знаем, что до краёв наливать нельзя, иначе расплескается, — половина юношей согнулись, сдерживая смех. Я улыбнулась, подставив к губам кулак. Неугомонный Сахарный! Кто о чем, как говорится… черт, а я, как вшивый, всё о бане думаю. Чем он там хотел похвалиться? А если бы он был вместо Ви?
— Я понял тебя, — весело подхватил мастер Ли. — Кто-нибудь ещё озвучит своё мнение? Пигун?
— Я думаю, что все эти знания привели к прогрессу и важным научным открытиям.
— А конкретнее? Биджу? — я оглянулась на кудреватого светловолосого парня, грызшего карандаш и убравшего его ото рта, когда назвали его имя.
— Ну… законы физики, геометрия, химия и всякое такое помогло человеку улететь в космос и клонировать овец.
— Есть ещё гипотезы? — руку поднял самый младший, как мне стало известно за завтраком в процессе спора между нашим и соседним столиком. — Да, Чонгук?
— Я считаю, что ничего это всё нам не дало и нафиг подобные знания не нужны, мастер Ли.
— Вот! — щелкнул он пальцами и широко заулыбался. — Молодец! Именно так считаю и я, так же думал мой учитель, и его учитель, наверное, тоже так рассуждал. Ни к чему нам вся эта ерунда в результате оказалась. Да, мы взмыли в космос на ракетах, разрывая озоновый слой и нарушая баланс планеты, портя экологию, тратя бесчисленные средства и усилия ради того, чтобы один космонавт посетил вакуум и, не редко, там сгорел. Мы научились клонировать овец и создавать зародыши в пробирках, выведя неведомые ранее вирусы, деградируя и разучаясь, в конце концов, как древние римляне, размножаться самостоятельно, создавая роботов и недочеловеков, вместо того, чтобы жить по законам природы, давшей нам жизнь. Мы пытаемся создать собственные законы, чтобы доказать, что хозяева — мы, люди. И опорой этому ставим логику и наблюдательность. Подводим итог: как же надо использовать наблюдательность правильно?
— Может, ну её? — негромко предположил Шуга, понадеявшись, что методика полного отрицания Чонгука "канает".
— Нет, не совсем, — мастер Ли скрепил руки перед собой и стал оглядывать каждого, по рядам, не упуская из вида никого. — Наблюдательность нужно использовать по делу, только так, чтобы это относилось исключительно к твоей собственной жизни, защищало её, спасало, оберегало, улучшало, без каких-либо последствий для других. В крайнем случае, с печальными последствиями для врага. Наблюдать надо, в первую очередь, за собой. Соотносить себя с этим миром и искать гармонию. Как? Наблюдать за очевидным, что уже сейчас как-то влияет на нашу жизнь, ведь, согласитесь, шарообразная форма Земли не поможет нам развести огонь и приготовить обед? Наблюдать нужно мало за чем, но очень внимательно. Особенно это касается воинов, которыми вы становитесь. Уверен, скоро мастер Хан продемонстрирует вам, до чего можно развить внимательность и, исходя из неё, реакцию. Любой обитатель Тигриного лога, получавший когда-либо первый дан, умел смотреть в глубину вещей, видеть суть, видеть всё, даже во мраке ночи, — заслушавшись его, парни притихли, кажется, загоревшись желанием получить этот самый первый дан.
— А как быстро его можно получить? — наивно поинтересовался Рэпмон.
— Спроси у Лео, — улыбнулся мастер Ли. — Он здесь больше десяти лет. Первый дан он получит до Нового года. Если пройдёт испытание…
— Испытание? — ахнул Яно.
— Да, но о нем вам думать рано, так что вернёмся к сутрам… молчи, Хансоль, прошу тебя! — учитель тряхнул плечами и, прежде чем продолжил, задержал на мне странный взгляд. Мне показалось, что он читает мои мысли, и я поспешила опустить глаза. У него-то дан явно намного выше первого. Стало быть, он видит суть, видит всё… и крошечную девичью грудь под рубашкой, возможно, видит тоже.