Божественная одержимость

Глава 45

Настоящее

Пентхаус моего отца был таким же холодным, каким я его помнила, с мраморными полами и высокими окнами, из которых открывался вид на горизонт Нью-Йорка. Его офис ничем не отличался. Тяжелый дубовый письменный стол и книги в кожаных переплетах.

Рука Тревора была твердой на моей пояснице, когда мы вошли, его молчаливая поддержка заземлила меня, даже когда у меня сжалось в груди.

Париж был мечтой.

Мы только что вернулись, проведя там две недели. Я не хотела быть здесь, но пришло время.

Мой отец поднял взгляд оо своего стола, его строгий костюм и расчетливые глаза являли собой образец самообладания, хотя я заметила слабую вспышку беспокойства, когда его взгляд переместился на Тревора и он увидел, что его рука касается меня.

Он откашлялся. — Cara. Тревор. Что случилось?

— Я знаю, что ты сделал, — я проигнорировала его вопрос, мой голос был тихим, но уверенным, гнев едва сдерживался. Мне нужно знать, почему он настроил Тревора против меня много лет назад. — Как ты мог?

Мгновение он ничего не говорил, выражение его лица было непроницаемым. Затем он сделал то, чего я никогда не ожидала — он сдался. Его плечи поникли, и он провел дрожащей рукой по лицу, выглядя старше, чем я когда-либо его видела.

— Я не хотел причинить тебе боль, Наталья. Ты должна понять... — Сказал он срывающимся голосом. — Это была ошибка.

— Что? — Мой желудок скрутило от беспокойства.

Его голос дрожал, когда он продолжил. — Твоя мать… — Он с трудом сглотнул, его руки вцепились в подлокотники кресла. — Ты должна поверить мне, cara. Я любил ее.

Эти слова подействовали на меня как физический удар. На мгновение я не могла дышать. Я почувствовала, как Тревор рядом со мной напрягся, его рука инстинктивно потянулась к моей руке.

— Что? — Мой голос перешел в шепот, дрожащий от неверия.

— Она сказала мне, что убила тебя, — сказал он, его глаза блестели от слез. — Она всегда била тебя. Я всегда находил тебя в синяках. Мы не были женаты. Она не хотела выходить замуж за Члена Семьи. Я не мог часто тебя видеть, но когда я это делал, ты была вся в синяках. — Его голос дрогнул, когда он умоляюще посмотрел на меня. — А потом, в тот день… Когда она сказала мне, что убила тебя… Я— я— я потерял самообладание, — всхлипывал он. — Я не это имел в виду.

— Что ты сделал? — Мой голос был едва слышен как шепот.

— Она сказала мне, что убила тебя. Она хотела, чтобы ты была подальше от этой жизни, подальше от меня...

Я почувствовала, как комната закружилась, когда до меня дошли его слова. — Папа...

— Я потерял контроль. Я поверил ей. Я...

— Что ты сделал.

— Боже, мне так жаль… Я не хотел, cara. Пожалуйста, ты должна понять...

Я покачала головой, по моему лицу текли слезы. — Ты убил ее?

Он закрыл лицо руками, его голос звучал приглушенно. — Я потерял контроль. Мы все так поступаем. Мы люди...

— Как ты это сделал? — Спросила я, мой голос дрожал, когда ярость и разбитое сердце переплелись внутри меня. Мне нужно знать всю правду.

Он покачал головой.

— Как.

— Я з-зад...

— Ты задушил ее, — закончил Тревор холодным голосом.

— Я не хотел. Я просто… Я думал, что она забрала тебя навсегда.

Я уставилась на него, тяжесть его признания обрушилась на меня. Все, что, как мне казалось, я знала — о своей матери, о нем, о себе — было просто еще одной ложью.

Голос Тревора рядом со мной был тихой бурей. — И ты все эти годы позволял ей думать, что это была передозировка?

Лицо моего отца исказилось гневом. — Не вмешивайся в это, Су.

— Не смей разговаривать с ним в таком тоне. — Обхватив рукой руку моего парня, чтобы прояснить наши отношения, я отступила назад, качая головой. — Я никогда не прощу тебе этого.

— Наталья, пожалуйста, — Он умолял, вставая и протягивая ко мне руки.

Тревор встал передо мной, защищая.

— Я не хочу иметь с тобой ничего общего, — сказала я срывающимся голосом. — Ни с тобой, не с мафией, ничего из этого. С меня хватит.

Не сказав больше ни слова, я выбежала из кабинета, ощущая присутствие Тревора рядом, пока сдерживала слезы, грозившие вот-вот пролиться.

В тот момент, когда двери лифта закрылись за нами, я не выдержала.

— Мне так жаль, детка. — Тревор пытался утешить меня, прижимая мое лицо к своей груди.

