Незаконченная жизнь. Горянка

14

Надежда жарила на общей кухне блины, бездумно выливая на шипящую сковородку тесто. Руки действовали автоматически, без участия головы: зачерпнула, размешала, вылила, перевернула, сняла.

Около ног крутился мальчишка пяти лет — сын Ольги, молодой девушки, которая временно проживала в центре, тихой и скромной. Сама девушка ушла на очередное собеседование по работе, а Надя вызвалась посидеть с парнишкой.

Работа в центре хоть немного отвлекала от боли, которая прочно поселилась в груди, не отпуская ни днем, ни ночью. Надя почти сжилась с ней, просыпаясь и засыпая, почти привыкла. И была благодарна Светлане, что та пригласила пожить в центре.

— Теть Надь, ну можно уже? — мальчишка умоляюще посмотрел на нее удивительно прозрачными васильковыми глазами.

Надежда машинально улыбнулась и поставила перед ним тарелку с блинами.

Он начал уплетать угощение один за другим, а у Нади сдавило грудь — вместо этого мальчика, она снова, как вживую, увидела Лию, уставшую и голодную после занятий.

Уголки губ сами дрогнули — но не от улыбки. Её скрутило, грудь сжало так, будто туда вогнали раскалённый крюк. Она отвернулась, прижалась ладонями к столешнице, опустила голову и тихо, совсем тихо застонала, чтобы ребёнок не услышал.

Света прилетела несколько часов назад — злая и бледная. И судя по всему с новостями, которые никого не порадуют. Упала на кровать, попросив часа три-четыре отдыха. Надя возражать не стала, видела, что Муратова измотана. А сердце готово было вырваться из груди.

Тихо завибрировал телефон на столе.

Надя даже не поняла сначала, что звонит ее аппарат, тупо смотрела на него, издающего вибрирующий звук. Номер был незнакомым, но звонил настойчиво.

Надежда нажала кнопку вызова и поднесла к уху.

— Да… — голос звучал хрипло, как воронье карканье.

Ответом ей была тишина, сквозь которую прорывалось чье-то тихое дыхание.

— Лия! — закричала Надя, и сама себе зажала рот рукой, — Лия! Малышка!

— Нет…. — голос был очень, очень тихим. — Я не Алият…. Я — Зарема….

Сердце Надежды гулко стучало в груди, отдаваясь в ушах и висках.

— Моя дочь…. Алия….

— Она жива… — так же едва слышно отозвалась трубка. — Она в семье…. В безопасности….

— Зарема! Пожалуйста….

— Простите… — прошелестело в ответ, — не могу больше…. Нельзя…. Все хорошо…

— Где она, Зарема? Милая, скажи!

— Дома…. Она замуж выйдет… счастливой будет. Не звоните больше, нельзя мне.

С этими словами вызов погас, экран телефона умер.

Надя без сил опустилась прямо на деревянные доски пола.

— Значит, жива, — констатировала Светлана, наливая себе в большую керамическую кружку крепкий кофе и не дожидаясь, пока он остынет, делая несколько глубоких глотков подряд. — Это важно. Теперь мы точно понимаем, что её удерживает не случайный преступник, а ваша родня, — добавила она сухо и, уставив взгляд в стол, потерла глаза, смазав подводку, но даже не заметив этого.

Надежда, руки которой дрожали мелкой дрожью, невольно подумала: эта женщина из комнаты не накрашенной вообще выходит? Она машинально налила себе чай, но сделать глоток так и не смогла, только зубы клацнули по керамике.

Она разбудила Светлану сразу, как только смогла хоть что-то соображать. Не знала, что делать, куда бежать, с кем говорить. С огромным трудом подавила желание перезвонить девушке, за что сразу же получила похвалу от Муратовой.

— Не смей даже думать об этом! — едва сообразив, о чем идет речь, все еще пытаясь прийти в себя после сна, приказала Светлана. — Ты или эту Зарему подставишь, или вспугнешь, или…. Короче, не вздумай сама звонить. Вообще, отдай телефон от греха! Дай мне… пять минут мне дай, я сейчас приду.

Через три минуты Муратова вышла на кухню, умывшаяся и переодевшаяся.

— Что мне делать, Света? — говорить Наде было сложно, каждое слово она с трудом выдавливала из себя, стараясь унять бешено стучащее сердце. — Я поеду…

— Никуда ты не поедешь сама, — отрезала Муратова. — Девки, — обратилась к помощнице, стоявшей на кухне и вернувшейся Ольге, — сделайте успокоительное, живо.

Девушки, которые смотрели на происходящие бледные, с блестящими от слез глазами быстро засуетились, по кухне разлился запах то ли пустырника, то ли валерианы.

— Алиевы клан не самый известный и властный, Надя, — облизав губы сказала Света, — но достаточно богатый. И к сожалению их связи распространяются и на силовые органы республики. К тому же, — она достала из сумки документы, — у них много недвижимости как в горной части Дагестана — куда никто без провожатых не сунется, так и хватает недвижимости и в Азербайджане и Турции. Если Алия у них, вряд ли они станут держать строптивую девушку в Махачкале — слишком большие риски. А вдруг найдется самоубийца-следователь из Волгограда, который настоит на проверке.

