Играя с ветром

Глава 24

Ника

Меня трясло так, что даже мысли вибрировали в голове. Расхаживала по своей квартире, вслушиваясь в эхо стука каблучков, вторящих биению сердца, и каждый раз вздрагивала. Украдкой бросала взгляд в зеркало, вспоминая слова Лёвы, когда он высадил меня у дома : «Пусть их челюсти останутся на паркете школьного актового зала, Сквознячок…» .

Нет, ну челюсть наверняка упадёт, вот только прилично ли это? Ладонями заскользила по платью, наивно пытаясь удлинить его. Развернулась и стала придирчиво осматривать себя в ростовом зеркале. Сверкающая бронзовая ткань просвечивалась, облегала, подчёркивала и провоцировала. Загар, прилипший за два дня, проведённых на берегу реки, практически сливался с цветом платья, размывая всевозможные границы. И я даже себе казалась неприлично откровенной, практически обнажённой, что уж говорить о посторонних. Тугой лиф соблазнительно приподнимал грудь, подчёркивая и открывая рельеф, а отсутствие лямок лишь усугубляло ситуацию. Тёплый свет бра падал на ткань, рассеиваясь сотней мелких переливов, отбрасывая солнечные зайчики на новые серые обои коридора. Но мне определенно нравилось.

Да, мне хотелось услышать звук рухнувшей челюсти, но не бывших соучеников, нет. Все прошлые обиды стали какими-то мелкими, неважными. Насмехающиеся голоса одноклассников и вовсе стихли, перестав дразнить зудящую досаду. Все поменялось. Я даже не помню, когда чувствовала такую странную, одуряющую лёгкость свободы и счастья. И единственное, чего мне сейчас хотелось – согреться в танцующем пламени в прозрачно-голубых глазах.

Ловила себя на том, что все мои мысли были только о нём. И это чистой воды безумие! Войдя в свою квартиру, я лишь по инерции налила себе чашку зелёного чая с жасмином, посидела в кресле на балконе, забыв осмотреть завершённый ремонт, а потом пошла собираться. И делая привычные телодвижения, я всё равно думала о нём. Укладывая волосы, примеряя платье и выбирая аромат на вечер, делала это не для себя, а для него. Мне хотелось доказать не то, что я лучше какой-нибудь там Дины-Лины-Зины, а хотелось вытащить наружу то, что чувствует он, что прячет, чего боится и что пытается усмирить. А мне мало! Мало… Пусть горит адским пламенем, и не будет ему пощады, собственно, как и мне…

– Бедный Лёвушка… – закрыла глаза, мечтая поскорее увидеть его реакцию. И сил находиться в ставшей тесной и душной квартире уже не осталось, поэтому я и рванула на улицу, позабыв про лифт. Бежала по бетонным ступенькам, наслаждаясь внутренним трепетом, и улыбалась… Как дурочка!

И за каждое бесконечно долгое мгновение ожидания я получила награду. Ради взгляда, с которым я столкнулась, едва выбежала из подъезда, стоило терпеть грёбаные двести одиннадцать минут тягостного одиночества.

Лев, выйдя из машины, так и остался стоять на проезжей части, лениво отмахиваясь от возмущённых сигналов водителей, движение которых было практически парализовано. Его прозрачно-голубые глаза сверкали… И это было ярче тысячи заезженных слов, миллиона шаблонных признаний и самого ошеломительного оргазма. В них были бесконечность и тепло.

И так хорошо стало…

Жгучее, неукротимое пламя ласкало меня, нагло бродя от щиколоток до груди. Лёва сжал челюсть, бросил средний палец выползшему из машины мужику, наивно решившему разобраться, и медленно пошёл в мою сторону.

И тут уже мои ноги стал подкашиваться от вида абсолютно охренительного мужчины. Его походка была похожа на львиную поступь, с которой хищник подкрадывается к своей жертве. Серый костюм подчеркивал идеальную стать, а открытый ворот чёрной рубашки обнажал беснующиеся венки и позволял ласкать взглядом смуглую кожу, воспоминание о прикосновении к которой взорвался на кончике языка знакомым вкусом. А дикий звериный прищур лишь подтверждал, что не зря я берегла это платье. Не зря.