Я подняла на него глаза, мое зрение затуманилось. — Почему у меня такое чувство, будто я потеряла все?

— Ты не потеряла все. — Он обхватил мое лицо ладонями, его объятия были твердыми и теплыми. — У тебя все еще есть я.

И с этими словами мы оставили позади мир, частью которого я больше не хотела быть.

Свет в моей квартире был приглушен, слабый гул города просачивался сквозь окна, когда я вошел в спальню. Наталья лежала, свернувшись калачиком, на кровати спиной к двери, ее плечи поднимались и опускались от усталости.

От чашки чая в моей руке исходил слабый пар, когда я подошел к ней и осторожно поставил ее на прикроватный столик, прежде чем присесть на край кровати.

Сначала она не двигалась, но когда она, наконец, повернулась, чтобы посмотреть на меня, ее глаза были стеклянными и красными, голос хриплым от слез. — Тревор...

Я нахмурился, наклоняясь ближе. — Да?

Она с трудом сглотнула, прежде чем выдавила из себя слова. — Ты был прав.

Я нахмурился, но промолчал, позволяя ей говорить.

— Мне не следовало соглашаться на Омерту. Я хочу уйти. — Ее голос дрогнул на последнем слове, признание сломало что-то внутри нее.

— Тогда ты уйдешь, — Сказала я твердым и окончательным тоном.

Она покачала головой, ее губы сжались в дрожащую линию. — Все не так просто.

Я протянул руку, мягко, но твердо взяв ее за подбородок и приподняв ее лицо, чтобы она не могла увернуться от меня. Ее кожа была теплой под моими пальцами, ее уязвимость пробивалась сквозь ледяную оболочку, которую она обычно носила как броню. — Так и есть. Это моя проблема, с которой мне нужно разобраться.

Ее полные слез глаза искали мои, борьба в ней колебалась, как будто она хотела возразить, но не было сил.

— Я серьезно, Наталья, — Я слегка провел большим пальцем по ее подбородку. — Я разберусь с этим.

На мгновение она уставилась на меня, и я почувствовал тяжесть всего, о чем она умолчала. Доверие. Страх. Облегчение.

Наконец, она кивнула и прошептала: — Спасибо тебе.

— Пей чай. — Сказал я, смягчая тон. — И поспи. Я здесь для тебя.

Она потянулась за чашкой, держа чай так, словно это было единственное, что держало ее целой.

Что бы ни произошло дальше, я скорее сожгу мир дотла, чем позволю этому коснуться ее.

В ванной было тепло, витал слабый аромат ванили и пара. Наталья сидела в огромной ванне, подтянув колени к груди и свободно обхватив их руками. Ее голова покоилась на руках, каштановые волосы были влажными и прилипли к шее и плечам. Она почти ничего не говорила, но я и не настаивал. Прямо сейчас ей не нужны были слова — она нуждалась во мне.

Я опустился на колени рядом с ванной, вода мягко плескалась о фарфор, когда я потянулся за губкой, плавающей у края. — Наклонись вперед, amai. — Тихо попросил я, мой голос был достаточно тих, чтобы не напугать ее.

Ее взгляд метнулся ко мне, карие глаза остекленели и ничего не выражали, но она подалась вперед, так что ее спина была открыта.

Губка была теплой и мягкой на ощупь, когда я окунул ее в воду и сжал, позволив воде каскадом стекать по ее спине. Ее оливковая кожа была гладкой, дыхание ровным, но неглубоким, как будто она старалась не слишком задумываться о текущем моменте.

Я двигался медленно, осторожно, проводя губкой по ее спине нежными круговыми движениями, смывая тяжесть дня. Она не пошевелилась, не вздрогнула, просто позволила мне позаботиться о ней.

— Ты в порядке? — Мой голос был едва громче шепота.

Она кивнула один раз, ее волосы колыхнулись от этого движения.

Я потянулся за бутылочкой шампуня, налил немного себе в руки и провел по ее влажным волосам. Это было что-то, что могло показать ей, что я здесь. Мои пальцы работали осторожно, шелковистые пряди скользили по моим рукам, как золотые нити. Когда я ополоснул ее волосы, она слегка вздохнула, но этого было достаточно, чтобы сказать мне, что она начала чувствовать себя легче, пусть даже совсем немного. Я повторил процедуру с кондиционером.

Отложив распылитель в сторону, я оперся предплечьями о край ванны, наклонив голову, чтобы поймать ее взгляд. — Ты хочешь выйти?

Она кивнула, и я воспользовался полотенцем, чтобы помочь ей вытереться, как только она ступила на пушистый белый коврик. Ее глаза встретились с моими, мягкие и усталые, но уголки ее рта приподнялись в слабом подобии улыбки. — Спасибо тебе, детка. — Пробормотала она хриплым, но искренним голосом.