— Лия не будет просто сидеть… — с ужасом выдавила Надя, — она сильная, она сбежать….

— Вот именно, — хмуро кивнула Светлана, — наша девочка слишком для них своенравная. Лийка ни за что просто так не подчинится. А значит ее будут ломать.

Она прикусила губу, сообразив, что сболтнула лишнее.

— Ломать? — с ужасом подняла глаза на женщину Надежда.

Ольга отвернулась к плите и закрыла глаза, отлично представляя, что стоит за этими словами. Муж ее тоже называл своенравной и воспитывал.

— Ну, — запнулась Светлана, — закроют где-нибудь.

— Они будут избивать, — развернулась Ольга, — будут делать так, чтобы она молча подчинялась.

— Оля….

— Это не от религии или веры зависит, — бросила девушка, — это люди такие. Чтобы оправдать свои инстинкты, они готовы чем угодно прикрыться, разве не так, Светлана Анатольевна?

Муратова закусила губу.

— В общем, Надь…. Скорее всего ее отослали куда-то в глубь гор, где будут…. Учить основным правилам поведения, послушания. Лия умная, она сумеет сообразить, что можно делать, а что нет.

— Настолько умна, Свет? — раздался в дверях внезапно мужской голос. Настолько внезапно, что все женщины разом вздрогнули.

— Резник? — глазам своим не поверила Муратова, — ты… ты как здесь?

— Самолетом, — ответил Андрей, проходя на кухню и осматривая помещение профессиональным взглядом. — Я так понимаю, новости есть?

— Да, — Светлана тряхнула головой, справляясь с удивлением, — сегодня позвонила девушка по имени Зарема. Полагаю, что…

— Дочь Саида, сестра нашей потеряшки, — кивнул головой Андрей, — больше у Алиевых девушек с таким именем нет, насколько я помню.

Он присел за стол, а Ольга тут же налила ему еще одну чашку с кофе.

— Итак, дамы, что мы имеем, — он тут же перехватил инициативу. — Алия находится в Дагестане, в семье Алиевых. Информацию нужно бы подтвердить, но полагаю, что исходим из этой версии. Ты права, Света, держать в Махачкале ее точно не станут, отправят в куда-то подальше, на перевоспитание. Однако, если я правильно вас подслушал, речь шла о скорой свадьбе? — он повернул голову в сторону Надежды.

— Да, — кивнула та ошарашенно. — Зарема сказала, что Лию хотят выдать замуж…

— А вот это уже не хорошо, — покачал он головой. — Потому что по моим данным Алиевы, в руках которых находится значительная доля сельхоз рынка Дагестана, тесно связаны с еще одной семьей — Магомедовых. А этот клан посолиднее будет. И опаснее. В открытую ребятки в криминал не лезут, но связи имеют не только в Дагестане, но и в Москве. Работают через диаспору, свои люди и в полиции, и в муфтияте, и в правительстве есть. Официально — уважаемые строители. Неофициально — крышуют кого надо через свою охранную фирму и бизнес-цепочки.

— Причем они здесь? — едва слышно прошептала Надежда.

— При том, что Магомедов старший, Ахмат, по некоторым слухам, вторую жену ищет. Первая не устраивает его. Брак организован был матерью, жена ведет максимально закрытый образ жизни, ей всего лишь 20 лет. Не смотря на богатство, силу, власть клана, да и на молодость жениха — ему всего 37 лет, что немаловажно, мало кто спешит за него отдать своих дочерей. А Алиевы крупно задолжали Магомедовым. Ахмат, через свою мать Халиму, мог поставить клану ультиматум: девушка в обмен на долг. Отдавать своих — жаль, да и вкус у Магомедова специфичный, — Андрей достал из уже знакомой пачки несколько фотографий. — Все его любовницы — славянской наружности — бзик у парня у нашего на блондинках. Алия же — идеальная пешка для планов обоих кланов.

Надежде показалось, что табуретка под ней заходила ходуном. Женщина вдруг поняла, что летит куда-то, и, если бы не сильные руки мужчины — свалилась бы прямо на пол.

— Надя, — над ней склонилось лицо Светы, — а ну ка возьми себя в руки. Сейчас же! Девочки, помогите ей дойти до ванны, быстро.

Ольга и Ирина помогли женщине подняться. Пошатываясь та пошла поддерживаемая ими привести себя в порядок, ей нужна была минута, чтобы прийти в себя. Всего одна минута, чтобы сердце выдержало.

Резник смотрел вслед Астаховой с сочувствием, без малейших признаков раздражения. Видел уже такой взгляд у других — друзей, родных, любимых, которых разлучали с самыми дорогими людьми.

— Почему ты приехал? — вдруг в лоб спросила Светлана, закурив сигарету. — Я думала, что дав мне информацию про Алиевых и контакты людей в Дагестане ты руки умыл. Не ожидала тебя здесь увидеть…

— Я сам не ожидал, — буркнул Резник, прикрывая глаза.

