Бурбон и секреты

Глава 15

Линкольн

— Привет, Хэл. — Я машу рукой, сбегая по ступенькам крыльца, босиком, волосы все еще влажные после душа. Ларк и Лили стоят, скрестив руки на груди у начала подъездной дорожки, наблюдая, как Хэл выпрыгивает из кабины своего грузовика.

— Линкольн, как дела, мужик? — Он пожимает мне руку, а затем направляется к задней части своего трейлера. Семья Хэла владеет частью фермерских угодий, которые мы арендуем, но вместо кукурузы и зерновых они держат скот.

Я не совсем понимаю, что он здесь делает, но спрашиваю:

— Как идут дела?

Он отпирает сначала правую дверь трейлера, а затем переключается на левую, поддерживая разговор.

— Каждый год по-разному, но в целом все неплохо.

Я упираю руки в бока. Это не просто остановка, чтобы поздороваться.

— Что происходит? Тебе нужна помощь?

Покачав головой, он опускает заднюю дверь трейлера.

— Нет, все в порядке. У нее добрый нрав. Думаю, она вам подойдет.

И прежде, чем я успеваю сформулировать вопрос, из трейлера появляется корова песочного цвета. Шерсть на ее голове длиннее, чем в других местах, но все же достаточно короткая, чтобы были видны ее большие черные глаза.

Я нервно смеюсь.

— Ларк и Лили Фокс, что сейчас происходит?

Хэл переводит взгляд с них на меня.

— Я привез вашу высокогорную корову. — Выражение моего лица, должно быть, говорит ему о том, как много я знаю. — Оплачено полностью. Твои девочки внесли последний платеж несколько дней назад.

С широко раскрытыми глазами и стеснением в груди я медленно поворачиваю голову к своим дочерям.

— Вы купили корову.

Вы, черт возьми, издеваетесь надо мной.

— Мне жаль, Хэл. Тебе придется забрать ее обратно.

Лили кричит:

— Нет! Папа, ну же!

Ларк молчит, покусывая губу и теребя край своей футболки с логотипом Spice Girls.

— Как вы смогли заплатить за это? — тихо спрашиваю я. По ровному тону мои девочки понимают, что я вот-вот сорвусь.

— Банка ругательств, — отвечают они в унисон.

Что. За. Черт.

Хэл улыбается и подходит ко мне, а корова плетется за ним.

— Это замечательное животное, если вы можете позволить себе держать ее в крытом помещении в холодные месяцы и кормить смесью травяного сена и люцерны. Если тебе нужно обдумать, готов ли ты заниматься этим, я могу оставить ее у себя на некоторое время. — Он оглядывается на моих девочек, которые, как я полагаю, пытаются придумать, как мне это объяснить. — Позвони мне через несколько дней и скажи, может мне стоит найти ей новый дом. Мои животные должны жить там, где им рады и где о них хорошо заботятся. Мне очень жаль, Линкольн. Я не должен был предполагать, что ты согласился на это.

— Мы будем ее любить, папа, — говорит Ларк, глядя на меня умоляющими глазами. — Пожалуйста. — И это потрясает меня. Это задевает меня так, что я понимаю, что не смогу отказать без веской причины. И у меня ее нет.

— Ларк, что ты собираешься делать с коровой?

— Дотти, — поправляет Хэл. — Девочки дали ей имя, когда купили.

Я сердито смотрю на Хэла, а Ларк продолжает:

— Разве она не выглядит так, будто ее зовут Дотти?

Глубоко вздохнув, я упираю руки в бока.

— Ты ведь понимаешь, что у нас нет амбара или чего-то похожего для содержания коровы?

Лили отвечает:

— Папа, мы же Фоксы. Мы что-то придумаем.

Туше.

Я на мгновение закрываю глаза и запрокидываю голову.

— Использовать мои собственные слова против меня должно быть противозаконно. — Я указываю на нее, выгнув бровь. Когда я смотрю на своих девочек, все, о чем я могу думать, это — как я могу отказать? Гребаный черт.

