Незаконченная жизнь. Горянка

35

Стоя на краю обрыва, Лия бездумно глядела вниз — туда, где река, широкая и полноводная, несла свои тёмно-зелёные воды меж прибрежных зарослей. Поток шёл стремительно, но без шума, уверенно, как будто зная свой путь и не нуждаясь в свидетелях. Чуть дальше, она знала это, река выходила на отмель, а после — убегала в горы, теряясь в высоких отрогах.

Она стояла неподвижно, чувствуя, как под ногами осыпается кромка земли, крошится в мелкую пыль, осыпаясь в реку. Внизу бурлила жизнь, а внутри — пустота. Ни страха, ни отчаяния, ни даже боли. Только тихая, ровная усталость. Она часто приходила сюда, на берег обрыва, пока Ахмат работал в своем кабинете. Здесь она могла дышать.

Позади послышались тяжелые шаги, Ахмат подошел к ней и обнял со спины, прижимая к себе, касаясь губами уха.

— Не замерзла?

— Нет, — отозвалась она, отводя взгляд от воды и поднимая его к небу, туда, где что-то прокричала горная птица.

— Не хочешь проехаться верхом? — не переставая обнимать, прошептал он, целуя уже в шею. — Ты уже гораздо лучше держишься в седле.

— Хороший учитель, — отозвалась девушка, касаясь обнимающей ее руки.

— Талантливая ученица, — он развернул ее к себе, целуя жадно, как в первый раз.

Лия не сопротивлялась, не отбивалась. Она привыкала к покорности — в интиме Ахмат сопротивления не терпел.

Первые три дня по приезду он ее не трогал, они даже спали в разных комнатах большого, но довольно уютного дома. По вечерам ужинали вместе — за большим дубовым столом перед камином, где огонь тихо потрескивал, отбрасывая на стены золотистые отблески. Ахмат сам приносил дрова, ловко разжигал пламя, словно в этих действиях находил особое умиротворение. В такие минуты он напоминал не делового человека, каким она знала его в городе, а мужчину, выросшего среди этих гор — уверенного, молчаливого, спокойно сильного.

Разговоры за ужином были короткими, без напряжения. Он не задавал лишних вопросов, не пытался ломать её молчание. Говорил только, когда было нужно, рассказывая о доме, о здешних местах, о горах, о своём детстве. И Лия, к собственному удивлению, ловила себя на том, что слушает. Её настороженность не исчезла, но между ними возникала странная, зыбкая тишина — не враждебная, но и не мирная.

Днём они гуляли по окрестностям или спускались к конюшне. Ахмат, как оказалось, любил лошадей с детства и сам ухаживал за ними — не из необходимости, а из искреннего удовольствия. Он знал каждую по имени, знал, какая боится грома, какая любит, когда её чешут за ухом, а какая ревниво не подпускает других. Его руки, сильные и спокойные, двигались по шее животного уверенно, с такой мягкостью, что даже самые беспокойные жеребцы замирали под его прикосновением. Умные, красивые животные косились на них огромными, влажными глазами, а Лия не могла поверить, что может гладить и кормить с руки настолько совершенных созданий.

Потом он молча оседлал для себя вороного красавца-араба, для Лии — белую в яблоках смирную кобылку, и легко подхватив жену за талию, посадил верхом. Девушка даже не испугалась, только ощутила невероятный восторг, когда животное перешло с шага на быструю рысь, повинуясь приказам хозяина и ее тела.

Ночью Ахмат пришел к ней. Его рука легла ей на живот — тёплая, тяжёлая, словно хотела успокоить, но каждое его прикосновение напоминало, кто здесь хозяин.

Лия стиснула зубы, напрягаясь всем телом, инстинктивно хотела оттолкнуть его, но он не позволил, второй рукой до боли сжав хрупкое запястье.

— Не бойся, — прошептали губы, — не будет боли.

Рука гладила живот, спускалась ниже, едва касаясь сокровенных мест, потом отступая. Лия крепко зажмурилась, повинуясь невысказанному приказу, а Ахмат продолжал свою игру, иногда спускаясь все ниже, иногда, едва касаясь. По тяжёлому дыханию, она поняла, что он возбужден. И очень сильно. У уголка глаз скопилась слеза, которую он выпил губами, покрывая лицо поцелуями.

А после взял ее руку и заставил коснуться его, направляя, обучая. Лия повиновалась, чувствуя, как он хрипло дышит, как дрожит от ее прикосновений. А после застонал, содрогнулся и по руке девушки потекло его горячее удовольствие.

Он обнял ее, прижал к себе, пригвоздил к кровати своей тяжестью, не давая встать. И по ровном выровнявшемуся дыханию, она поняла, что он уснул.

Лежала, позволяя слезам катиться по щекам, пока не уснула сама, измотанная и опустошенная.

Это повторилось и на следующую ночь, и на следующую.

Днем Ахмат был ласков и предупредителен, ночью — заставлял ее ласкать себя, применяя все более и более настойчивые ласки.

Через несколько дней рук ему стало мало.

