Играя с ветром

Глава 22

– Ванилькой, значит, – Ольга Аркадьевна вытянулась струной, что вот-вот готова лопнуть. Она буквально прожигала взглядом сына, встретившего гостей в столь щекотливо-обнажённом виде.

Я зажмурилась и, по инерции спрятавшись за спину Курочкиной, ощущая бесконтрольный прилив стыда, словно меня застукали в родительской постели с хулиганом из параллельного класса, пока они были на даче. Сжалась в комок, лишь украдкой выглядывая, чтобы оценить степень ЧП.

Ой… Ой… Беда…

Мама застыла как статуя, медленно переводя взгляд с меня на Лёву и обратно, но, очевидно, вид почти обнажённого мужчины оказался много интересней, поэтому она в итоге просто залипла на нём, скользя по рельефным кубикам и соблазнительным косым мышцам. Ей осталось лишь облизнуться или громко сглотнуть, чтобы уж совсем стало всем ясно, что экзамен по внешности он сдал. Внутри боролись стыд, смущение и, как ни странно, возмущение! Хотелось встряхнуть её и потребовать вести себя скромнее!

Чёртов Доний! На его лице, в отличие от всеобщего шока, ничего кроме улыбочки его гаденькой не было. Да на нём в принципе кроме довольной улыбки и крохотного полотенца, которым я вытираю лицо, НИЧЕГО не было! Лёва пристально следил за ползущим взглядом мамы и по мере его продвижения к полотенцу улыбался все шире. Сука, да он словно кайфует от этой самой идиотской ситуации в мире. К слову, с вторжением этого наглого персонажа в мою жизнь подобных ситуаций стало так много, что пунцовость лица скоро станет нормой для меня. Боже, как стыдно!

– Мама! – не выдержала я и выскочила из своего уютного укрытия. – Тебе не говорили, что надо предупреждать о столь ранних визитах? Нормальные люди ещё спят в это время, вообще-то.

Хотелось закрыть её глаза ладонью, и я даже сделала шаг навстречу, когда её практически убийственный своей концентрацией любопытства взгляд пригвоздил меня к стене.

– Вижу я сон этот, – прошептала мама. – Как спалось-то? Не твёрдо? Нигде не натёрла?

Я дар речи потеряла от двоякости слов моей обычно тихой, доброй и все понимающей мамочки! Клацала челюстью, тихо возмущаясь тем, как она пялится на Лёву. У меня даже рука зачесалась заснять это на видео и отправить отцу, чтобы он объяснил, что это, в конце концов, неприлично!

А когда её зелёные глаза снова упёрлись в меня, возмущение погасло, а предательский страх вновь вернулся. Я сама не понимала природу своей реакции. Вроде не маленькая, но от одной только мысли, что тётя Оля и мама догадаются обо всем, дурно становилось. Наверное, поэтому мой язык, забыв согласовать это с мозгом, выпалил самое очевидное на тот момент объяснение:

– Он к Люсе пришел!

Да я сама охренела от того, что брякнула. Однако когда абсолютно все присутствующие резко обернулись в мою сторону, стало очевидно, но, к сожалению, слишком поздно, что сморозила я глупость несусветную. Если наши мамы продолжали растерянно хлопать глазами, то Лёва вовсе потерял концентрацию и даже разжал на мгновение пальцы, чуть не выронив полотенце. Зато улыбку свою с лица стёр. Хоть какой-то толк…

С ужасом косилась на Люську, боясь получить в любой момент в глаз, как тогда в школе, когда я схлопотала двойку за поведение, а родителям сказала, что это Люська во всем виновата. Но подруга была спокойна, правда, внешне, правда, временно, правда, держалась из последних сил. Но и этому я была рада. Мне нужно было время, чтобы просто отдышаться. Вдох… Выдох… Только вот паника никуда не исчезла.

– К Люсе? – мама прочистила горло, отставила корзинку с пирожками, сбросила связку обоев, которую до сих пор прижимала к груди, и меня обухом по голове ударило. Я же сама её просила привезти их с утра, потому что в обед приедет мастер. Черт!!! Как стыдно!

– Ага… – кивала головой, боясь посмотреть Донию в глаза.

– Приехал к Люсе, а съесть должна его ты? – сдерживая смешок, выдала мама. – Я всё верно поняла? Ничего не упустила?

– Так, все, дальше без меня, – Курочкина ловко прошмыгнула в ванную, умудрившись незаметно махнуть мне кулаком и даже звонко шлепнуть Дония по заднице, перед тем как закрыться. – Присоединяйся, красавчик, раз ко мне пришел. Я ждуууу…

– Ну, я пойду, раз приглашают? – заржал в голос Доний и уже потянулся к двери, но получил шлепок по ней от матери.