– Ты специально, Верррроника, – прорычал он, обходя вокруг меня. Его пальцы стали перебирать тонкую ткань, двигаясь от задницы к открытой спине, заскользили по плечам, откинули волосы, и он поцеловал. – Знала, что если я поднимусь, то мы уже никуда не пойдём, да?

– Мне хотелось так думать, Лёва.

– Чёрт… – он сжал запястье, рывком притянул меня к себе и опустил руки на бёдра. – Это незаконно.

– Для соблюдения закона у нас есть Керезь, – еле слышно шептала я, наслаждаясь его близостью. Не виделись всего несколько часов, а я уже продрогла без него. Дурман. Зависимость. Потребность. Жгучая, убийственная и такая головокружительная. Рядом с ним воздух пьяный, а мир перестаёт пугать. Всё кажется розовым, пушистым и безобидным. – А ты, Лев Саныч, не про закон.

– А про что?

– Ты про угрозу. Смотрю на тебя, и страшно становится.

– И чего же ты боишься?

– Что платье вспыхнет прямо на мне. Жалко… Дорогое, – наслаждалась его поцелуями в шею и тихим рычанием. Не обращала внимания на прохожих, потеряв остатки стыда. Прижималась, улыбалась и просто грелась, отбивая пальцами по спине ритм его сердца.

– Это всё, чего ты боишься?

– Боюсь проснуться, Лёва. Я просто боюсь проснуться и не увидеть твоего дикого взгляда, не услышать пошлой шуточки, потому что это мало похоже на реальность. Я сплю?

– Мы спим, Ника… Тогда мы спим вместе. Идём, пока я не передумал.

Лёва сжал мой локоть и повёл к машине, опасливо озираясь по сторонам, будто был готов в любой момент отразить покушение на СВОЁ.

Я всегда морщилась от этих пошлых и убогих клише, а сейчас готова была расплакаться. Он не говорил этого, но в каждом его резком выдохе, обжигающем взгляде и нервном повороте головы я чувствовала это. Эмоции бурей сносили с ног, казалось, что я плыву навстречу чему-то новому, неизвестному. Оставалось только надеяться на благоприятный исход.

Нет, я не ангел, и уж тем более не нежный цветочек из парника бабули, я влюблялась, любила, горела от страсти и даже готова была выйти замуж. Дважды… Но то безумие, что овладевало мной сейчас, казалось абсолютно иррациональным, не поддающимся никакому объяснению, но ярким настолько, что готова идти за ним в неизвестность. Готова…

Лёва будто чувствовал, когда мысли мои становились тяжелыми, и накрывал ладонью колено, сжимал пальцами и вёл вверх, оставляя белёсые следы на коже.

– Я рядом… – сказал, как отрезал, и все страхи лопнули воздушным шариком. – А вот и прокуратура пожаловала.

Единственное свободное парковочное место охраняли Королёв и Керезь, в знакомой манере показывающие средние пальцы всем пытающимся занять его.

– Детка моя любимая, – Гера бросился ко мне и распахнул дверь, а Мирон помог выйти из машины. – Тебе не кажется, что шутка затянулась? Возвращайся!

– Ника, мы согласны на любую зарплату, только вернись! – Мироша обнял меня по-дружески.

– Я подумаю…

– Это что – заговор? – Лёва быстро обошёл машину и практически силой выдернул меня из лап бывших боссов. – Керезь, мы, кажется, уже всё выяснили.

– А мы передумали, – Мирон обернулся, осмотрел толпу, а обнаружив жену с Сенькой, снова расслабился. – Эта дура сегодня чуть не спалила офис!

– Не дура, а Зина. А ты, Мироша, её сам нанял, несмотря на то, что я предупреждала, что она – пробка с глазюками. Поэтому расслабьтесь и получайте удовольствие.

