Незаконченная жизнь. Горянка

45

Сидя в машине, Андрей чувствовал, как утопает в потоке не только дождя, льющегося на улице, но и собственных мыслей. То, что произошло вечером, выбило его из колеи. Не просто выбило, заставило ощутить, как ловушка захлопывается медленно, но верно.

Он смотрел на темные окна невысокой многоэтажки, на пятый этаж, где находилась его собственная старая квартира, купленная давным-давно и не решался зайти в подъезд. Поздно, да и не ждет там его никто.

Он невольно улыбнулся, когда представил, как Лия, таким знакомым ему движением распускает свою косу, расчесывает длинные пепельные волосы, которые искрятся в свете настольной лампы, как морщит носик, когда расческа слегка застревает в густой гриве волос. Он наблюдал за этим много раз, украдкой, воруя мгновения в старой квартире на окраине Астрахани. Делая вид, что читает или дремлет или работает в ноутбуке.

Она засыпала под стук клавиатуры, а на его вопрос не мешает ли он ей, только и ответила, что ей даже спокойнее.

Лия не манипулировала им, не ждала от него ничего, злилась от своей беспомощности и зависимости. Но умела улыбнуться так, что он понимал без слов — она благодарна, она ценит все, что он делает.

Но по мере того, как они приближались к Москве, с каждым километром, она медленно и неуклонно возводила между ними невидимую, прочную стену. Сначала перешла на холодноватое «Андрей Всеволодович». Потом стала говорить всё меньше, а молчать — больше. Первые дни в Москве он приходил каждый вечер, привозил продукты, помогал с документами, просто сидел рядом. И вдруг с болезненной ясностью осознал — он здесь лишний. В этой квартире, где три женщины — мать и две девушки — отчаянно пытались собрать из осколков свою жизнь, сражаясь не только с внешним миром, но и с собственными демонами. А он своим присутствием, каждым своим взглядом, каждым словом, лишь напоминал им о незаживших ранах, о том кошмаре, из которого их вытащил. Он был живым воплощением той боли, которую они так отчаянно пытались забыть.

Отступил, ушел в тень, стараясь не мельтешить перед глазами. Давал необходимую информацию, помогал по мере сил, но больше не навязывался. Только иногда ловил себя на том, что смотрит на свой телефон и надеется увидеть там пропущенный вызов или короткое сообщение, хоть что-нибудь. А когда становилось невыносимо тоскливо — приезжал сюда, под окна квартиры, ощущая себя то ли пубертатным юнцом, то ли сталкером-психопатом.

Вечером отвез домой Есению — молчаливую и замкнувшуюся. Но не стал говорить ни слова — ни утешения, ни упрека. Слова отца, сказанные прямо и без обидняков, поставили на место и мать и девушку.

— Андрей, — Есения повернула к нему красивое лицо, — завтра я подам заявление на увольнение…. Ты больше не увидишь меня.

— Нет, — ровно отозвался он. — Ты этого не сделаешь. Ты просто перейдешь на другую работу по двум причинам: потому что переросла должность помощника, и это правда. И потому что конфликт интересов не нужен сейчас ни тебе, ни мне. Уволиться из компании ты сможешь только в том случае, если найдешь более подходящую работу — препятствовать не стану, даже поддержу. Если уйдешь в никуда — помогу с деньгами, но только после рождения ребенка, бегать за тобой по всей Москве тоже не буду.

Его взгляд стал тяжелым и пронзительным.

— Мы оба юристы, Еся. Размер алиментов определим цивилизованно, но не советую проверять, насколько далеко я готов зайти. Первый урок тебе уже преподал мой отец. Если потребуется — не постесняюсь дать и второй.

— Ты мне угрожаешь? — Есения задохнулась от гнева.

— Нет. Расставляю все точки над и. Можешь идти, Есения, я устал. Ты, полагаю, тоже.

Она выскочила из машины, всхлипывая.

А у него осталось ощущение липкой неприязни в душе. Не оглядываясь, он быстро тронулся с места, но помчался не домой, не в свою роскошную, пустую, холодную квартиру, а под заветные окна, за которыми жила Лия.

Тихо зазвонил телефон, завибрировал в кармане, отвлекая от тяжелых мыслей.

— Да, пап, — устало ответил на вызов.

— Живой?

— Условно.

— Рыдала и хотела уволиться?

Андрей невольно рассмеялась.

— Ну как-то так….

Всеволод хмыкнул в трубку.

— Знаешь, — помолчав, заметил он, — я вот все думал, сынок, почему у тебя с Еськой не получилось. А сегодня понял. Ты, оказывается, не совсем дурак. Признаю — ошибся я в девке, а ты оказался прав.

Андрей молчал, потирая лоб и чувствуя, как накатывает головная боль.

— Что мама? — наконец спросил он.

— Ругается. Побила посуду — ничего, я ей на Новый год новую подарю. Она у нас с тобой женщина горячая — пришлось в холодный душ отнести. Сейчас перестанет меня проклинать и материть — вернусь в родимый дом… Я вот, что звоню, сынок…. Встречу нам назначили на завтра, в три часа дня. Ты и твоя любовь сможете быть готовыми?