– Может, нам уже кто-нибудь что-нибудь объяснит? – голос тети Оли звенел миллионом циркулярных пил. А мне оставалось молиться, чтобы подъездный стояк рвануло именно сейчас, чтобы вынести меня и мой стыд на хрен отсюда. Подбирала слова, накручивала на палец сорочку, пялилась себе под ноги, но даже сейчас я придумывала другую байку, даже не собираясь говорить правду…

Зря.

Доний, гад такой, вспомнил, что мужчина, и решил самостоятельно расставить все точки над «и» так, чтобы вопросов больше не осталось ни у кого. Если бы я знала… Если бы только могла помыслить о том, КАК он это сделает! Сбежала бы через балкон. Ей Богу, сбежала бы… Он с каким-то остервенением схватил меня за подбородок и абсолютно нагло поцеловал, да не просто чмокнул! Нет… Засосал так, что моему пылесосу стыдно стало. И я на миг растворилась, снова оказавшись в его волшебном лесу, где поют птички, влажная от росы травка щекочет пяточки, и никто не пытается вывести меня на чистую воду.

– Жаль… А я думала, правда ко мне пришёл, – захохотала Люся, выглянув из ванной, очевидно, испугавшись воцарившейся тишины.

– Ну, теперь все понятно, – мама скинула лодочки и, с силой ткнув меня локтем в бок, прошлепала в кухню. – Оля, пойдем, я тебя кофе угощу, раз из воспитанных и взрослых тут никого. Одни гормоны бушуют и детсадовское враньё.

– Пойдем, – тётя Оля тоже разулась, брякнула сумкой о пол и прошла следом, правда, легких телесных ни мне, ни Лёве не нанесла. Вот она – материнская любовь. – Может, в угол их поставить, а, Лара? Во всяком случае, поведение соответствующее.

– Тебе голову продуло, Сквознячок? – Лёва сцапал меня за руку и, когда мамы скрылись из виду, втолкнул в спальню. – Что ты тут устроила театр бабы Фисы? Какая Люся?

– Курочкина…

– Ника, ты бредишь? – Лёва скинул полотенце и стал глазами искать свои трусы.

– Чёрт! Да я растерялась! – нашла белые боксеры на кресле и кинула ему. – Что я должна была сказать? Это Лёва, мы трахаемся, но в целом без иллюзий, да?

– Нет, конечно. Надо было сказать, что я в твоей квартире шпилю Курочкину, так же правдивее, да? Ника…

– Ну что – Ника? Что? – я сорвала с себя долбаную полупрозрачную сорочку, скуля от стыда, что наши мамы видели это непотребство. Плохое знакомство с матерью твоего парня… Очень плохое. – Ты – плохой кандидат для знакомства с родителями, Лёва. Плохой! Тебя надо прятать, понимаешь? Ты – как личный дневник в дальнем ящике комода – только для меня и моих сбрендивших фантазий полуэротического содержания, хотя нет, порнографического содержания. О таком даже подругам стыдно рассказать!

– А вот это уже обидненько. Прячут гондоны, грязное бельё и сигареты от родителей, никогда бы не подумал, что окажусь в этом списке, – Лёва натянул брюки и стал заправлять в них рубашку, не спуская с меня глаз, пока я голяком расхаживала по комнате, пытаясь понять, где лежат мои приличные вещи. Можно подумать, если я вернусь в монашеском одеянии, мамы забудут то, как я их встретила. – И чем же я плох? Рожей не вышел?

– При чем здесь твоя рожа? Лёв, а ты не обижайся на правду. Ещё пять минут назад ты мне душу изливал благостными намерениями уйти с моего пути, ведущего к счастливой жизни, в любой момент. Ты можешь уже завтра проснуться с ощущением, что наигрался, а в обед уже сквозанёшь к какой-нибудь Дине-Лине-Зине, а мне что делать? Опять идти к родителям и объяснять, что вновь выбрала просто не того? Так лучше я в одиночку свои раны залижу, чем в очередной раз стану центром всемирной скорби. Понимаешь? Необязательно семье знать о моем временном статусе в твоей жизни. Пусть меня это устраивает, но они не поймут, Лёв. К тому же с пелёнок тебя знают. Ну что ты смотришь так на меня? Не умею я влюбляться в хороших мальчиков. НЕ УМЕЮ!

