Девушки судьбы и ярости

3. Леи

В этот раз, когда стражники подходят к моей двери, я готова.

Я не спала всю ночь, мастеря петлю из оторванных полосок своего ханьфу. К счастью, ещё достаточно холодно, чтобы легко одеваться. Поскольку жаровня или фонарь были бы слишком большим оружием в моих руках, стражники каждые 3 дня выдают мне новые комплекты тёплой одежды. Хотя сейчас, должно быть, почти весна, в этой мраморной комнате без окон кажется, что ещё зима, а им нельзя, чтобы я простудилась и замёрзла до смерти на их смене.

Я должна умереть, но не им меня убивать.

Услышав движение в коридоре, я вскакиваю, хватаю своё самодельное оружие и прижимаюсь к стене справа от двери. Когда шаги приближаются, я провожу пальцем по плетёной ткани, намотанной на ладонь.

Шаги демона – не копыта, а тяжёлые и глухие шаги с прищёлкиванием. Когти? За всё время, проведённое взаперти, я научилась различать особенности походки каждого стражника. Тяжёлые шаги означают птицу или рептилию, хотя, скорее всего, рептилию, поскольку птицедемоны встречаются здесь редко. Мягкие шаги скорее принадлежат медведю.

Стража ходит парами. После моей первой попытки побега, через несколько дней после того, как Наджа привезла меня сюда, мне сократили приёмы пищи с двух раз в день до одного. После второй попытки мне начали подмешивать в еду снотворные травы. После третьей меня били, пока я не потеряла сознание. Когда я очнулась, у меня из комнаты вынесли скудную мебель. Точнее, это помещение лучше было бы назвать камерой.

Сокрытый Дворец всегда был для меня тюрьмой.

Я жду в темноте. Это будет попытка побега номер четыре.

В ихаранских культурах четыре – несчастливое число из-за того, насколько оно похоже на наше слово, обозначающее смерть. Считается, что младенцы, рождённые в четвертый день месяца, обречены на несчастье. Мы избегаем зажигать четыре ароматические палочки одновременно, чтобы не испортить молитвы. Тянь – всегда самая подозрительная в моей маленькой семье, торгующей травами, – обычно даже пропускала это число при счёте. Она откладывала две бамбуковые бусины на счётах и переходила от трёх к пяти быстро и точно, как будто боялась заразиться, если долго к ним прикасаться.

Глухой шаг, щелчок. Глухой шаг, щелчок.

По мере приближения стражников мне приходит мысль, что именно эта попытка, под несчастливым номером четыре, будет единственной удачной. В конце концов, пусть смерть обратит внимание на мою дверь.

Присев в атакующей стойке, которой меня научил Шифу Цаэнь, я поворачиваю своё самодельное оружие и подпрыгиваю на носках ног.

Раздаётся лязг открываемых замков. Затем в комнату проникает луч света.

Входит первый стражник. Я угадала – это демон-ящерица. На его чешуйчатом лице появляется тень недоумения, когда он не видит меня на месте для сна, но едва он успевает оглянуться, я прыгаю на него и набрасываю на шею петлю.

Она легко проскальзывает у него через голову, и я сбиваю его с ног.

Он с криком отшатывается назад, взмахивая когтистыми руки, царапает меня, наносит удары по бёдрам и бокам. Но я держусь, наполовину сев ему на шею, и изо всех сил затягиваю петлю.

Второй стражник врывается в комнату с саблей наголо. Это страшная женщина-панда, у которой на одном пальце больше мышц, чем у меня на всём теле. Но вместо меча, она пытается оттащить меня голыми руками.

Я уклоняюсь от её ударов с маниакальной кривой усмешкой.

Им нельзя рисковать и убить меня.

Я знаю это с тех пор, как меня сюда привезли – даже раньше, когда Наджа нашла меня месяц назад, одинокую и всю в крови в пустыне, и сказала, что забирает меня домой. Я знаю, что эта защита носит лишь временный характер. Король хочет выместить на мне всю свою боль и позор, хочет отомстить мне за себя по полной.

Но сейчас мне всё равно. Сейчас, уперевшись коленями в плечи сопротивляющемуся ящеру, я изо всех сил стараюсь затянуть петлю, насмехаясь над пандой, которая размахивает своим бесполезным мечом.

– Девчонка убегает! – кричит она в коридор, а потом снова попытаться схватить меня.

