Незаконченная жизнь. Горянка

5

Два дня ее даже на несколько минут не оставляли одну, приучая к домашним делам и обучая порядкам. Сначала — платок. Ей по десять раз показывали, как правильно укладывать волосы под ткань, как завязать концы, чтобы не торчала ни одна прядь. За малейшую небрежность Патимат щёлкала языком и поправляла сама, стягивая узел так туго, что казалось, голова вот-вот треснет.

Потом учили, как заходить в комнату: дверь не распахивать, а тихо приоткрывать; ступать негромко, с опущенными глазами; никогда не проходить перед мужчиной, если можно остановиться и подождать. Лия всё это делала через силу, сжимая зубы, но запоминала — понимала, что ошибки будут стоить ей унижений, а то и наказания.

На кухне Лию приучали к самому простому: нарезать хлеб тонкими ломтями, подавать чай так, чтобы не расплескать, раскладывать на тарелки лепёшки и сладости. Показывали, в какой последовательности ставить блюда на стол, кому подавать первым, а кому последним. «Гости — прежде всего, старшие мужчины потом, женщины после», — повторяла Патимат.

А ночью Лия снова и снова просматривала пространство перед окном. Она уже с закрытыми глазами могла сказать где какое расстояние, наметила основные точки опоры и прыжков. Основное затруднение вызывал забор — её так и не выпустили из дома даже в сад, поэтому подойти к нему вплотную, ощутить реальную высоту или проверить крепость лианы она не могла. Приходилось прикидывать на глаз: где зацепиться, выдержит ли камень опору, хватит ли сил, чтобы подтянуться.

Старик Ахмат следил за внучкой, как степной коршун. С одной стороны, его радовала разумность девушки — не пришлось использовать силу, чтобы заставить ее повиноваться. С другой стороны, прожив на земле не один десяток лет, укротив не одного коня он прекрасно знал, что за смиренным фасадом зреет бунт, который может прорваться в любой момент.

Пока же он не спешил «зажимать удила». Он видел — девчонка присматривается, запоминает, подстраивается, и в этом было что-то от него самого, от его рода. Её невероятно нежная северная красота с бледной кожей и серебристыми волосами, казавшимися почти неестественными на фоне темноволосых женщин дома, и огненный, гордый взгляд вызывали в нём одновременно раздражение и странную гордость. Даже он, закалённый годами, ловил себя на том, что девичья строптивость будто пробуждает в нём инстинкты, которые он привык считать давно уснувшими.

Молодых же парней — племянников и дальних родственников, что жили в доме, — пришлось срочно отправить к другим семьям, чтобы не провоцировать беды. Их взгляды задерживались на пленнице слишком долго, слишком явно, и Ахмат, знавший мужскую природу лучше всех, не хотел испытывать судьбу. «Чужачка», да ещё с такой внешностью, могла смутить кровь даже самого рассудительного, а для рода лишние разговоры были непозволительной роскошью.

Поэтому Ахмат ждал и надеялся на все то же благоразумие, которым когда-то отличался его старший сын. Надежда, сила семьи, его отцовская гордость. И самое большое разочарование.

Ах эта русская Надежда! Разбившая, вопреки имени, надежду семьи Алиевых. Ни слова бы не сказал Ахмат, выбери эта тонкая, как тростинка красавица среднего Саида, который первый с ней и познакомился на учебе в Волгограде. Но ведь нет, даже не смотрела она на красавца, а вот сговоренного с Патимат Рустама из семьи увела.

Покачал Ахмат головой и отпил из чашки черный, крепкий напиток, посмотрел в спину уходившей девушки. Точно так же гордо шла ее мать, а рядом — его сын. И в ответ на проклятия старейшины, лишь губы поджал, потемнел лицом, кивнул и больше о себе никогда не напоминал.

А Саид молча женился на скромной Патимат, ни разу вслух про Надю не вспомнил. Только вот когда Алият увидел, поджал губы, зло глаза прищурил.

Лия молча прошла в свою комнату, развязала платок и бросила на спинку мягкого, обитого белой шелковистой тканью кресла. Запах роз кружил голову, но она начинала его уже ненавидеть. Как же хотелось выйти на свежий воздух — пусть всего лишь в саду, окруженному высоким забором. Просто подставить лицо вечернему ветерку, просто прикрыть глаза, на всего лишь одну минуту забывая, что она — всего лишь пленница, захваченная больными людьми.

Утром в спальню проскользнула тонкая Зарема, разбудив сестру за плечо.

— Ты чего? — Лия открыла глаза.

— Мне страшно, — едва слышно прошептала Зарема.

Алия сразу же проснулась, не понимая, почему сестра, которая эти дни если с ней и говорила, то только через губу и в лучшем случае перекинувшись парой слов, внезапно прибежала признаваться в своем страхе.

— Ты чего? — повторила Лия, приподнимаясь на локтях и сонно щурясь.

— Мне так страшно… — снова выдохнула Зарема, опуская огромные глаза к полу, и голос её дрожал, будто от холода. — Меня замуж отдать хотят….

— Тебе же всего 18, — возразила Лия. — Ты слишком молода….

Та ничего не сказала, только еще ниже опустила голову.

Лие захотелось громко и смачно выругаться.

— Зарема, давай сбежим, — вдруг вырвалось у нее. — Это, бля, средневековье какое-то, честное слово. Ну что за хрень у вас тут творится?

— Тише, тише, — Зарема замахала на нее руками, — ты что говоришь? Нельзя так! Это же позор, Алият! И жениху, и нашей семье!

