Играя с ветром

Глава 44

«Вероника, возьми трубку!»

«Ты где?»

«Когда ты молчишь, мне кажется, что самое время проверять морги, обезьянники и психдиспансеры! Ветер, немедленно возьми трубку!»

Мой телефон с самого утра верещит, вибрирует и ослепляет вспышкой от бесконечной вереницы оповещений. А я такая злая, что даже ответить Лёве не могу! Как подросток, показываю смартфону язык, когда вижу на дисплее его имя.

– Гад ты, Лёвушка! – я закопала телефон на дне сумки, откинулась в кресле и стала глубоко дышать, чтобы попытаться унять внезапное волнение.

А будет знать, как врать, что с Царёвым в командировку укатил! Это благо, что двадцать первый век, и есть соцсети, куда моя любимая Катенька Царёва слила фотографии с концерта, на который они летали с мужем! Но вот Дония с ними не было. За это уже спасибо разведке и девчачьей солидарности.

Вот за это Левушка и награждён сутками игнора и ночёвкой у родителей. А пусть получает, пакость такая.

Закрыла глаза, так явно представляя, как он дёргается и гипнорит телефон. А зря… Мстя моя будет страшной! Но приятной.

И эта коварная Нинулька тоже заплатит! Думали, обведут меня вокруг пальца? Да? Как бы ни так! Не ту ты сторону, гадкая старушка, заняла! Ой, не ту…

Сговорились! Обманули! Пятой точкой чувствую, что они там что-то замышляют, пока я, как тупица последняя, наслаждалась фальшивым спокойствием.

И чем же ты занимался, Лев Саныч? Чего ты хотел? Оградить меня? Заставить расслабиться, чтобы я не влезла в это дело? Поздно, гадкий Лёвушка! Очень поздно… Выведу эту дрянь на чистую воду и докажу всем, что я не слабачка безвольная, и за своего мужчину головы курам безмозглым откусывать буду быстрее, чем семечки щелкать.

– Посмотрим, что ты на это скажешь, – я вышла из машины и расправила кроооохотное чёрное платье из бархата.

Ткань облегала каждый изгиб моего тела, и я в нём казалась себе какой-то порочной красавицей, миссия которой – совратить неприступного принца. Так и займёмся этим, Вероника. Вырвем сердце этого гадёныша и скормим… скормим… Да сами съедим! Потому что даже его субпродуктами я ни с кем делиться не собираюсь! Заставил влюбиться? Так вот пусть теперь и вкушает плоды своего очарования.

Мои красивейшие босоножки, которые я год берегла для особого случая, игриво стучали по брусчатке, цокали по гранитному полу, отражаясь от голых стен по-утреннему сонного автосалона. Сердце сжималось и как пружинка отскакивало к горлу, заставляя замирать, как на американских горках. Меня захлёстывали адреналин и желание мести… Ну и жажда растоптать дрянь в лужу, которую смоет дождём пролитых мною слёз. А их было столько, что она просто обязана захлебнуться. Ну, или отравиться собственным ядом.

Блин… А говорят, беременные в этот волшебный период становятся мягкими и пушистыми. Врут. Лично мне сейчас хочется крови и секса! И секса – больше.

Я остановилась около распахнутых дверей юридического отдела и заглянула, тут же столкнувшись с каменным лицом Дины Равильевны.

Меня распирало от смеха, когда наблюдала её откровенную панику во взгляде. Она стала дёргаться, идеально уложенные соболиные брови то и дело взмывали вверх, а намалёванные алой помадой губы звонко шлёпали, забывая выдавать звуки.

– Дина, детка, как ты? Токсикоз не мучает? Или мне уйти?

– А ты что тут забыла? – Дина вскочила, смахивая со стола папки. Белоснежные листы взмыли в воздух, рассыпаясь по полу. Окружающие её коллеги оживились, и монотонный гул оргтехники стал заглушаться монотонным шепотом. Осуждают.

