Незаконченная жизнь. Горянка

10

Надежда вышла из здания РОВД и без сил опустилась на скамью.

— Ну что, тетя Надя? — Кристина тут же подбежала к женщине, откидывая назад свои длинные темные волосы. — Что сказали?

Светловолосая женщина с болью посмотрела на девушку.

— Ничего, — упало между ними.

Кристина опустилась рядом, ощущая, как к горлу подкатывает болезненный ком.

Надежда же тупо уставилась на свои руки, вспоминая, как холодно смотрел на нее следователь, ведущий дело о пропаже Алии. Дочери, которая пропала десять дней назад.

Тревогу Надя забила уже вечером, когда Лия не вернулась из университета. Это не было похоже на девушку, она всегда предупреждала мать, если уходила гулять или задерживалась. Паника начала нарастать, когда телефон Лии оказался вне зоны доступа сети.

Надежда стала звонить друзьям дочери, и с каждым новым звонком ее ужас рос как снежный ком. А когда Кристина, полным тревоги голосом, сказала, что днем ее разыскивали кавказцы, Надежда ощутила как задрожали руки, как внутри у нее точно все заледенело. Во что ввязалась ее красавица-дочь? Кому перешла дорогу?

Она не дождалась утра. Схватила куртку, паспорт, побежала в отделение — серый дом с облупившимися стенами, где пахло пылью, кофе и безразличием. Дежурный — молодой парень с потухшими глазами — принял заявление нехотя, с ленцой, прикрывая зевок рукой. Спросил: «Возраст, приметы, когда видели в последний раз?» — и кивнул, не записывая половину сказанного.

— Ищите, — сказала она тогда, почти умоляя. — Это моя дочь… моя единственная.

Он пожал плечами:

— Может, с парнем где, — пробормотал, — нагуляется — вернётся.

Лия не вернулась.

Ни на следующий день, ни через день.

Город продолжал жить своей жизнью — томной, душной, вязкой, как всегда в начале волгоградского лета, когда асфальт начинает пахнуть горячим маслом, а ветер с Волги несёт пыль и сухое тепло. Люди спешили на работу, дети ели мороженое у фонтана, где-то звучала музыка, а для Надежды всё вокруг превратилось в гулкий, чужой сон. В нём не было звуков, только одно — тишина, где вместо дыхания слышалось отчаянное биение сердца.

Кристина подняла на уши весь факультет, поисковые отряды из «Лиза Алерт» прочёсывали дороги — от университета до остановки, от остановки до ближайших дворов, заглядывали в мусорные контейнеры, в подземные переходы, в заросли у дороги. И всюду — пустота. Воздух стоял неподвижный, жаркий, как стекло, и эта пустота становилась не просто фактом, а живым существом — равнодушным, непоколебимым.

Надежда жила на автопилоте, спала урывками, не чувствуя вкуса еды и запахов. Всё, что у неё осталось, — это ужас. Ужас матери, у которой забрали дочь, и бесконечная боль, от которой хотелось не дышать.

— Тётя Надя, — голос Кристины дрожал, звенел, как тонкая струна. — А камеры? Их проверили? Говорили с охраной в корпусе?

Надежда прикрыла глаза, чувствуя, как в груди гулко и неровно бьётся сердце, будто пытается вырваться наружу.

— Ваш охранник подтвердил, — произнесла она тихо, сипло, — что Лию действительно искали кавказцы. Но ни примет, ни подробностей не помнит. Ничего не помнит, понимаешь?

Кристина побледнела.

— А камеры?

— А камеры… — Надежда подняла взгляд, и в серых глазах вспыхнуло что-то хищное, обожжённое. — Не работали, понимаешь ли. В тот день. Совпадение.

Ей хотелось кричать. Орать, ломать мебель, бить кулаками по стене, выбивать окна — так, чтобы услышали все, кто делал вид, что не слышит. Но в груди был только глухой, вязкий ком ярости, который не давал выдохнуть. Следователь, сидящий за столом с чашкой остывшего кофе, смотрел на неё холодно, отстранённо — как на статистику. И всё в его лице, во взгляде, в усталом тоне говорило: камеры, скорее всего, никогда и не работали. А может, что ещё страшнее — работали, но записи уже исчезли.

Кристина прикрыла рот ладонью, словно боялась вслух сказать то, что подумала:

— Может… их… изъяли?

Надя вздрогнула всем телом и посмотрела на девушку.

— Тетя Надя, — Крис облизала губы, — но если это так…. То….

От этой мысли в груди Надежды похолодело.

— Крис, Лия говорила тебе, она когда работала в «Доме Надежды», никому дорогу не переходила с Кавказа?

— Нет…. Ничего такого, тетя Надя, — покачала головой девушка. — Меня следователь тоже спрашивал об этом, но… как-то вскользь, словно они там не верят в эту историю с кавказцами. Понимаете? А мне вот странно это. То есть девушку разыскивают незнакомые мужики, есть свидетели, а полиция упирает на то, что она или сбежала или…. Ну то есть….

— Я поняла, Крис, — глухо ответила Надежда и медленно поднялась со скамьи. Мир вокруг словно размывался — всё казалось неестественно ярким: запах нагретого асфальта, шум редких машин, детский смех из двора. Всё это раздражало своей жизнью, своей нормальностью.

— Тетя Надя, Лия говорила, что ее папа, ваш муж…. Он дагестанец…. Вы говорили об этом в полиции?

— Конечно говорила! Я первым делом эту версию озвучила, но….

— Они как будто вообще эту тематику стороной обходят, так? — прищурилась Кристина, всматриваясь в лицо Надежды. — Тема-то опасная и сложная. Знают что-то и… молчат. Это же Кавказ! Табу, мать перемать! Никто не хочет связываться. Боятся. Одни — потому что не дай бог, клан заденешь, потом самому не жить. Другие — потому что сверху прилетит: «Не разжигайте, не трогайте межнационалку». Им проще сделать вид, что ничего нет, что Лийка сама ушла. Так спокойнее, безопаснее, отчёт чище.

— Молчат, — кивнула Надежда, судорожно соображая, что можно еще сделать.

Кристина тоже молчала.

— Слушайте… вы со Светланой Анатольевной разговаривали? — прервала тяжёлое молчание Кристина. — Это руководительница центра «Дом надежды».

— Нет…. — покачала головой Надя. — То есть, она, наверное, знает, что Лия пропала, но на связь со мной не выходила…

— Она помогает женщинам, которые бегут от домашнего насилия…. Может она… ну в курсе. Я так понимаю, полиция, может и опрашивала ее, но…. Поехали, — Кристина тоже рывком поднялась на ноги. — Если полиция работать не хочет….

Надежда молча кивнула, понимая, что готова душу продать, только бы найти свою дочь. Бросила последний взгляд на отделение полиции и сжала зубы — эти ей точно помогать не станут.