Его рука легла ей на затылок, заставляя опустить голову. Лия поняла, что он хочет, дернулась, и тут же жесткие пальцы впились в затылок, не позволяя отстраниться. Она едва слышно всхлипнула, принимая его, позволяя делать то, что он хотел.

А после, когда уснул, долго стояла под обжигающими струями воды, замерев, точно раненое животное и прижимаясь горячим, лихорадочным лбом к холодной плитке душевой. Чувствовала себя грязной.

Но боли не было — в этом он не солгал.

Утром она проснулась от его взгляда — теплого, горячего.

— Все еще боишься? — спросил он, глядя ей прямо в глаза.

Она не ответила, ощущая, как он снова ласкает ее живот. И вдруг отчетливо поняла — ждать он больше не будет.

Прикрыла глаза, вспоминая советы врача, постаралась расслабиться, чувствуя, как он заходит все дальше и дальше в ласках. Сначала рукой, после — ощутила тяжесть его тела на себе.

Он не торопился, подготавливая, дразня. Касался и отступал, касался и отступал, пока девушка не расслабилась полностью. А потом она ощутила давление и толчки внутри. Слегка вскрикнула, скорее от дискомфорта, хотела отстраниться, но тут же поняла — бесполезно. Лежала, сжав руками простынь, чувствуя, как горячее дыхание обжигает лицо. Не двигалась, не знала, что делать.

Он вскрикнул, упал на нее, тяжело дыша, целуя маленькую грудь, чуть прикусывая — не больно, игриво.

Лия заставила себя улыбнуться.

Он этого ждал.

В тот день Ахмат едва ли не на руках ее носил.

А для Лии время разделилось на день и ночь. Днём она будто жила: могла выходить во двор, дышать свежим горным воздухом, слушать, как за домом шумит огромная река, бегущая между камнями и исчезающая в глубине ущелья. Могла сидеть на веранде с книгой из богатой библиотеки Ахмата, касаясь пальцами старых страниц, вдыхая запах бумаги, ощущая хотя бы иллюзию спокойствия. Иногда он звал её кататься верхом, и тогда ветер трепал её волосы, а солнце касалось кожи, напоминая, что мир за пределами страха всё ещё существует. В эти часы она почти верила, что способна жить — тихо, незаметно, но жить. Ахмат, как ни странно, в эти часы становился другим — спокойным, сосредоточенным, внимательным. Они могли говорить о книгах, о новостях, о политике, и в этих разговорах он проявлялся с неожиданной стороны: умный, рассудительный, образованный. Его речь притягивала, заставляла слушать, и она, не желая того, втягивалась в этот мир — мир, где он был не её тюремщиком, а просто человеком.

А потом приходила ночь.

И вместе с ней — другой мир, в котором не было воли, только подчинение. Там исчезали мысли, растворялись слова, и оставалось лишь тяжёлое дыхание, чужие руки, обязательства, которых она не выбирала. Ночью она не принадлежала себе — становилась чем-то вроде живого предмета, частью чьей-то страсти и власти, лишённой голоса и смысла.

Когда пришла задержка на день, спина Лии покрылась холодным потом. Она смотрела на себя в зеркало ощущала, как дрожат ее пальцы. Вслушивалась в тело, желая найти там хоть малейшие признаки приходящего цикла — боль в пояснице, в животе, перемну настроения. Ничего.

Какая-то из ночей этих двух недель, а может и самая первая ночь, принесла с собой необратимые последствия.

Лия отступила от зеркала, споткнулась о край ковра и опустилась на пол. Руки бессильно соскользнули по коленям. Она не кричала, не рыдала — только дыхание сбилось, стало коротким, хриплым, будто изнутри что-то обрушилось и не могло снова подняться. Слёз не было. Только пустота — холодная, как горный ветер, и ужас, который не находил выхода.

Она сидела на полу, обхватив голову руками, и плакала без звука, без слёз, без надежды.

Так плачут, когда уже не ищут спасения.

А сейчас, чувствуя горячие руки мужа, его губы на губах, она вдруг подумала — может зря не сделала только что последний шаг. Тот шаг, что отделял ее жизнь от свободы. Шаг, и она полетит вниз, в широкую пройму бурлящей реки, которая будет решать ее судьбу сама. Может она самое себя лишила этого последнего в своей жизни выбора?

Если Ахмат узнает о задержке — все будет кончено раз и навсегда. Наблюдение за ней не позволит ей ни убежать, ни умереть, а рождение ребенка свяжет прочнее любых цепей.

Они отъехали от дома довольно далеко, вниз по лугам и незаметным тропинкам в скалах.

— Лия, — он нахмурился, замечая задумчивость жены, и помог ей спешиться на живописном лугу, — с тобой все хорошо? Ты здорова?

Он всегда замечал малейшее отклонение — даже если она просто глубже дышала или задерживала взгляд.

— Да, — выдавила она, натянуто улыбаясь. — Всё нормально. Просто… дыхание перехватило. Здесь так красиво, Ахмат.

Он усмехнулся, довольный её словами, для него это звучало как признание.