– Я две ночи уснуть не могу, всё о тебе переживаю. Выглядишь не очень, кстати, спроси у врача, может, попить мочегонное, какое-то, а то лицо у тебя, будто ты в бочке с мёдом уснула, а потом проснулись пчёлы. Или старым дедушкиным способом, уринотерапию попробуй. Чао, детка…

Я громко рассмеялась и засеменила в сторону кабинета подлого начальника. Но сначала разберёмся с ещё одной лгуньей.

– Нинулька! – я раскинула руки и бросилась обнимать молодящуюся врунишку. – Босс у себя?

– К нему нельзя, – старушка расцеловала меня в обе щеки и встала у дверей. – Какое-то совещание суперсекретное, милая. Прекрасно выглядишь, весела, бодра и румяна. Посиди со мной, Никусь, расскажи хоть, как молодёжь нынче живёт? А давай попьём кофе?

– А давай. Только это ты мне расскажи, как поживаешь. Секретики какие-то у тебя, – я плюхнулась в кресло и улыбнулась во все тридцать два.

– Да какие секреты! Что ты говоришь? – Нина всплеснула руками и бросилась к бару, вытаскивая из заначки мои любимые бельгийские конфеты.

– Ну, Нинулька… Ты ж мой тайный и преданный агент! Рассекречивайся.

– Ага… – старушка так и застыла с ворохом красивых коробочек в руках, не понимая, чего я от неё хочу. Её маленькие глазки нервно блуждали по кабинету, изредка сталкиваясь с моим напряженным взглядом.

– Что, прям нечего мне рассказать?

– Ника! – Нина сбросила конфеты на кофейный столик из чёрного мрамора и стала беспорядочно тыкать в кнопки новенькой кофемашины. – Что ты кругами ходишь? Спроси, и всё.

– Что это за тайный поклонник тебя цветами одаривает, Лев Саныч даже мне такие корзины не шлёт, – я для убедительности размахнула руками, очерчивая неприличный просто объём.

– Цветы? – старушка зарумянилась и стала нервными движениями расправлять шёлковую блузу и модные кюлоты песочного цвета.

– Просто на проходной курьер топчется, твоё имя называет, а Федька строгий, сама знаешь, пока у начальника спросит… Пока тот Льву Санычу позвонит… Пионы завянут.

– Пионы? – Нина мгновенно забыла о том, что охраняла дверь своего любимого шефа, подскочила к зеркалу, на лету меняя удобные мюли на замшевые лодочки, и выскочила из приёмной.

– Два – ноль, – рассмеялась я и щёлкнула ключом. – Вот так-то, коварная старушка, будешь теперь знать, по чью сторону баррикад местечко занимать нужно.

Я достала из сумки украденный инвентарь, вложила его за резинку чулок и мягкой поступью кошки вошла в кабинет.

Лёва и правда сидел перед ноутбуком, слушая монотонную речь, льющуюся из динамика. На лице его читались задумчивость и крайняя раздраженность. И это было заметно невооруженным взглядом, он то и дело смотрел на телефон, стучал костяшками пальцев по столешнице и всё время поджимал губы, будто пытался не сболтнуть лишнего. Лёва был так погружен в свои мысли, что и не заметил меня, а я не спешила начинать представление.

Рассматривала самого красивого мужчину в мире и таяла, как мороженое в креманке в полуденный зной. Мышцы превращались в ненавистный мною кисель, мысли путались, а желание наказать только крепло.

Когда он рядом, тело покрывается холодящей испариной, дыхание превращается в прерывистые хаотичные спазмы. Я словно с каждым выдохом отстукиваю азбуку Морзе, в шифре которой лишь капитуляция. Могу убегать, злиться, говорить миллион бессмысленных слов, но сердце моё бьется только рядом с ним. Больно, глухо, пропуская порою удары, но в такт с его…

Лёва говорил про слабости, человеческие уродства, которые никому не важны и не нужны, а я промолчала тогда. Не нашла в себе смелости признаться, что он и есть моя слабость. Красивая, чертовски горячая и кипучая слабость.