Я провожу рукой по лицу.

— Хорошо. Хэл, мне понадобится немного времени, чтобы понять, как мы справимся с этим. — Я наблюдаю за тем, как глаза Ларк наполняются слезами, а на лице Лили появляется широкая улыбка. — Ты не против, если мои девочки будут ежедневно приходить к тебе домой, чтобы научиться ухаживать за ней, а я за пару недель решу вопрос с тем, чтобы мы разместили ее как следует.

— Думаю, это отличная идея, Линкольн, — с облегчением говорит Хэл.

Я хлопаю в ладоши.

— Это последний раз, когда вы проворачиваете что-то вроде покупки животного без моего ведома. — Я показываю на корову, которую грузят обратно в трейлер. — Это семейное решение. То, что живет и дышит, нельзя купить просто так.

Ларк бросает косой взгляд на Лили.

— Нет. — Я указываю между ними. — Нет. Нет. Что это за взгляд? — Я знаю этот взгляд — он означает, что это еще не все. И мои девочки умны, они не собираются разглашать информацию, которая может выдать то, чем они занимаются. Они как будто ждут, когда упадет второй ботинок. И тут меня осеняет — черно-коричневый щенок. Кит. — Черт возьми, вы купили и собаку? — говорю я.

— Кит, — говорит Лили. — Ее зовут Кит, и мы взяли ее из приюта. Мы знали, что ты не согласишься сразу, поэтому спрятали ее в соседском амбаре. Но потом Фэй нашла нас.

Ларк добавляет:

— И она сказала, что присмотрит за ней, пока...

— До каких пор? Девочки, серьезно? Вы просто включаете животных в нашу жизнь без моего ведома. Как вы себе это представляете?

Но Лили улыбается и, пожав плечами, говорит:

— Если ты построишь амбар...

— Нет. Мы обсуждаем, а потом принимаем решение. Вместе.

Лили и Ларк выпрыгивают из грузовика, хлопают дверьми и бегут по подъездной дорожке, чтобы поприветствовать Джулеп и неуловимого щенка по имени Кит. Я вдыхаю радость от того, что я рядом со своей семьей, а затем выдыхаю ненависть к себе за то, что не уделил этому больше внимания. Чьи гребаные дети покупают животных или приводят домой собаку без ведома родителей?

Я откидываю голову на спинку сиденья — было бы намного легче, если бы Лив была рядом. Быть одиноким родителем иногда чертовски трудно. Я впервые позволяю себе задуматься о том, что у меня может быть кто-то, чтобы делать это вместе со мной. Посмеяться над провалом в моем воспитании и найти способ избежать этого в будущем. Выслушать, как я схожу с ума от того, насколько умны мои девочки — они только что просто надули меня, черт возьми.

Ландшафт вокруг дома Эйса — это открытка Кентукки. По широким просторам загонов, которые расположены по всей левой стороне участка, а также по массивным белым конюшням, занимающим все пространство справа, становится ясно, что у моего брата есть две совершенно разные страсти: бурбон и лошади.

Сумерки окрашивают горизонт брызгами глубоких оранжевых и мягких пурпурных оттенков. Прекрасно. Я выхожу из джипа и наблюдаю, как мои девочки разговаривают с Хэдли, которая, должно быть, приехала прямо перед нами. Гриз сидит на своем привычном месте на веранде и улыбается, любуясь той же картиной. Двое всадников, скачущих в нашу сторону верхом на лошадях, преодолевают холм на границе моей видимости, — трудно разобрать, кто это может быть, кроме того, что это мужчина и женщина. Звук копыт, ударяющихся о землю остается тихим, пока я наблюдаю за ними, но когда я действительно сосредотачиваюсь на всадниках, он разносится громким эхом. Мой брат приближается к нам, и такую улыбку на его лице я вижу не так уж часто.

В нескольких футах позади него скачет не кто иной, как Фэй.