Меня спасает, что колени ящера подкашиваются. Мы оба растягиваемся на полу. Я прижимаю его к земле. Он молотит чешуйчатыми руками. Женщина-панда хватает меня сзади за ворот тонкого, наполовину разорванного одеяния, но от её потуг я только сильнее затягиваю петлю.

Стражник-рептилия фыркает.

Теперь уже ждать недолго.

В глазах пляшут красные огоньки. Тёмное желание бурлит в венах – даже не желание, а потребность. Потребность, чтобы кто-то поплатился за всё, что произошло. Хочется высвободить весь гнев, который кипел во мне с той безнадёжной ночи в пустыне. С тех пор, как я в последний раз держала её в своих объятиях. С тех пор, как мы наткнулись на горящие обломки посреди рисового поля. С тех пор, как весёлого мальчика-леопарда предали земле. С тех пор... с тех пор, как всё.

И внезапно, столь же мгновенно, как чиркают спичкой, гнев, отчаяние и огонь исчезают. Как будто душа отделяется от тела. Паря вне себя, над происходящим, я вижу внизу кровавую картину.

Солдат-панда пытается разнять две борющиеся фигуры на полу, одна из них – демон при смерти, прижатый к полу обезумевшей человеческой девушкой с жаждой крови в глазах. Голова девушки откинута назад. Костяшки её пальцев побелели там, где сжимают петлю, на изготовление которой она потратила целую ночь, и всё ради этого момента. Ещё одна смерть, которую она занесёт в свой послужной список.

Я опускаю взгляд, и глаза девушки встречаются с моими.

Обрамлённые густыми ресницами и окровавленными белками, я вижу её золотистые радужки: прозрачные, жидкие, цвета новогоднего золота. Но это всё, что я узнаю в них. Её дикий взгляд пронзает меня. С таким же успехом она может быть незнакомкой.

Затем мгновение прерывается. Всё с ревом возвращается на свои места. Ящер, дергаясь подо мной, издаёт ужасные звуки. Женщина-панда вопит. По коридору раздаются торопливые шаги – бегут ещё стражники.

Я отпускаю петлю настолько внезапно, что солдат-панда летит в сторону и со стоном откидывается назад. Я падаю на неё, и в следующее мгновение на меня набрасываются другие стражники. Их слишком много, чтобы сражаться, сильные руки заламывают мне руки за спину.

Мне разжимают зубы. Кто-то вливает в рот знакомую горечь успокаивающих трав.

Я проглатываю её, и когда через несколько секунд наступает темнота, которая затягивает меня на дно, я испытываю благодарность.

Впервые с тех пор, как меня вернули во дворец, я просыпаюсь в новой комнате.

Это чувствуется по теплу. Даже не открыв глаз, я чувствую солнечный свет и мягкость постельного белья, непривычные после долгих недель темноты и ощущения холодного камня под спиной. Воздух сладок: пионы и чай, с затаённой мускусной ноткой, которую не в состоянии замаскировать приятные ароматы. Что-то в этом запахе врезается мне в память. Открывая глаза, ещё сонная от трав, я поправляю одеяло, накинутое на тело, и замечаю, что я совсем без одежды.

Я резко выпрямляюсь. Прижимая простыню к груди, я дико оглядываюсь, оскалив зубы, готовая к драке. Но комната пуста.

Успокоив дыхание, я свободной рукой убираю волосы с лица. Я ожидаю, что буду связана по рукам и ногам; долгие недели в камере и бесчисленные допросы точно не пошли на пользу моей красоте. Но мои пальцы плавно скользят по постели.

Меня вымыли. Внутри всё сжимается при мысли, что кто-то касался меня, пока я находилась без сознания. Затем я издаю колючий смешок. Почему я должна ожидать чего-то иного? Это же Сокрытый Дворец. Здесь моё тело – нечто такое, с чем демоны могут делать всё, что им заблагорассудится. У двора это получается лучше всего: отнимать и опустошать. Каста Бумага для них не просто каста, а некое состояние, ожидание того, какими мы должны быть – слабыми, пустыми, кого можно порвать или использовать и выбросить, не задумываясь.

Сердце мрачно бьётся. Потому что я давно поняла, что у Касты Бумаги есть собственная сила – способность воспламеняться, меняться, эволюционировать. И молодая человеческая девушка, которую вернули обратно во дворец, уже не та, какой была раньше.

"Сосредоточься, – говорю я себе. – Вспомни тренировки Цаэня. Оцени своё окружение. Всё может стать твоей погибелью – или путём к победе".