Говорят, когда человек любит, то всё становится неважным: слова, преграды, проблемы. Всё – пыль. Любят вопреки, наперекор судьбе и всему враждебному миру, пока на твою шифровку «капитуляция» он будет отстукивать «сдаюсь». Я не верила. Сопротивлялась, искала подвох и ждала… Ждала, когда меня бросят у парадного входа в загс.

Вот теперь мне не хочется убегать, прятаться и бояться, что всё окажется неправдой, сказкой! Вот теперь я готова во всю глотку орать, что люблю. Моя первая любовь. Моя единственная любовь.

Смахивала прорывающиеся слёзы, пытаясь вновь наскрести внутри запала для того, чтобы извиниться. Не за то, что ушла, не за то, что не стала ему опорой, а за то, что позволила думать, что смогу жить без него. Не смогу. И ему не дам.

Руки задрожали, сердце вновь стало неистово стучать в грудной клетке, пытаясь вырваться и найти покой в его тёплых нежных руках. Взгляд стал мутным от накатывающих слёз, а в ушах лишь слышалось громкое БУХ-БУХ-БУХ…

Сжала тонкие лямочки платья и стала медленно спускать по плечам. Лёва вздрогнул и резко обернулся. Его взгляд взорвался вспышкой гнева, а когда понял, кто перед ним, лицо его изменилось. И так хорошо стало.

Можно придумать беременность, можно сыграть удовольствие, притвориться больной, но вот радость, желание и восторг сыграть никак нельзя.

Я кусала губу, смотрела и наслаждалась темнеющим от возбуждения взглядом. Его пальцы вцепились в кожаные подлокотники кресла, а грудь стала вздыматься, с шумом втягивая ставший горячим воздух…

– Лев Саныч, вы меня слушаете? Это нужно подписать сегодня! – мужчина настойчиво отвлекал, но Доний лишь глухо рычал, не решаясь прервать наш зрительный контакт.

– Говори, Жень, говори… – Лёва развернул компьютер и чуть выкатился из-за стола, чтобы не упустить ни минуты того испытания, что было уготовано для него.

Вот он… Мужчина, готовый принимать тебя всю! Он с удовольствием будет пережёвывать истерики, зная, что рано или поздно придёт время мириться. Он будет смеяться, шутить, а внутри будет сгорать от страсти, одним лишь только взглядом обещая истлеть дотла вместе. Он будет кусать губы в кровь, позволяя тебе творить чушь, говорить бред и биться в истерике, но ни на секунду не позволит усомниться, что ты ему нужна.

Те семь дней были моим персональным адом! Я металась по квартире, как в бреду, не могла спать, есть, дышать! А когда увидела Лёву под окнами своего дома, тревога и чувство обиды, что сжирали меня заживо, растворились. И я готова была броситься к нему, сказать, что была неправа, что люблю! Только бы унять тоску в его глазах, устремленных в окна моей спальни. И выходила! Надевала дождевик, выныривала в промозглый утренний туман и стояла в нескольких шагах от его машины, просто наблюдая, как моя любовь забывается беспокойным сном.

Наверное, так и должно было быть. Мы оба должны были пройти через это, чтобы привыкнуть к новому чувству, которое искали, и я готова.

Горим, Доний. Пылать будем вместе!

Подрагивающие пальцы легко бродили по краю платья, игриво оттягивая податливую ткань то слегка, то так, что видна была ареола соска. Повторяла изгибы своего тела, двигаясь под музыку, что вновь и вновь начиналась сначала в моей голове. Мысли стали разлетаться, уступая место животной страсти.

Доведу, Доний… И сама следом в омут кану.