— Этот луг называют тропой влюбленных, знаешь почему? — ответил, обнимая её за талию. Его взгляд был направлен вдаль — на горы, покрытые густым туманом, и зелёные луга, где ветер играл травами. Рядом мирно паслись их лошади — его вороной жеребец и светлая кобыла, которую он подарил ей в первый день приезда. Где-то вдали доносились крики пастухов, ржание, лай собак — жизнь шла своим чередом, спокойная, естественная, не знающая её внутреннего ужаса. — Посмотри туда, — он указал рукой на скалы, две из которых сошлись друг с другом и в них четко угадывались очертания двух фигур, прислонившихся друг ко другу.

— Невероятно, — прошептала Лия.

— Время и ветер сотворили чудо, Алият, которое не повторить ни одному человеку, — синие глаза Ахмата с восторгом смотрели в одном с ней направлении. — Поедем домой? — он заметил бледность жены.

Она не стала возражать, ведь гуляли они больше двух часов.

Ахмат помог Лие взобраться в седло, поправил стремена, задержав руку на её колене. Потом легко сел на своего коня и тронулся рядом. Они ехали бок о бок, не торопясь, и ветер, пахнущий свежестью трав, развевал её волосы.

Но покой длился недолго.

Впереди, среди луга, показались две фигуры — мужчина и женщина, шедшие навстречу, держась за руки. Девушка собирала цветы и смеялась. На ней были джинсы, светлая футболка и бейсболка, волосы выбились прядями из-под козырька, на спине — рюкзак. В ней было всё то, что в мире Лии стало невозможным: свобода, непринуждённость, простая радость. Увидев всадников, она помахала им рукой.

Ахмат мгновенно напрягся. Его спина выпрямилась, плечи закаменели, взгляд сузился. Он резко натянул поводья, конь всхрапнул и встал на месте.

— Кто такие? — бросил резко и зло.

— Эээ, — в разговор вступил парень лет 24–25, — простите. Мы туристы, живем в селе, ниже по течению…. Меня Коля зовут, Николай. А это моя… невеста. Ирина.

— Вы в курсе, что это частная собственность? — с ледяной злобой отозвался Ахмат, загораживая собой жену. У Лии от страха онемели пальцы. Она уже знала — именно этот тон всегда предвещал вспышку ярости.

— Ой, — вздохнула девушка, — простите. Тут нет указателей…. Мы, просто ошиблись. Сейчас уйдем. Нам на дорогу, правда, и вниз, да?

— Да, — сквозь зубы процедил Ахмат, бросив быстрый взгляд на Алию. Та машинально коснулась непокрытых волос — он разрешал ей ездить верхом без платка, побелела как полотно под его взглядом.

Ее глаза смотрели в одну единственную точку, на незнакомую девушку, нахмурившуюся, напуганную.

Но Ирина и Николай, уловив тон Ахмата, мгновенно всё поняли. Они даже не попытались оправдаться — просто обменялись коротким взглядом и почти бегом направились вниз по склону, туда, куда он показал. Их шаги по высокой траве быстро стихли, оставив после себя только гул ветра и далёкий шум реки.

Ахмат ещё долго смотрел им вслед, неподвижно, с прищуром, будто хотел убедиться, что те действительно ушли, что больше не посмеют приблизиться. Потом медленно повернулся к Лие. Лицо его оставалось спокойным, но в этом спокойствии было что-то ледяное, выжидающее.

Он подъехал ближе, почти вплотную. Конь фыркнул, и Лия, сжав поводья, машинально отстранилась, но он перехватил её взгляд.

— Знакомые? — коротко спросил он, не повышая голоса.

Она покачала головой. Едва заметно. Любое слово могло разорвать хрупкое равновесие между ними.

Он протянул руку, коснулся её лица — не грубо, но властно, заставляя поднять глаза. Кончики его пальцев обожгли кожу.

— Влюблённые, — произнёс он тихо, глядя куда-то мимо неё, словно не с ней говорил. На мгновение в его голосе прозвучала странная усталость, а затем снова вернулась холодная уверенность. — Больше сюда прийти не рискнут.

Он легко развернул коня, бросив короткое:

— Поехали домой.

Лия молча кивнула, с трудом удерживая дыхание. Слеза — чистая, прозрачная, будто из стекла, — сверкнула в уголке глаза и тут же исчезла, оставив на щеке тонкий след.

Она ехала следом, не поднимая взгляда, не смея обернуться — ни на горы, ни на уходящую вдаль счастливую пару, ни на горизонт, где заканчивалась дорога. Не позволяла себе ни вздоха, ни движения плеч, чтобы не выдать то, что копилось внутри.

Ужас, от ожидания реакции и невероятное, невиданное до этого дня ощущение головокружения. Футболку на девушке Алия узнала безошибочно. Этот веселый, смеющийся «Безликий» с букетом ромашек и большим сердечком. «Безликий», которого рисовала она сама, своими руками, на футболке, которую перед экзаменами подарила Кристине.

Ошибки быть не могло. На чужой, незнакомой девушке был знак. Ее знак.

Знак для нее.