Лия тряхнула головой, судорожно соображая, о чем говорит Ахмат.
— Я…. не знаю, Ахмат….
— Не ври мне, — он сделал к ней шаг, красивое лицо исказилось в гримасе ярости, — не ври мне, Алият! Почему этот московский ублюдок послал своих псов выспрашивать обо мне?
Лия попятилась назад в ужасе от которого кружилась голова.
— Ахмат… — голос прозвучал жалко и сломано, — я не знаю… клянусь тебе, я не знаю.
Мужчина в один шаг оказался около нее и схватила за руку, оставляя на тонком запястье огненные следы.
— Вынюхивает, выспрашивает, а ты — не знаешь? Твой любовник? Твой… парень? — он выплюнул слова с ненавистью и злобой.
— Нет! — Алия почти взвизгнула, стараясь докричаться до мужа. — Я не знаю его, не слышала его имени…. Ахмат, пожалуйста… мне больно….
Но тот лишь сдавил запястье сильнее, с силой рванув платье с плеч девушки. Ткань затрещала, золотые пуговицы драгоценным дождем посыпались на пол, растворяясь в пушистом ковре. Ахмат срывал одежду с такой яростью и ненавистью, что кусочки ткани буквально резали тонкую кожу Алие.
— Боишься меня? — рыкнул он, с силой разводя руки девушки, которыми она безуспешно пыталась прикрыться.
— Да…. — прошептала она, сжимаясь. — да….
Он схватил её за подбородок так резко, что она едва не вскрикнула вновь. Его пальцы сжались железным обручем, вынуждая поднять голову. Он заставил её смотреть на него, в лицо, изуродованное гневом, в ледяные глаза, в которых вспыхивал безжалостный огонь.
— Чего бояться, если ты девственница? — прорычал он, и в голосе его было и презрение, и ярость, и что-то куда более опасное — навязчивая собственническая страсть.
В эту секунду не осталось ничего от того мужчины, что сидел рядом с ней за свадебным столом: спокойного, властного, вежливо обходительного. Маска слетела. Перед ней стоял не жених, не муж — зверь, который не собирался делить её ни с кем: ни с прошлым, ни с будущим, ни даже с её собственной волей.
Схватил за шею, впиваясь в губы жестоким поцелуем, срывая белье — последние остатки ее жалкой защиты.
Лия задыхалась, машинально ища опоры. Ее рука нащупала вазу с цветами, и она не задумываясь опрокинула ее на мужчину.
Тот инстинктивно отпрянул, заматерился, всего лишь на долю секунды выпуская контроль из рук, Лия же молниеносно бросилась в ванную и закрыла двери на замок, тяжело дыша. Слезы катились по щекам, они больше и не думала их стирать, понимая, что выиграла в лучшем случае несколько минут.
Двери сотряс страшный удар.
— Открывай, сука!
— Ахмат…. Я открою… пожалуйста…. Не надо…. — умоляла она рыдая, как маленькая девочка. — Да мне минуту, и я открою.
— Я тебя убью, шлюха, — донеслось из-за дверей. — Уничтожу всю твою лживую семью, дрянь! Открывай!
— Ахмат… я не лгу, — Лия захлебывалась слезами, — я не лгу…
— Открывай!
Деревянные двери не выдержали натиска разъяренного мужчины, щеколда вылетела с тихим хрустом, пуская к ней зверя.
Ахмат ворвался в ванную и со всей силы ударил Лию по лицу.
От силы удара она отлетела и ударилась о перегородку, покрытую мраморной плиткой. Боль вспыхнула в голове, на несколько секунд заменяя собой всю реальность. Лия упала на пол, а Ахмат схватил ее за волосы, намотал на кулак и поволок в комнату, грубо швыряя на кровать.
— Нет! Ахмат, нет! — она попыталась перекатиться на другую сторону, чем только сильнее разозлила мужа.
Озверев, он несколько раз снова ударил ее по лицу, по шее, по груди.
От боли девушка задохнулась, не в силах ни сопротивляться, ни кричать.
Ахмат за волосы снова подтащил ее к кровати, швыряя на постель лицом вниз.
Одной рукой держал за волосы, другой развел ноги.
Лия дергалась, пытаясь вывернуться, плакала, умоляла, но вряд ли до него доходил смысл ее слов.
А потом ее точно пронзило раскаленным железом. Она завыла, заорала дернулась и… потеряла сознание. Всего лишь на несколько мгновений. А когда пришла в себя — кричать больше не могла.
Только раскрывала рот в безвольной попытке выдавить хоть звук, рыдая и сжимая руками холодные шелковые простыни, пока Ахмат упивался своей злобой и ненормальной страстью.
А потом наступила оглушительная тишина, после короткого, полного ярости и наслаждения стона.