– Васильев, отбой! – рыкнул Лёва и захлопнул крышку лэптопа, не желая ни с кем делиться этим мгновением.

Он дёрнулся, чтобы встать, на что я вытянула руку, потому что это в мои планы не входило. Лёва скривил губы, но откинулся на спинку кресла, принимая мои правила игры.

– Ты решила поиграть, Ветер? – Лёва с готовностью скинул пиджак и небрежно отбросил его на диван, туда отправился и галстук. При этом его шальная улыбка грозила крахом моим планам. Дрожала, как лист осиновый, пытаясь поймать ритм дыхания, набраться смелости, чтобы завершить то, что начала.

– А ты готов?

– Я на всё готов… – голос его стал глухим, а взгляд затянулся туманом желания. Видела я в его расширенных зрачках ворох пошлых мыслей. Видела, как он косится на столешницу рабочего стола, уже представляя, как растянет меня на лакированной поверхности. Но… Не сегодня.

Я дёрнула платье, наслаждаясь, как нежная ткань скользит по коже, падая к ногам.

– Блядь… – захрипел Лёва, не увидев на мне ни единого препятствия. – Ты что, голая сюда шла?

– А я устала покупать кружево, Лёва!

– Я куплю тебе целый вагон трусишек, Ветер, только не останавливай свою игру.

– Ты сегодня слишком разговорчив, Лев Саныч…

Сквозь стеклянные двери было слышно, как Нинулька ломится в приёмную, как коридор трещит от гомона сотрудников, но это всё не могло меня остановить. Продолжала кружиться, согреваясь о распаляющееся пламя единственного мужчины, что приносил в мою душу музыку.

Дура… Какая же я дура, хотела быть единственной, хотела быть первой и последней! Но кто может дать гарантии? Никто… А хотеть нужно музыки в душе, когда ты бросаешь заниматься арифметикой, не вычисляешь очерёдность и не выстраиваешь прогрессии, и больше не наделяешь важностью бездушные цифры. Только музыка в душе и азбука Морзе из кипучего дыхания, что отбивает: «Капитуляция, Ветер… Капитулируем!».

Лёва улыбался, следил за каждым движением, кивал в такт покачивающимся бедрам, облизывался, смотря на обнажённую грудь, а после глухо рассмеялся и щёлкнул пультом, закрывая жалюзи окон, чтобы нас никто не мог потревожить.

– Я буду убегать, мне будет страшно, иногда будет казаться, что ты меня совсем не понимаешь, недостаточно любишь, и, возможно даже, ты будешь засматриваться на длинноногих Зин-Лин-Дин, но каждый вечер, возвращаясь домой, Лёва, ты будешь вновь и вновь сгорать во мне. Пепел, Лёв… Ты ещё не понимаешь, но я уже завладела твоим сердцем, – шептала, медленно подходя к моему мужчине ближе и ближе. – И твоё сердце – мой пепел, Доний. Ни черта от тебя не оставлю, никому не отдам! Усёк?

– Доходчиво, – Лёва расставил ноги шире, подпуская к себе ближе. Опустила руки на его плечи, заскользила по рукам, сжала запястья и уложила на свои бёдра. Лёва зашипел, притягивая к себе. Впивался пальцами, чтобы убедиться, что реальная, что рядом. Уткнулся между грудей, сжал, глубоко втянул запах кожи. А я продолжала вести его ладони по своему телу, чтобы почувствовал всю меня.

– Это будет игра, правила которой никогда не узнаешь, ко мне нет инструкции, но иногда ты будешь срывать куш, а иногда проигрывать с треском. Так вот, Доний, сегодня ты проиграл, – задрала его руки, и тишину кабинета оглушил звук защёлкнувшихся наручников, а цепь между ними повисла на металлической ручке высокого комода за его спиной.

– Чибисов, сука, – заржал Доний, закидывая голову назад.