Я кивнул, в груди у меня все сжалось от уязвимости в ее тоне. — Всегда.

Притянув ее к себе, я крепко прижал к себе, жалея, что не могу чувствовать ее боль, чтобы ей не пришлось этого делать.

В спальне было темно, на стенах за задернутыми шторами виднелись тихие тени от города. Наталья лежала, свернувшись калачиком, сбоку от меня, ее голова покоилась у меня на груди, ее дыхание было теплым и неровным на моей коже. Она чувствовала себя хрупкой в моих объятиях, как будто могла разбиться вдребезги, если я буду держать ее слишком крепко.

Ее лоб все еще был теплым, от многочасового плача остался жар. Она почти ничего не говорила после ванны — просто позволила мне отвести ее в постель, где она погрузилась в одеяла, как будто тяжесть мира, наконец, придавила ее слишком сильно, чтобы бороться с этим.

Я убрал прядь волос цвета карамели с ее лица, мои пальцы едва касались ее кожи. Ее ресницы были темными на фоне щек, губы слегка приоткрыты, когда она пыталась дышать ровно. Она еще не спала, но была близка к этому. Я мог сказать это по тому, как ее тело обмякло подо мной, ее мышцы медленно сдавались.

Тишина между нами была интимной. Каждый ее вздох, каждый удар ее сердца были совсем рядом с моими.

Я поправил свою руку, притягивая ее немного ближе, другая моя рука слегка легла ей на спину. Она тихо вздохнула, глубже прижимаясь ко мне, ее пальцы вцепились в мою грудь. Я коснулся губами ее макушки. Я позволил ей почувствовать мое присутствие, мое тепло, ровный ритм моего сердцебиения под ней.

Шли минуты, ее дыхание становилось ровнее. Сон наконец овладел ею, ее хватка на мне ослабла, ее тело растворилось в моем.

Я уставился в потолок, лениво проводя рукой по ее спине. Я бы никогда никому не позволил прикоснуться к ней — ни сейчас, ни когда-либо.

Когда ее дыхание полностью выровнялось, мою грудь сдавило от чего-то, что я не мог выразить словами. Грубого и всепоглощающего. Я бы сжег весь мир, чтобы защитить свою любовь.

Наклонившись, я запечатлел нежный поцелуй на ее виске, задержавшись на мгновение.

Ее аромат, ее тепло, ее доверие — всего этого было достаточно, чтобы успокоить меня.

И пока она лежала там, впервые за несколько часов обретя покой, я поклялся, что так будет всегда.

Утро было холодным, какой-то резкий озноб. Наталья сделала шаг вперед, крепко обхватив себя руками. В тихом мемориальном парке воздух пах влажной землей и слабым ароматом цветов, но это никак не смягчало нависшую над нами тяжесть.

Я не сказал ей, как нашел это место. Она не спрашивала.

Перед нами стояло скромное надгробие с выгравированным на граните именем — Анабелла Риччи.

Наталья опустилась на колени, ее пальцы пробежались по вырезанным буквам имени ее матери.

Я остался на шаг позади, давая ей пространство, в котором она нуждалась, но готовый сократить разрыв, если я ей понадоблюсь.

Ее голос был едва слышен, как шепот: — Я даже не знаю, ненавижу ли я ее больше.

Я присел на корточки рядом с ней, холод от земли просачивался сквозь мои джинсы. — Тебе не обязательно решать это сейчас.

Она покачала головой, ее волосы мягкими локонами упали вперед. — Я провела так много лет, думая о ней. Задаваясь вопросом, почему она ушла. Задаваясь вопросом, любила ли она меня когда-нибудь вообще. — Ее голос дрогнул, и она горько рассмеялась. — А теперь я узнаю, что на самом деле она вообще не уходила.

— Я хотел бы сказать что-нибудь, чтобы облегчить твою боль, — мягко сказал я, моя рука потянулась к ее руке. — Но я не могу.

Она переплела наши пальцы, крепко сжимая, как будто я был ее единственным якорем в настоящем. — После всего, что случилось… Почему это все еще так больно?

— Потому что она была твоей матерью.

Тогда она повернула голову и посмотрела на меня, ее мягкие карие глаза блестели от непролитых слез. Уязвимость в ее взгляде поразила меня сильнее, чем любой удар, который я когда-либо получал.

Я протянул руку, смахивая большим пальцем случайную слезинку с ее щеки. — Тебе позволено почувствовать это. Все это.

— Спасибо тебе, — Пробормотала она хриплым, но твердым голосом. — Я люблю тебя.

Я встал, протягивая ей руку. Она поколебалась мгновение, прежде чем принять ее, позволив мне поднять ее на ноги.

Когда мы отходили от могилы, ее рука все еще была в моей, я знал одно наверняка.

Я больше никогда не позволю ей ни с чем сталкиваться в одиночку.