Алия вдруг поняла, что сейчас волчицей завоет на встающее солнце вместо луны. Так и хотелось бросить: что тогда ко мне приперлась? Но отталкивать первого дружелюбного человека в этом зоопарке не хотелось.

— Погоди немного, с чего ты взяла, что тебя сватать придут? — она облизала сухие губы.

— Потому что сама Халима Магомедова в гости придет. И ее старший сын Ахмат. Зачем еще-то? Клан Магомедовых — сильнее нашего.

Господи! — про себя застонала Лия, чувствуя себя участницей средневековой драмы.

— Погоди, Зарема, с чего ты решила, что тебя сватать будут? Может кого-то еще…

— Аминат меня на год моложе… — закусила губу Зарема, — но ее тоже представят Халиме….

— Он педофил? — вдруг вырвалось у Лии. — Кто вам мешает в ЗАГСе сказать нет и пошел на хрен?

— Алият! — Зарема вскинула голову, — ты с ума сошла? Ахмат за такие слова войну объявит. А дедушка и папа меня вообще убьют. Они с Ахматом из-за меня ссориться не будут, — горько добавила она.

Алия не могла поверить в услышанное.

— Ну пару раз ремнем по заднице дадут… — пробормотала она, — я вон на соревнованиях пару раз конечности ломала — ничего живая. А этому извращенцу башкой нужно думать, а не…. — она проглотила ругательства. — Не преувеличивай, Зарема. Может они вообще просто в гости придут. Чаю попить.

Зарема горько покачала головой. Чужачка вызывала в ней двойственные чувства: непонимание, как можно настолько не ценить семью и острую зависть к ее прежней жизни с одной стороны, и невольное уважение с другой. Когда Адам ударил ее в живот — не закричала, не ударилась в слезы, а повиновалась. Но так, точно одолжение всем сделала.

Была у Заремы крохотная надежда, что русскую Ахмату отдадут, но и она как дым рассеялась, когда мать велела ей при встрече присутствовать.

Не то, чтобы Зарема была против замужества, нет. Она всегда знала, что хочет быть женой и матерью, что у нее будет семья, муж, дом. Но Магомедов пугал ее до смерти.

Он был красивым — она загуглила его фото еще тогда, когда слухи о помолвке были только слухами. Высокий, смуглый, с красивыми, правильными чертами лица и ослепительно синими глазами, одетый в костюм он разительно отличался от ее братьев и родни. Похож был скорее на европейца, да и дела вел в Европе и Эмиратах, часто уезжал. Девушки шептались о нём украдкой, краснели, едва произносили его имя. Знали и о его любовницах — не таясь, он появлялся с ними за границей, в клубах и на курортах. И всё равно женился на Айшат, девушке из уважаемой семьи. Та жила закрыто, появлялась с мужем лишь на официальных мероприятиях, и даже тогда в её глазах читалась холодная покорность.

А потом пошел слух о избитой им до полусмерти молодой украинке. Дело никто заводить не стал, а вот слухи поползли один страшнее другого, обрастая деталями. Да и родители, не смотря на силу семьи Магомедовых, не сильно радовались тому, что Халима намекала на близкое родство.

С Аминат вчера, когда Патимат пришла в спальню девушек, истерика случилась — пол ночи ее отпаивали чаем и успокоительными. И все же, не смотря на слезы, женщина приказала и дочери, и племяннице встретить дорогого гостя. А на вопрос, пойдет ли Алият, дернула плечом.

— Ее нельзя пускать к гостям, она… дикая, — только и ответила, и вышла.

Так и умерла последняя надежда сестер, что их судьба мимо пройдет.

Пол ночи лежали и шептались. А может, все только слухи.

Ахмат красивый, сильный мужчина. Ну что, что есть первая жена — даже лучше. И богатый, ни той, ни другой работать не придется. Говорят, очень щедрый.

Успокаивая друг друга и уснули, а на рассвете Зарема проснулась от холодного ужаса, но понимала, что Аминат будить не надо. Вот и пошла к этой русской, которая сладко спала в роскошной спальне, выделенной дедом. А теперь сидит, зевает, и не понимает, что за отказ никто пороть Зарему не станет.

Лия молчала, глядя на розовеющее небо, машинально поглаживая темные волосы этой странной девочки, которая рассуждала, как маленькая женщина.

Пора бежать, — решила про себя. Потому что другого варианта не видела. Проведя неделю в этом доме, запертая за семью замками, ей казалось, что она сходит с ума от нереальности происходящего. Все, абсолютно все, в этом мире было ей чуждо. Страха уже не было, был только азарт. И весь день она едва скрывала нетерпеливую улыбку.

Тетка даже удивилась тому, что Лия ни разу не ошиблась в поручениях, которые ей давали. Впрочем, особо ее никто и не нагружал — все были заняты подготовкой к вечернему визиту.

После обеда Патимат только принесла ей красивое голубое платье, не сказать, что сильно закрытое, но юбка была чуть ниже колена и к нему — бело-золотистый платок.

— Не боитесь, тетка Ли…. — Алия прикусила длинный язык, едва не назвав Патимат данным прозвищем, — я могу случайно опозорить вас: обычаев не знаю, могу и пожаловаться, что вы меня похитили.

— Чай занесешь, когда прикажу, — резко ответила та, — не дай Аллах тебе нас опозорить, Алият. Дед защищать не станет.

Лия на это и не рассчитывала, а вот на свои силы — вполне.

В тот момент когда чай прикажут подавать — ее в этом уголке дедушки Кащенко уже не будет.