Жар опалил щеки Андрея.

— Пап!

— Что пап? А то я дурак и не прав, да? Ну давай, опровергни…. Так будете готовы?

— Да, — вздохнул Андрей и тихо засмеялся. — будем. Пап?

— Что?

— Я люблю тебя и маму.

— Мы тебя тоже. Я — всегда, мама, ну не сейчас, но вообще — любит. Спокойной ночи, Андрюх.

Всеволод отключился, а Андрей, схватив букет, купленный спонтанно, неизвестно зачем, вышел из машины и решительно зашагал в подъезд — повод, наконец-то, был железобетонный.

Лия чувствовала, как вспотели ее ладони, когда они встали в пробке почти в самом центре города. Она бросила быстрый взгляд на Андрея, но тот, чуть повернув голову, только улыбнулся ей. От его улыбки стало трудно дышать.

Он появился вечером так внезапно, что застал всех врасплох. Лия как раз вышла из ванной, услышав настойчивый звонок в дверь. Холодная волна страха подкатила к горлу — первая, обжигающая мысль: «Ахмат нашел». Мужской голос в прихожей заставил ее инстинктивно сжаться, прижавшись к косяку.

Но мама разговаривала спокойно, Лия, вздохнув несколько раз, заставив себя успокоится вышла.

Андрей стоял у окна на кухне, навалившись на подоконник и пил чай. Одетый, точно только что был на важной встрече, весь его вид излучал уверенность и благополучие, снова так резко контрастировавшее с ней — мокрой после душа, одетой в старую футболку и обрезанные до колена брюки, на своих костылях. Увидев ее, он отставил кружку и улыбнулся, а она, смутившись, ответила довольно резко.

— Что-то случилось?

Улыбка Андрея погасла.

— Лия… — многозначительно заметила мама, — Андрей с новостями.

— Ахмат? — взгляд упал на роскошные цветы, которые стояли на столе, не розы, а точно собранный вручную полевой букет.

— Нет, — голос Резника стал деловым, на девушку он больше не смотрел, сосредоточившись на Надежде. — Завтра у нас с тобой встреча. Важная, Лия. От нее зависит… да почти все.

— Андрей, садись, рассказывай все, — велела Надежда, бросив на дочь гневный взгляд. — Ты тоже столбом не стой. Сядь уже где-то, — и чуть подтолкнула дочь к тому же дивану, где сел Андрей. Он был так близко, что Лия ощутила запах его парфюма — дерево и дым, немного сосны и трав. Почему-то ей сразу представилась залитая солнцем лесная поляна, где пахнет смолой и прогретой хвоей, где царит безмятежное спокойствие и можно ничего не бояться.

— Я Зару пойду позову, — Надежда вышла из кухни, оставляя их наедине.

— Ты как? — чуть откашлявшись, спросил Резник.

— Нормально, — Лия замерла, боясь пошевелиться. Ей страшно хотелось, чтобы он так и сидел рядом, чтоб можно было ощущать его тепло, его запах, но боялась показаться глупой и смешной девчонкой, влюбившейся во взрослого, сильного мужчину.

— Как нога? — кивнул он на гипс.

— Обещали снять через неделю, — покачала она головой, — скорее бы….

— Так хочется побегать? — улыбнулся он. — Разочарую тебя, после снятия гипса еще неделю, а то и больше с костылями будешь. Мышцы атрофировались от неподвижности за этот месяц, их нужно будет приводить в порядок — сразу не получится.

— Пришел, увидел, разочаровал, — не удержалась Лия от горькой насмешки. — Андрей Всеволодович….

Андрей вдруг резко встал и отошел к окну.

— Лия, я что, настолько старый для тебя?

— Что?

— В Астрахани ты прекрасно звала меня по имени, — он говорил резко и довольно зло. — Что изменилось теперь?

Лия молчала, глядя на свои руки. Молчал и Резник, отвернувшись и глядя в черное стекло окна.

Тишина повисла тяжелым покрывалом. Она видела, как напряглась его спина, и сердце заныло от щемящей нежности. Сделав неуверенный шаг, коснулась его руки.

— Андрей… — ее нога подкосилась.

Мгновение — и он уже держал ее, сильные руки обвили талию, прижимая к себе так близко, что она ощутила каждый мускул его тела, каждое биение сердца. Его дыхание обожгло щеку.

— Видишь… — его губы коснулись ее виска, горячий шепот пробежал по коже. — Я иногда еще нужен тебе.

Она вжалась в него, забыв о стыде и страхах, позволяя рукам скользнуть по его плечам. В этом объятии было все: и боль, и надежда, и невысказанная нежность, разрывающая грудь. Пусть на несколько мгновений, она позволила себе слабость быть рядом с этим человеком, который вызывал у нее такие эмоции. Знала, что это всего лишь его жалость говорит, его природный инстинкт защитника, пусть хотя бы так, просто ощутить дыхание жизни, на секунду представить себя его… кем?