– И Чибисов проиграет, не переживай. Но не мне, – я села на его колени и обвила руками шею. Шептала на ухо, покусывала кожу и, с силой впиваясь, бродила ногтями по волосам, наслаждаясь тяжелым дыханием. – Ты мой, Доний. Мне не нужен статус, потому что зрачки твои уже давно пульсируют в ритме «Сквознячок». Повторяй, Лёвушка… Сквоз-ня-чок…

– Ведьма ты, Ника. Ведьма, – Лёва пытался ухватить вершинку груди, и я поддалась. Опрокинулась на стол, забирая то, что он мне задолжал. Его дыхание шпарило, язык играл с кожей ровно настолько, насколько позволяли оковы. Мой мужчина рычал от нетерпения. Хотел большего! Хотел контролировать, диктовать правила… Жадный.

Никто не может помешать мне любить. А я и люблю. Как умею. Всей душой, всем сердцем, всем телом.

– Ветер, а где ключ? – Лёва прикусил сосок, а я взвыла от боли, но боль эта была та, от которой кровь сворачивается, а живот скручивает стальными канатами, прогоняя на хер этих ванильных бабочек. Нет им тут места. Не сегодня…. – Гони ключ.

– А нет ключей… – я стала расстёгивать пуговицы на его рубашке, смотря в глаза. Скользила ладонями по крепкой груди, оставляла белёсые следы от ногтей и сдерживала коварную улыбку. – Ты мне соврал, милый. За это и поплатишься.

– Ой, Вероника…

– Замолчи.

Быстро расстегнула ремень, звякнула молнией ширинки и сжала каменный член в руке, с наслаждением наблюдая за его меняющимся взглядом. Подцепила брюки, и Лёва приподнялся, помогая мне избавиться от того, что может помешать.

– А вот теперь поиграем…

С силой укусила его за подбородок и стала прокладывать путь из влажных поцелуев от шеи до груди. Чертила пальцами рельеф его мышц, пересчитывала кубики, играла с тонкой полоской тёмных волос, а после соскользнула на колени, и Лёва застонал.

– Ты уверена, что ничего не перепутала, и это наказание за враньё, а не поощрение?

– Надо было ещё кляп украсть. Твои слова очень мешают моему разврату, поэтому помолчи, а то передумаю.

Голова стала дурная, сердце отказывалось биться, а его шальной взгляд лишь распалял мою решимость. Смачно облизала губы и прижалась ими к розовой головке его пульсирующего члена. Языком скользила по стволу, ощущая объёмные извилистые венки, втягивала нежную бархатную кожу, звонко целуя, а потом по миллиметру впускала его в себя. Мой мужчина. Идеальный во всех отношениях. Здесь не было места стыду, смущению, наоборот. Каждый хрип, хлюпающий звук и запах его кожи доводили до исступления.

Открывала рот всё шире и шире, смотрела ему в глаза и готова была сдохнуть здесь и сейчас. В его взгляде больше не было и намёка на лёгкую голубизну весеннего неба, там была тьма, в которой хочется танцевать на стёклах, хочется пускать по венам удовольствие и захлёбываться от накатывающего возбуждения. Меня током пробивало, по спине бежали мурашки, по рукам – колики… А внизу живота пылало пламя!

Лёва рычал, подаваясь бёдрами вперёд, с остервенением звякал наручниками, пока не сдёрнул цепь с импровизированного крючка.

Бах… Котёл с кипящей лавой опрокинулся…

Его руки опустились на затылок, Лев зарылся пальцами в волосы и с силой надавил, вгоняя свой член до самого горла. Ощущала холод наручников, боль от его мёртвой хватки и неконтролируемое пламя, что сжирало меня от самых пальчиков ног. Сердце перестало биться, в лёгких закончился воздух, но я лучше сдохну, чем остановлю всё это.