У меня внутри все сжимается, когда я понимаю, что именно она стала причиной улыбки на лице моего брата. Я уверен, что она не собирается ему уступать.

— Что за хрень? — спрашивает Хэдли, подходя ко мне и положив руки на бедра, пока мы оба смотрим, как они проносятся мимо. Они поднимают ветер и пыль, осевшую на тропинке.

Я бросаю взгляд на свою лучшую подругу.

— Тебя не пригласили прокатиться?

— Это не те скачки, которые меня интересуют.

Я смеюсь и смотрю на ее волосы, собранные в высокую прическу так, что локоны рассыпаются во все стороны.

— Ты только что приехала?

— Хэдли Джин Финч, твоему любимому Фоксу нужно потискаться, — перебивает Гриз, оказываясь рядом с нами. Она крепко обнимает его, и старик наслаждается этим. Обхватив его руками, мы втроем наблюдаем, как Эйс и Фэй спрыгивают с лошадей и смеются над чем-то. Когда, черт возьми, Эйс успел стать смешным?

Хэдли спрашивает:

— Гриз, ты приглашаешь на ужин каждую красотку, которая приезжает в город?

Он усмехается.

— Сногсшибательная, правда? У меня хорошее предчувствие на ее счет. — Глядя на меня поверх ее головы, он продолжает: — Мои внуки, возможно, знают кое-что о бурбоне, но они, похоже, не знают, что такое химия...

Может быть, это выглядит так со стороны, но я точно знаю, как она ощущается. Я не могу избавиться от этого чувства с тех пор, как она вернулась. Он сжимает мое плечо и идет обратно к веранде, крича на ходу:

— Может, стоит начать добиваться того, чего вы оба хотите, а не просто сидеть и ждать, когда это чудесным образом произойдет.

— Больше адекватности, Гриз, — говорит Хэдли себе под нос.

Я целую ее в макушку.

— Слышал, что ты встречаешься с начальником пожарной охраны.

Она поднимает на меня глаза и улыбается.

— Уточни, что ты имеешь в виду под «встречаешься».

— Вместе сходить поесть. Насладиться обществом друг друга...

Она вздыхает.

— Линк, ты как будто совсем меня не знаешь. Я трахаюсь с начальником пожарной охраны... — Затем она понижает голос. — И его новобранцем.

Я поднимаю брови.

— Они оба в курсе?

— Они в курсе. — Она кивает, ухмыляясь. — О, поверь мне, они в курсе.

— Черт возьми, девочка! — восклицаю я. Я знаю, что это еще не все, и когда она захочет поделиться, то расскажет. Потому что, как бы ни веселилась моя лучшая подруга, куда бы ее ни занесло ветром, она жаждет стабильности. Именно поэтому в детстве она стала проводить так много времени с нами, несмотря на то, какими дикими были я и мои братья. У нас всегда были семейные ужины, Гриз обязательно спрашивал, где мы были и что делали. Никто не интересовался ею настолько, чтобы спросить, пока она не оказалась за нашим обеденным столом.

— Близость — это все, — продолжает она. — Ты знаешь, что с моей крыши есть прямой доступ к пожарной станции через дорогу...

Я изо всех сил стараюсь слушать, но не могу удержаться от того, чтобы не бросить взгляд в сторону конюшни. Эйс держит поводья обеих лошадей, а Фэй идет за ним. Улыбается, улыбается, улыбается. Почему она проводит с ним время? Я все еще думаю о том, как она прижималась ко мне. О ее запахе, который остался на моих пальцах той ночью. Как я был близок к тому, чтобы ворваться в ближайшую дверь и трахнуть ее, как мне хотелось.

А теперь она запрокидывает голову, смеясь над тем, что говорит Эйс. Он не такой уж и смешной. Мой здравый смысл покидает меня.

— Я сейчас вернусь, — прерываю я Хэдли.

— О, ладно... — говорит она в ответ, и я слышу ее смех, когда до нее доходит, куда я направляюсь.