– Зато я умею, как выяснилось, – Лева поджал губы, сдерживая рвущиеся эмоции. А их там был вагон и маленькая тележка, вот только держал он все внутри. И обиду маскировал, и гнев прятал. – Я к тебе пришел, а не к какой-нибудь Дине-Лине-Зине. Я ни спать, ни жрать, ни рукоблудствовать без тебя не могу, поэтому заканчивай свою истерику, а то перевозбужусь, Ника. Её Богу, на грани я, – Лёва открыл шкаф, сдернул с плечиков первый попавшийся сарафан, бросил в меня. – Трусы сама найдешь?

– Боже! Да ты даже не понимаешь всю степень Армагеддопиздеца! Улыбаешься, слова красивые говоришь, но ты только подумай…

– Короче, Ника, – зарычал Лёва, уложив руки на груди. Он словно сдерживался, чтобы не прижать меня к себе. – Просто скажи, чего ты от меня хочешь? Конкретика мне нужна. Свидания? Рестораны? Совместные фото в соцсетях? Не стесняйся, говори. Я прилежно зафиксирую их в ежедневник по пунктикам. Что для тебя нормально? Кто для тебя подходящий?

– И что дальше, Доний? Что? А если мне не нужно, чтобы ты был тем подходящим? Вдруг меня устраивает, что ты бабник жуткий, и что статус у меня такой сомнительный: не то девушка, не то секретарша, с которой можно «посовещаться» в перерыве, – чувствовала, что несёт меня так, что даже стоп-кран не поможет, но ничего поделать с собой не могла. Мне стыдно было не от того, что с НИМ маменька меня застукала, а то, что никогда не приду к ней на кухню, пока папа футбол смотрит, и не скажу, что влюбилась как кошка дурная. Не стать мне для него единственной, важной и значимой, не потягаться мне с той сисястой батареей дам, которых просто устроит компенсация в виде сумочки или новой «бибики», мне всего его надо… Всего!

– Я жду, Ника. Говори.

– Да какого хрена ты такой положительный? – я не нашла ничего умнее, как швырнуть сарафаном в него обратно.

– Ты хотела хорошего мальчика? Так вот, получите – распишитесь, Вероника Николаевна. Тебя от моей порядочности скоро мутить начнёт, это я тебе обещаю, – Лёва отбил летящий в него комок ткани, а следом и тапочку, и расческу, и даже ежедневник, откуда июльским дождем рассыпались мелкие листочки для заметок, вот только, в продолжение моего позора, исписаны они были одним лишь именем…

– Хм…, – Лёва вновь нацепил улыбку, осмотрел многоцветие на светлом ковре со своим именем и открыл дверь. – Матушки, я могу сварить для вас кофе?

Сука! Нет, кобель… Определенно кобель! Я ещё несколько минут пыталась успокоиться. В мозгу что-то тревожно билось. Какая-то сказанная им фраза до сих пор разрывала душу в клочья, но мне не удалось поймать за хвост эту дикую птичку.

Рухнула на кровать, забыв о своей наготе, о том, что на кухне меня ждёт растерянная и наверняка испуганная мама. А когда сердце перестало намекать на необходимость вызвать самой себе скорую помощь, быстро собрала растрёпанные волосы, надела джинсовые шорты, футболку и пошла сдаваться. Терять-то всё равно нечего.

– МОЯ Ника очень злая, пока не выпьет кофе, – Лёва встретил меня лучезарной улыбкой и с чашкой в руках. И его это «моя» прозвучало как вызов, который мне просто придётся принять, хотя бы ради мамочки. Она не заслуживает этого идиотского вранья, да и правды она не заслуживает. Незачем ей всё это знать, незачем… – Пей, пока не покусала.

– Привет, – смущенно выдавила, усаживаясь в кресло между гостьями. – Я, наверное, была…

– Смешна, – подсказала мне мама, делая мелкие глотки кофе.

– Нелепа и груба, – выпалила тетя Оля и демонстративно отвернулась от нас. – Что за цирк, Вероника? К чему все это? Я могла ожидать это от моего обаятельного оболтуса, но никак не от тебя! Ты же была хорошей девочкой…

– Ладно, мам, ты сильно-то не увлекайся, – Лёва в знак поддержки опустил руки мне на плечи и так легко стал массировать окаменевшие мышцы. И снова все правильно стало. Сердце уже не скакало ненормальной загнанной лошадью, я даже смогла посмотреть ей в глаза.

– Вы …хм…хм… Как бы это выразиться, – заблеяла смущенно мама.

– Лариса Геннадьевна, давайте без штампов? – Лёва поднял меня, сел в кресло, а потом усадил себе на колени, как-то по-хозяйски уложив руку мне на колено. – И без драм, хорошо? Мы же не дети, наверное, сами можем определиться со статусом своих отношений.