– Откуда ты взялась, Ветер? – хрипел он, вновь и вновь входя в меня. – Если это способ заткнуть тебя, то мне он безумно нравится…

Я даже понять ничего не успела, как взметнулась воздух и с грохотом упала прямо на тот самый белоснежный пушистый ковёр. Лёва крутанулся и лёг на спину. Не верьте… Ни одни наручники не смогут помешать мужчине насладиться видом своей женщины сверху.

– Это ты откуда взялся, Доний! Ты всю мечту о принце испортил! – шипела я, с силой опускаясь на его член, и взвыла. Внутри всё пульсировало, саднило, но было охренительно прекрасно. Откинулась назад, упёрлась руками о его ноги и стала вновь и вновь опускаться, запуская вибрирующий адреналин по венам.

– А я неправильный принц, но пиздец как люблю тебя, Ветер…

– И я люблю тебя, Доний…

Хрипела, вновь и вновь танцуя медленный танец любви. Чувствовала стеночками, как его член становится каменным, ощущала, как мои мышцы сжимают его плоть, и скулила. Это было просто идеально!

– Моя…

Лёва забросил скованные руки мне за шею и стал с силой опускать меня на себя, подаваясь бёдрами навстречу. Быстрее… Жёстче… Я окончательно потеряла контроль над ситуацией, над собственным телом. Всё коту под хвост.

По стенам кабинета игриво скакали наши всхлипы, стоны и звуки сливающихся воедино тел. Меня колотило, ноги стали ватными, руки перестали держать, но Лёва вновь и вновь вдалбливался, работал, как поршень, всё усиливая наше столкновение. Внутри всё стало трещать, щёлкать, кровь превратилась в кипучую сталь, а в голове затикал таймер внутренней бомбы. Три…Два…Один…

– Люблю!!!

Крик Лёвы слился с моим диким оргазмом воедино. Мир стал кружиться, полыхать голубым пламенем и переливаться радужными вспышками. Тело стало невесомым, мягким, как сахарная вата, а грёбаные бабочки вновь вернулись и стали порхать, дразня и без того натянутые нервы.

Я, обессилев, рухнула ему на грудь. Наши сердца неистово пытались вырваться, чтобы слиться воедино, дыхание больше походило на хрипы загнанных зверей.

– Хулиганка, – выдохнул Лёва и, подтянув меня выше, впился в губы. – Люблю, слышишь?

– Слышу.

Мы ещё долго валялись на полу его кабинета, просто молчали, потому что уже всё было сказано.

– А в чём было наказание, Ветер?

– А вот в этом, – как бы мне не хотелось, но время нещадно убегало. Я достала влажные салфетки из ящика, привела нас в порядок и быстро подскочила. На ходу натягивала платье, пыталась попасть ногами в босоножки и бежала к выходу. – Чибисову позвони, у него должен быть ключ…

Я просто вылетела из его кабинета. Ещё долго слышала дикий хохот Дония, наслаждалась очумелым взглядом Нинульки, чувствовала ненавистный прищур Дины, но хорошо было…

Действовать пора!

Впрыгнула в машину и быстро вырулила с парковки, попутно набирая своего подельника.

– Люсинда, операция «наказание» завершилась, ты готова?

– Да уже пять минут стою!

Как только я вырулила с территории салона, увидела Люську на остановке, отчаянно размахивающую мне руками.

– Ветер, ну вы и горазды потрахаться, – подруга закатила глаза, но вовремя прикусила язык, дабы не развивать скользкую для себя тему.

– Наказание, Курочкина, должно быть незабываемым. Тебе ли не знать об этом?

– Ты рассказала ему, что беременна? – Люся пристегнулась и махнула мне в сторону выезда из города.

– Нет, Люсь. Пока эту курицу не ощипаем, я ничего не скажу. Не хочу омрачать ни своё счастье, ни его инфаркт.

– Хм-хм… – Люся покосилась на меня. – Ветер, может, ты переоденешься уже? А то в таком виде нас на первом же посту остановят. Трусы-то хоть взяла?