Руки сжимаются в кулаки, я ломаю голову над тем, что скажу, когда доберусь до конюшни, но ничего не могу придумать. Мои ботинки стучат по каменной дорожке, ведущей к двойным дверям конюшни. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что не хочу, чтобы мой старший брат находился рядом ней. Можно ли считать себя сумасшедшим, если знаешь, что то, что ты собираешься сделать, именно безумие и есть? Глупо до безумия.

Если бы не прохладный ветерок, проникающий в открытые двери, вы бы никогда не узнали, сколько здесь лошадей. Здесь очень чисто. Фэй снова заливается смехом откуда-то со стороны крайних стойл, и этот звук не должен вызывать у меня реакцию, но вызывает. Его отголосок проникает под кожу и заставляет меня испытывать гнев, которого я не чувствовал уже очень давно. Мне хочется взять то, что я не имею права даже желать. На ней слишком большая мужская рубашка, застегнутая лишь наполовину, и лучше бы она, блядь, не была его, и обтягивающие черные брюки, заправленные в высокие ковбойские сапоги — более грязные и поношенные, чем те фиолетовые, что были на ней в «Bottom of the Barrel».

Эйс смеется над чем-то, что она сказала, и улыбка все еще не сходит с его лица, когда он замечает меня.

— Привет, Линк. — Он снимает седло с лошади, на которой скакал.

— Привет, — говорю я, тяжело дыша и не сводя глаз с Фэй. — Мне нужна минутка.

Фэй быстро смотрит на Эйса, а потом на меня.

— Эйс, я позабочусь о лошадях, прежде чем мы придем ужинать. — И поскольку он мой брат, он больше не задает никаких вопросов. Он понимает, что мне нужно побыть с ней наедине. Он делает небольшую паузу, пытаясь прочесть между строк. Да, брат, она моя.

— Отлично прокатились, Фэй, — говорит он, хлопая меня по плечу. Затем, с легкой улыбкой проходя мимо меня, он добавляет: — Я буду здесь, если ты захочешь еще.

Я бормочу под нос:

— Ублюдок. — Достаточно громко, чтобы он услышал.

Его плечи дрожат от сдерживаемого смеха, когда он уходит.

Фэй поднимает коробку с закусками и вздыхает:

— Я умираю с голоду.

Выхватив коробку у нее из рук, я кладу ее обратно на табурет, с которого она ее взяла. Сделав еще один шаг вперед, я оказываюсь перед ней.

— Что ты здесь делаешь?

Я продолжаю двигаться вперед, а она отступает назад.

— Совершенно очевидно, что я гуляла с твоим братом. — Она с вызовом вздергивает подбородок. — Давненько я так хорошо не каталась. — Намек звучит громко и ясно.

— Нет, — выдавливаю я, и она вглядывается в мое лицо, пытаясь понять значение этого простого слова. — Ты меня неправильно поняла. — Она останавливается, когда упирается спиной в стену, и я оставляю между нами пространство, достаточное, чтобы дышать. — Мне не нравится, когда мне лгут, поэтому я спрошу тебя еще раз, что ты здесь делаешь? В Фиаско. И не надо нести всякую чушь про шоу у Хэдли или про Мэгги. Вы едва смотрите друг на друга.

Я поднимаю руку и позволяю своим пальцам откинуть волосы с ее лица. Я не знаю, что такого приятного в том, что я нахожусь рядом с ней, что вызывает эти ощущения. Я должен игнорировать это, двигаться дальше и забыть о том вечере в темном переулке. Стереть из памяти каждый момент той ночи на кукурузном поле, пока моя жизнь не стала еще более сложной и запутанной. Я не хочу быть рядом с той, кому не могу доверять.

— Из всех мест, где ты могла бы выступать, почему именно здесь?

Она поднимает лицо, прижимаясь ко мне, пока я накручиваю прядь ее волос на палец. Я слегка тяну ее за прядь, запрокидывая ее голову еще немного назад, как раз туда, куда я хочу. Ее губы приоткрыты, она как будто пытается решить, стоит ли ей позволить мне вести ее за собой.