– Я сейчас настучу по твоему статусу ремнём, потому что мой статус выше, – тётя Оля была просто не в себе, хоть и старательно пыталась сдерживать эмоции, но выходило это из рук вон плохо: она то и дело одёргивала рукав шёлковой изумрудной блузки, поправляла серёжки и крутила чашку по блюдцу. – Вы спите?

– Оля! – возмутилась мама и вскочила с кресла.

– Мамулик-побрякулик, – рыкнул Лёва. – Ты специально обостряешь ситуацию? Так я открою тебе секрет, что сильнее уже не нужно. Слышишь?

– А что я должна делать? Почему я застаю тебя у Веронички абсолютно голым? Где твои волосы, Лев? Почему ты за месяц ни разу не появился у матери дома? А если я больна? В конце-то концов, если я умерла?

– Мам, мне сейчас пипец как хочется грубо пошутить. Тебе не понравится, ты обидишься, а я буду ещё месяц извиняться, таская пирожные с белковым кремом, потом ты поправишься, снова обидишься. Понимаешь, к чему я? – шикнул Лёва и взял трясущуюся руку матери. – Выдыхаем, дамы. Три истерики я не вывезу в одну каску, пожалейте. Или хотя бы по одному. Мам, прости, но я, как джентльмен, в первую очередь просто обязан успокоить Ларису Геннадьевну. Хорошо?

– Хорошо, – тётя Оля хмыкнула и снова отвернулась к окну, но руки не вырвала.

– Лариса Геннадьевна…

– Что это ты моё отчество вспомнил, Лёвка? – мама дёргалась и то и дело подкидывала ему на тарелку ещё тёплые пирожки.

– Тётя Лариса. – Ощущала, что Лёва уже закипает, но как поистине хороший мальчик отчаянно подбирает правильные слова. – Я понимаю, что вы растеряны, но поводов для трагедии нет. Мы с Никой взрослые, разумные люди, и поверьте, всё, что между нами происходит – по взаимному согласию, и не попадает под УК РФ.

– Видела я тот поцелуй, надо проконсультироваться у юриста, подходит ли он под определение «добровольно».

– Ну ма! Перестань!

– Вы в отношениях? – уже более корректно спросила маман.

– Да.

– Серьёзных? – вот говорила она, а стыдно было мне. Я спрятала мордочку в Лёвину шею, не зная, то ли расплакаться, то ли рассмеяться.

– Серьёзнее не бывает. Никаких шуток. Совсем… Ни одной долбаной шутки вы от меня больше не услышите. Кровь пустить? Или на слово поверите? Только давайте без Библии…

– Клоун! – мама со всей дури шлёпнула его полотенцем по спине, но тут же выдохнула с облегчением и вернулась в кресло. – Ничего не меняется. Ты ещё в животе шутил, изводил Олю ложными схватками, она же семь раз собиралась в роддом! Семь!

– Любимое число, – Лёва вывернул запястье, демонстрируя татуировку. – Да и родился я седьмого. Всё же логично, какие тут могут быть шутки?

– Хорошо, тогда я могу рассказать папе?

– И бабушке тоже, – Лёва поиграл бровями и звонко чмокнул руку зарумянившейся маменьки. – Теперь-то я могу поесть?

– Можешь, – она махнула рукой, отбросила полотенце и почему-то застыла взглядом на подруге.

К слову, я и без этого намёка чувствовала её внимательный взгляд, но тупо продолжала смотреть на маму. Так и сидели: Лёва мычал от удовольствия, уничтожая пирожки с брусникой, мама смотрела на тётю Олю, а та – на меня. А когда пирожки кончились, и молчание стало сильно неприличным, пришлось всё же обернуться.

– Тёть Оль, ну маму я ещё могу понять, но перед вами-то я в чем провинилась? – захныкала я, елозя на коленях этого обжоры.

– Ты ещё в школе на него глаз положила, – она прищурилась и наклонилась ближе. – Да?

– Нельзя было?

– В школе можно, а сейчас уже поздно. Или ты думаешь, что ты первая?

Я открыла рот от изумления, не понимая, как трактовать её слова. Тётя Оля, которая всегда была рядом, мы все выходные летом проводили на соседних дачах, а зимой ходили в парк на лыжах. Она же своя в доску! Своя… Вот только взгляд её сейчас был не тёплым, как весеннее солнышко, а ледяным, как февральский пронизывающий ветер. Мама тоже была в шоке, и даже не собиралась скрывать возмущения от слов подруги.

– Так, всё, чую пятой точкой тупик, – Лёва шлёпнул меня по заднице, поднимая с колен. – Вероника Николаевна, нам пора на работу, поэтому отправляйтесь собираться, а я мужественно отвечу на все вопросы наших матушек.