Я осматриваю комнату. Хотя стены и полы вырезаны из того же кремово-белого мрамора, что и камера, здесь есть мягкая мебелью. Шелка развеваются над наполовину опущенными ставнями. Ротанговый коврик тянется от одного конца комнаты до другого. Я сижу на кровати в углу комнаты. Напротив меня стоит низкий столик с подушками вокруг. На столе две чашки – одна почти пустая, из неё ещё поднимаются струйки пара.

Здесь недавно кто-то был.

При виде чая остро-мускусный запах снова пробуждает неясные воспоминания. Но у меня никак не получается вспомнить, что это такое, и вместо того, чтобы тратить время на погоню за старыми воспоминаниями, я обращаю внимание на окна.

Я за считанные мгновения вскакиваю на ноги, заворачиваюсь в одеяло, подхожу к ближайшему окну и раздвигаю ставни. Я карабкаюсь на выступ, чуть не вскрикивая от порыва холодного весеннего воздуха, восхитительно будоражащего душу пения птиц, солнечного света и дразнящего обещания свободы…

Позади меня щёлкают когти.

– Слезай оттуда, Лей-чжи, – приказывает хриплый голос.

Я замираю, по-прежнему скрюченная в неловкой позе с перекрученным одеялом, задравшимся почти до талии, но не поворачиваюсь. Теперь, когда глаза привыкли к свету, я не могу заставить себя отвести взгляд от этого вида.

Мы высоко, по крайней мере, на третьем этаже. Кварталы приземистых зданий тянутся вдаль, местами прерываемые зелёными двориками и широкими площадями. Река блестит под полуденным солнцем. Мой взгляд прикован к дальнему левому краю, где раскинулись зелёные сады и леса. Птицы стайками кружатся над далёкими верхушками деревьев, такие знакомые из-за того, сколько раз я смотрела в другое окно в этом же самом месте, всем своим существом желая присоединиться к ним.

И там, далеко вдалеке – причина, по которой это так и оставалось несбыточным желанием.

Высокие стены из полуночного камня.

Конечно, я всё это время знала, где нахожусь, но когда увидела, меня снова осенило. Когда-то я думала, что никогда больше не увижу этих улиц и дворов. Я была настолько уверена в этом.

Мы были так в этом уверены.

– Лей-чжи! – вновь слышу я резкий голос, лающий мне в спину. – Немедленно спускайся оттуда! Бумажная Девушка так себя не ведёт.

Бумажная Девушка.

Эти слова ещё больше усиливают язвительность.

Стараясь придать своему лицу как можно более нейтральное выражение, я соскальзываю с выступа.

– Мадам Химура, – любезно говорю я, поворачиваясь к ней лицом. – Как чудесно видеть вас снова.

Она свирепо смотрит, прищурив свои жёлтые орлиные глаза. Перья у неё на шее взъерошены – явный признак гнева, – и она так крепко сжимает трость с костяной ручкой, что я удивляюсь, как та ещё не треснула.

Я выпрямляюсь, готовясь к неизбежному рукоприкладству и неистовой силе мадам Химуры, к которой мы все так привыкли. Хотя старая женщина-орлица была всего лишь надзирательницей над куртизанками, она всегда держалась с авторитетом армейского генерала, способного одинаково жестоко поддерживать порядок словами и ударами.

Однако сегодня она лишь указывает крылатой рукой на стол.

– Садись, – говорит она почти устало. – И постарайся больше тратить моё время на попытки сбежать. Снаружи и по всему зданию есть стражники и много кого ещё.

– Я могла бы уйти через окно, – упрямо предлагаю я.

– Хочешь сказать, ты научилась летать?

– Не знаю. Никогда не пробовала.

– Тогда попробуй, девочка, – мадам Химура машет рукой. – Мне будет всё равно.

Когда я не двигаюсь, она огрызается:

– Вот и я подумала, что у тебя за время отсутствия вряд ли отросли крылья, – и подходит к столу.

Я не присоединяюсь к ней. Продолжая сверлить её взглядом, я начинаю:

– Где...

– Мы в Королевском Дворе королевского дворца. Это Лунный Флигель.

Лунный Флигель. Смутно припоминаю ранний урок в своём качестве Бумажной Девушки в апартаментах другой хранительницы, госпожи Эйры, когда она рассказывала о различных помещениях дворца. Королевская крепость в Королевском Дворе – самое большое здание в Сокрытом Дворце, высеченное из того же тёмного камня, что и стена по периметру. Лунный Флигель же представляет собой кольцо в восточной части здания, вырезанное из белого мрамора, как рекомендовано архитекторами для оптимального процветания. Если я правильно помню, в нём расположены кабинеты высокопоставленных придворных, а также комнаты для приёма гостей.