— С чего ты взял, что это твое дело — знать, зачем я здесь?

Ее взгляд прикован к моим губам, когда я говорю:

— Это мое дело, если ты работаешь в клубе моей лучшей подруги. Это мое дело, если ты приходишь в дом моей семьи на ужин. Это мое гребаное дело, когда у тебя есть секрет, который ты скрываешь от меня, когда речь идет о моих девочках.

— Черт возьми, — говорит она на выдохе. — Они были очень убедительны. И вдруг ты уже владелец щенка...

Я не могу удержаться, чтобы не рассмеяться, и моя злость проходит.

— О, я знаю. — Медленно покачав головой, я тяжело вздыхаю. — Каким-то образом они придумали, как не просить меня о том, что им нужно. Они просто делают это сами. — Не знаю, зачем я ей это говорю. — Они купили корову, Дотти. Честно говоря, больше всего меня впечатляет, что они додумались, как это сделать.

Она звонко смеется.

— И теперь у тебя есть собака по имени Кит, которую ты можешь добавить к своему выводку.

Расслабившись, я не могу не рассмеяться вместе с ней.

— Мне кажется, что я должен злиться, но я...

Она кладет руку мне на грудь, и у меня перехватывает дыхание. Ее пальцы пробегают по ряду пуговиц, когда она говорит:

— Я никогда не знала своего настоящего отца. У моей мамы было много бойфрендов. Отец Мэгги был рядом какое-то время, но он никогда не давал понять, что рад моему присутствию. Все, кто были после него, интересовались моей мамой, а не ее семьей.

Она продолжает, наблюдая, как мои пальцы успокаивающими движениями поглаживают внутреннюю сторону ее запястья.

— Твоим девочкам повезло, что они знают, каково это — быть любимыми своим отцом, — мягко говорит она. От этих слов у меня теплеет на душе. Мысль о том, что моя любовь к ним очевидна практически незнакомке, заставляет меня чувствовать, что я делаю все правильно.

Когда я приподнимаю ее подбородок и убираю прядь светлых волос, упавшую ей на глаза, ее улыбка исчезает. На мгновение наши взгляды встречаются, прежде чем она опускает взгляд на мои губы. Я не понимаю, как мы можем так быстро перейти от гнева и разочарования к сладкой уязвимости и жару, который мы должны игнорировать. Это безрассудно.

Да, Персик, я тоже хочу тебя поцеловать.

Я хотел снова поцеловать ее дольше, чем готов признать.

— Мы оба знаем, что это плохая идея, — говорю я, но это звучит совсем неубедительно.

— Ты прав. Плохая, — говорит она на выдохе. Но ее слова замирают, когда она сжимает пальцами мою рубашку и притягивает к себе. Она держится за меня так, словно последнее, чего она хочет — это остановиться или отпустить.

Я прочищаю горло, пытаясь вспомнить, что заставляет меня сдерживаться. В такой близости я не справляюсь. Поэтому я говорю ей единственную правду, которая действительно имеет значение.

— Я не доверяю тебе.

Ее дыхание сбивается, когда мой большой палец проводит по ее челюсти, направляясь к ее губам.

— Но ты бы хотел, — говорит она, не отрывая взгляда от моих губ. — Так же, как я хочу ненавидеть тебя.

Я провожу большим пальцем по ее нижней губе и шепчу:

— Но не можешь.

Она медленно поворачивает голову вправо, а затем влево. Когда из ее рта выскальзывает язычок, чтобы облизать нижнюю губу, несмотря на все возможные причины прекратить это, единственное, о чем я могу думать — это о том, как приятно будет сжимать ее в моих объятиях. Всего несколько слов и колкостей, слетевших с ее губ — и я становлюсь твердым и чертовски готовым к тому, чтобы взять то, что я хочу.

— И что мы будем с этим делать?