Её тело содрогалось, грудь судорожно рвалась, хватая воздух, но кислород будто не доходил до лёгких. Она плакала так, как плачут не от обиды и не от страха, а от боли, которая разрывает сознание изнутри, выворачивает нервы и ломает всё, что делает человека живым. Боль была в каждой клеточке, в каждом нервном окончании, в каждой мышце, в каждой линии, где ещё минуту назад было её тело — а теперь только чужая, растоптанная оболочка.
Она чувствовала, как по внутренней стороне бёдер стекает что-то тёплое — вязкое, тяжёлое. Капли падали на белоснежные простыни и расползались тёмными, почти чёрными кляксами. Запах крови перебил приторный аромат цветов.
Ахмат тяжело дышал, прижимая ее к матрасу всем своим весом, — молчал, словно ничего не произошло. И только его дыхание, неровное и злое, нарушало эту страшную тишину.
Затем он медленно перекатился на спину и какое-то время просто лежал рядом, глядя в потолок. Когда же повернул голову и посмотрел на неё, его взгляд на краткий миг потускнел — будто он впервые увидел, что именно лежит рядом с ним: не женщина — изломанное тело.
Он коснулся её бедра — слабое, осторожное движение, — и выругался шёпотом, глухо.
— Алият… — позвал по имени.
Она не ответила. Она свернулась в себя, как зверёк, зажатый капканом, инстинктивно пытаясь стать меньше, исчезнуть, исчезнуть, исчезнуть — только бы не чувствовать того, что пульсирует внизу живота огненной мясорубкой. Каждое дыхание отзывалось в теле тупой пульсацией боли, как будто там, внутри, оставили металлический крюк.
— Алият, — повторил он, коснувшись её плеча.
Она сжалась еще сильнее, зажмуриваясь. Нет…. Нет… второй раз она этой пытки не вынесет… не надо…
— Лия…. — он встал с кровати, осматривая все вокруг — словно только что проснулся.
— Тебе нужно… — он запнулся. — Нужно в… душ.
Наклонился над распростертым телом и осторожно попытался поднять ее на руки.
Острая боль резанула все тело, Лия застонала, откидывая голову назад.
— Не… трогай… не надо… — голоса почти не было, только сдавленные слова, отдельные звуки.
Ахмат облизал враз пересохшие губы и все-таки поднял девушку на руки.
Она даже не сопротивлялась, только безостановочно рыдала. Боль внутри живота становилась то сильнее, то слабее, вспыхивая вновь и вновь от малейшего движения.
Она пыталась остановить слезы и не могла. На все действия Ахмата, когда он занес ее в душ и бережно посадил в ванную, помогая вымыться, она только плакала, захлебываясь слезами, прижимая колени к груди, закрываясь, зажимаясь, мечтая, чтоб ее больше не трогали.
Ахмат вынес жену из ванной и положил на кровать. Его взгляд снова и снова возвращался к красным каплям на простыне — свидетельству ее чистоты. Чистоты, которую он растоптал, убил своими руками.
Молча лег рядом. Тонкое покрывало мягко скользнуло по измученному телу девушки, когда он накрыл её, будто хотел согреть, защитить — слишком поздно, бессмысленно. Его ладонь нерешительно коснулась её плеч. Она дрожала, мелко, как от озноба, хотя в комнате было тепло. Свернулась клубочком, всхлипывая, вздрагивая от малейшего прикосновения, а потом затихла, словно заснула. Ее дыхание становилось все более и более тихим, глубоким.
Ахмат лежал рядом и наблюдал за игрой света на потолке. И вдруг ему отчетливо показалось, что девушка рядом с ним перестала дышать.
Он резко сел в кровати, отдернул покрывало и с ужасом увидел, что простыня под женой пропиталась кровью, а ее лицо неестественно белое, не живое.
— Лия! — он закричал как раненый зверь. — Лия!
На дикий крик в спальню влетела испуганная Халима, увидев, как сын держит в руках неподвижное тело, обнимает ее, как он кричит и зовет жену, а белая простыня под ней стала почти черной.
— Ахмат! — не в силах поверить своим глазам, женщина рванулась к сыну и невестке. — Что ты наделал? Что ты натворил?
— Мама…. — страха за себя в синих глазах не было, была только боль, такая, какую Халима у сына еще никогда не видела. — Мама… спаси ее…. Спаси…
Халима задела руку Алие, прощупывая слабый пульс.
— Заверни ее в покрывало, — приказала она, — и поехали. Нам нужно в больницу, Ахмат. Без возражений, если хочешь спасти жену.
Ни слова не говоря, мужчина одним движением накинул на безвольное тело покрывало, бережно заворачивая девушку в тугой, теплый кокон, набросил на себя халат и в таком виде с драгоценной ношей выскочил из дома, сам садясь за руль.
Белая как мел Халима села сзади, прижимая ладони к бледному лицу невестки, молясь беззвучно, отчаянно, забыв все уклады, гордость и привычную твердость. Она видела перед собой истерзанное дитя, и впервые не знала, что сказать сыну.