Я бросаю взгляд на дверь, затем на окно, пытаясь просчитать пути отступления. Но теперь, когда я точно вижу, где мы находимся, то понимаю, что любые мои попытки будут тщетны.

По крайней мере, без надлежащего планирования.

Неохотно я присоединяюсь к мадам Химуре за столом. Она протягивает руку и наполняет мою чашку.

– А где же горничные? – выгибаю я бровь.

Никогда раньше не видела, чтобы мадам Химура хотя бы для чего-то поднимала крылатую руку – разве что для того, чтобы стукнуть нас.

– Их больше нет, – она ставит чайник.

Мой взгляд скользит по ней. Под своим серым ханьфу мадам Химура выглядит осунувшейся, её тёмные перья плоские и тусклые на фоне тела, а не лоснящиеся от масла и духов. Её движения скованны, не столь быстры, как раньше.

Я видела слишком много женщин со сломленным духом, чтобы не признать этого сейчас. Тем не менее, что бы Король ни сделал с мадам Химурой, он был осторожен, чтобы не оставить видимых следов жестокого обращения. Может быть, шаманы поработали с её телом так же, как с моим, после моих ночей с ним? Может быть, их магия помогла снять синяки с её кожи, не позволяя чарам проникнуть дальше, чтобы боль оставалась невидимым напоминанием о том, что ему нельзя перечить?

Моя жалость недолговечна. Мадам Химура никогда не проявляла доброты ни к одной из нас, когда нам было больно. Это она вышвырнула Марико, как мусор. Это она запретила шаманам лечить меня после того, как меня растерзал Король.

Вопросы сыплются из меня потоком:

– Где госпожа Эйра? Другие девочки в безопасности? Где Кензо, Лилл? Почему я здесь?

Я не произношу того, что имею в виду: почему я жива?

– Я здесь не для того, чтобы отвечать на твои вопросы, Лей-чжи, хоть у тебя и хватило терпения задавать их так, как я тебя учила, – свирепо смотрит на меня мадам Химура.

– Тогда что вы здесь делаете? – спрашиваю я, нахмурившись.

– Я здесь затем же, зачем и всегда – чтобы подготовить тебя, – отвечает она так, как будто это очевидно. – Сегодня вечером тебе предстоит важный ужин, и ты должна выглядеть как можно лучше для Короля.

– Вы шутите? – смеюсь я, и смех получается резким. Когда мадам Химура ничего не отвечает, я опускаюсь на колени, тряся стол с такой силой, что моя чашка опрокидывается, а чай разливается по лакированному дереву. Мадам Химура неодобрительно смотрит на беспорядок, но я не отрываю от неё глаз. – Вы отвратительны, – выплевываю я. – Все вы.

– Успокойся, Лей-чжи, – она прищёлкивает языком.

– О, мои извинения за то, что я не умерла внутри, – руки дрожат, в ушах пронзительный звон. – Наверное, вы всегда пытались выбить это из нас, не так ли? – с горечью поясняю я. – Жизнь. Страсть. Любое подобие человечности. Бумага – вот во что вы хотели нас превратить, в хорошеньких маленьких девочек, у которых вместо сердец стопки пустых страниц.

На краткий миг на лице женщины-орлицы появляется почти обиженное выражение. Затем она поднимается, её лицо снова становится холодной скорлупой.

– Король призвал тебя, Лей-чжи. Ты знаешь, что это означает. Либо ты позволишь мне подготовить тебя, либо можем снова накачать тебя наркотиками и проделать то же самое, пока ты без сознания. Решай сама.

– Прекрасно, – отвечаю я ледяным тоном. – Пока я не буду возражать. Но не надейтесь, что это надолго.

Я знаю, что Король приготовил для меня. Такой демон, как он, никогда не позволит кому-то унизить себя безнаказанно. Это только вопрос времени, когда животному наскучит играть со своей добычей и он проглотит её.

К несчастью для Короля, то же самое касается и человеческих девушек.

Мы играли друг с другом достаточно долго. В последнюю нашу встречу я вонзила Королю нож в горло. В этот раз прошлой ошибки не повторится.

В этот раз я буду целиться ему в сердце.