Разве смог бы он объяснить Муратовой, что утратил то, чем всегда гордился больше всего, — покой и контроль над собой? Что ночь за ночью, едва опуская веки, видел не темноту, не привычную пустоту без снов, а её — девчонку с фотографии, чьё лицо стало его навязчивой галлюцинацией. Эти живые карие глаза, смотревшие будто сквозь объектив — прямо в него, — пробивали броню, наращиваемую годами цинизма, лучше любого пули. И он, Андрей Резник, один из самых хладнокровных и принципиально несентиментальных адвокатов Москвы, человек, привыкший держать мир на расстоянии вытянутой руки и никогда не позволять себе лишних движений души, внезапно обнаружил, что больше не способен управлять самым простым — собственными мыслями.

Это было безумие, и он прекрасно это осознавал. Сознавал — и презирал себя. Но знание не спасало; разум, привыкший быть хозяином, оказался бессилен перед чем-то, что он даже не решался назвать по имени.

Неделя прошла будто в тягучем, болезненном трансе. Он по-прежнему выигрывал процессы, проводил переговоры, подписывал документы, собирал информацию — всё делал безупречно, машинально, будто по инерции, но стоило на секунду отвлечься — мысли, как сорвавшиеся с цепи звери, возвращались к ней. И это было не беспокойство о судьбе исчезнувшей девушки, как он пытался убедить себя сначала. Нет. Всё оказалось гораздо хуже.

Он думал о ней слишком часто, слишком лично, слишком неправильно. Включал ноутбук не ради работы, а чтобы снова и снова открыть ту папку, которую не удалил, хотя обязан был. Хранил в ящике стола копию одной-единственной фотографии — той, где она смеётся, прижимая к себе огромную пушистую кошку. Он сделал её до того, как вернул остальное Муратовой, сделал тайком — украл, иначе не скажешь, — и потом спрятал, как подросток, у которого не хватает смелости признаться даже самому себе, что он делает.

Дважды за последнюю неделю, разговаривая с Есенией, он едва не назвал её чужим именем.

Лия.

Чужая. Незнакомая. Девушка, которую он никогда не видел вживую и мог бы пройти мимо на улице, не обернувшись. Но нечто в ней — во взгляде, в улыбке, в ощущении живой силы — зацепило его так, что вырваться было невозможно. Это не было простым интересом. Не было мужским влечением. И уж точно не профессиональным азартом спасателя, когда жизнь конкретного человека становится задачей, которую нужно решить.

Это была одержимость.

Тёмная, нездоровая, унизительно нелогичная.

И ещё ужаснее было признать: он не искал выхода. Не боролся. Даже не пытался. Потому что всякий раз, когда в голову закрадывалась мысль, что с этой девочкой могло случиться что-то невосполнимое, его пробивал холод — животный, первобытный. И с ужасом думал, что незнакомая ему девочка с фотографии, возможно, оказалась жертвой клановых игр Кавказа.

Способна ли она еще смеяться?

Проснувшись ночью с этой пугающей мыслью, умывших ледяной водой, он вдруг понял, что не может посмотреть самому себе в глаза.

Как не мог посмотреть теперь в глаза Светланы.

Ведь от одной фразы, что Лию хотят выдать замуж, внутри него взревел бешенный зверь.

Зверь, о существовании которого он даже не подозревал.

Именно поэтому опустил глаза, делая вид, что изучает документы, предоставленные ему отцом, хотя знал их наизусть. Не хотел, чтобы Света задавала вопросы.

Она это отлично поняла.

— Я связалась с твоими людьми в Махачкале, — перевела она тему. — Они обещали узнать, что смогут.

— Завтра я сам этим займусь, — отрезал он угрюмо. — Света, проследи, чтобы Надежда Ивановна глупостей не натворила. То, что Зарема сама вышла на связь — чертовская удача, нельзя ее вспугнуть. Записать разговор не догадались, я так понимаю?

Муратова отрицательно покачала головой.

— Ладно, — махнул рукой Андрей. — Но с этого дня все звонки Надежды — на запись. Если Зарема позвонила, — он достал из папки фотографию смуглой красавицы, — значит в защите есть брешь. Наша задача — ее расширить. Понимаешь?

Муратова кивнула и налила им еще кофе.

— Андрей, — она сглотнула и задала тот вопрос, который не стала задавать при Надежде, — ты же понимаешь, что им… нужно ее поломать максимально быстро?

Резник сжал губы в тонкую линию.

— Этим я займусь в первую очередь, — прикрыл рот рукой, вздыхая, — проверим эти их…. лечебницы и базы отдыха, — он выплевывал слова с ненавистью и брезгливостью, отлично зная, что стоит за ними — система пыток и принудительного лечения, чтобы переломать любого. — И Света… — Резник растрепал волосы рукой, — мне нужно жилье. Постоянное. Здесь.

У женщины брови поползли вверх от изумления.

— Андрей? Но… зачем?

— Затем, что от Волгограда до Махачкалы ближе, чем от Москвы, — ровным голосом и с каменным лицом ответил он.