Он не отпускал, не посадил на диван, а держал — знал, что ей это нужно. Напротив, обнял ее так, что она оказалась в крепких объятиях, гладил по мокрым волосам, не обращая внимания, что дорогая рубашка на плече полностью промокла.

— Лия… — услышала над ухом тихий голос и поняла — она перешла границу.

— Андрей, Лия…. — на кухню зашла Надя, за спиной которой маячила Зарема. — Что такое?

— Я чуть не упала, — поспешно выдохнула Лия, пытаясь отстраниться, но его руки не ослабили хватку. — Как всегда, мам, дом инвалидов на выезде.

Андрей не думал отпускать ее окончательно. Лишь бережно, продолжая поддерживать, помог добраться до дивана, усадил и сам сел рядом — намеренно близко, оставляя Зареме место с другой стороны. Его колено по-прежнему касалось ее ноги, а рука лежала на спинке дивана за ее спиной, создавая невидимый барьер между ней и остальным миром.

— Завтра будет встреча, Лия, — начал он, кивком поблагодарив Надю, которая добавила ему чая. — Но… не обычная.

— Мои показания приняли? Дело возбудили?

— Не совсем. Лия, — он помолчал, — порой, возбуждение уголовного дела не помогает, а только мешает… Магомедов по некоторым данным, искал тебя три недели по всему Дагестану, тебя или твое тело. Его люди приезжали в Волгоград, выспрашивали знакомых о твоей маме, о тебе, но было сказано, что Надя уехала из города, после того, как ты пропала, но до твоего исчезновения в Дагестане. Сейчас он поднял все свои ресурсы и поисков не прекращает. Найти тебя для него — вопрос времени. Сейчас есть два пути: первый — дать твоей истории огласку. То, что случилось — это настолько вопиющее нарушение всех правил и законов, что общественность это колыхнет.

Он помолчал, и Алия почувствовала, как теплые пальцы, словно случайно, скользнули по ее плечу. Вздрогнула, но он всего лишь выпрямился и стянул со стола печенье.

— На этом варианте настаивают наши правозащитники и журналисты, они сидят на низком старте, ожидая нашего решения. Но… — он вздохнул, — это не обезопасит тебя от попытки Магомедова…. Избавится от свидетеля его позора. Как не крути, Лия, мужик, который не смог удержать женщину — слабак. Это наша мужская психология, а на Северном Кавказе — тем более.

— Второй путь, — продолжал он, — более сложный и не всем доступный. Договариваться. С теми, кто смотрит на карту и видит не только горы и аулы, а потенциальную ядерную бомбу, заложенную под предстоящие выборы. Регион — пороховая бочка, напряжение там тлеет всегда. А такая история — похищение славянской девушки в центре России, ее насильственная выдача замуж — это готовый детонатор. Она может рвануть так, что волна ксенофобии и национальной нетерпимости накроет всю страну, поднимет все те грязные вопросы, на которые в высоких кабинетах предпочитают закрывать глаза. И этим людям сейчас нужна тишина. Почти любая цена за твое молчание и исчезновение для них будет меньше, чем цена скандала. Завтра, Лия, мы с тобой едем договариваться. Не обвинять, запомни это. Начнешь обвинять или не сдержишь эмоций — вызовешь раздражение, а не жалость. На том уровне, на котором завтра будет с тобой разговор, людей пробить слезами невозможно. Только твоя сила и решимость могут качнуть весы в нашу пользу, Алия. И постарайся не дерзить — этого они тоже не любят.

Он помолчал, рассматривая притихших женщин.

— Завтра утром я заеду за тобой, будь готова часам к десяти. Отец сказал, что встреча назначена на три часа дня, но она может быть перенесена, так что нам нужно быть на низком старте. Поэтому я и приехал сейчас, так поздно.

Лия вздохнула, отгоняя воспоминания и снова посмотрела на Андрея. Все утро они снова и снова прогоняли ее показания, он, видя ее волнение, старался шутить, но она видела, что он тоже не спокоен.

Медленно подъехали к неприметному серому зданию со стороны двора и вышли на улицу, пропитанную только что прошедшим дождем. Там же, в этом небольшом дворике, стояли еще несколько машин — очень дорогих — премиум класса. Около них курили водители, бросившие беглый взгляд на прибывших.

У серого подъезда их ждал мужчина, в котором в первое мгновение Лия узнала самого Андрея, только намного старше, седого и с более холодными глазами.

Увидев их, он быстро подошел, поздоровался и бегло осмотрел девушку с головы до ног. Его губы дрогнули в едва заметной улыбке — ее внешний вид, судя по всему, соответствовал ожиданиям: строгий брючный костюм, лишенный каких-либо кричащих деталей, легкий плащ, минимальное количество косметики и собранные в простой хвост волосы.

— Пойдемте, вас уже ждут, — заметил он, но без раздражения — значит приехали они вовремя.