– Ника! – взвизгнула Мишина и бросилась ко мне. – Ну, красота же! Лёвка, а ты болван, раз всё это время не замечал сокровище, что было у тебя под носом.

– Болван, согласен. Ну? Кого ждём?

– Курочкина опаздывает, – Мирон обнял жену, обвил руками и зарылся в её волосы. – А вот и она…

Признаться, даже я уронила челюсть, наблюдая, как из открывшейся двери черной бэхи выпали сначала откуда-то взявшиеся длинные и тощие ножки подруги, а потом и она сама в белом платье-футляре. Плотная ткань сидела как вторая кожа, демонстрируя отощавшую фигуру.

– Ну? Как я вам? – хохотала Люсинда, крутясь на месте.

– Сень, – Гера задумчиво потирал подбородок, разглядывая нашу подружаню. – Мне кажется, у этого адвоката много козырей в рукавах.

– Или в титьках, – захныкала Ксюша, откровенно пялясь на бидоны Курочкиной. – Люся! Прикройся, а то ты будишь во мне зависть!

Когда вся наша компания была в сборе, мы, громко переговариваясь, двинулись по знакомой тропинке к школе. И стоило лишь переступить порог, как по коже побежали мурашки. Чувствовала липкие любопытные взгляды, слышала оханье и перешёптывание, но ладонь, что по-хозяйски лежала на моём бедре печатью, грела истерзанное много лет назад эго. И как только толпа бывших одноклассников переварила увиденное, напряжение стало стихать. А ещё минут через десять нас закрутило в водоворот воспоминаний и дружеского трёпа, словно и не было двадцати лет, раскидавших нас.

Взрослыми-то мы стали, вот только от резвого школьного звонка так же замерло всё внутри. На мгновение наступила тишина, все будто смаковали это забытое ощущение, а потом под звонкий смех ринулись по лестницам к актовому залу.

Воспоминания у всех были разные. Мирон с Олькой хмурились, испепеляя взглядами сухонькую старушку, в которой было уже сложно узнать директрису, Мишина с Люськой заговорщицки раскидывали щелбаны впереди сидящим, и только Гера был напряжен, охраняя их тылы от ответной шалости с задних рядов.

Нам пришлось сдвигаться, чтобы уместиться всем, хотя в детстве зал казался просто огромным, а теперь мы оказались сплющенными кильками в небольшой коробке с бежевыми стенами и помпезным занавесом из красного бархата. Лёва усадил меня на колени, прижал к себе, порождая очередную волну перешёптываний. А мне это даже нравилось. Пусть смотрят, а я уж никому его не отдам!

И мне бы прикусить язык и скромнее переливать свое счастье, да не получалось.

– Ты пялишься на меня, – Лёва что-то печатал в телефоне одной рукой, а второй прикрывал мою ногу, чтобы парни с переднего ряда не таращились, а когда они увлекались и забывали про конспирацию, Доний резко наклонялся, протяжно рыча: «РРРРР…».

– Не пялюсь, а присматриваюсь, Лев Саныч.

– Ну и? Присмотрелась?

– Ещё пять минут.

– А что так мало? – Лёва морщил нос, перелистывая присланные отчеты, даже не отвлекаясь на праздничный концерт. – Успеешь?

– А и так всё ясно, – я опустила голову ему на плечо, касаясь носом его шеи. Вдыхала. Дышала и снова летала.

– Тогда к чему эти пятиминутки? Посвятишь в то, что присмотрела? Может, и мне чего пригодится?

– Нет, хитрый Лёвушка, ничего я тебе не скажу.

– Очень увлекательно. А почему? – Лёва убрал телефон и поднял голову.

– А не хочу.

– Женщина, ты меня пугаешь. Вы всегда хотите говорить, Ник. Всегда. За обедом, за ужином, до секса, во время и даже после, поэтому лапшичку ты кому угодно можешь навешивать, но не мне. Ну, давай, выворачивай, – Лёва нервно крутил сигарету между пальцев и закатывал глаза от монотонности голоса завуча.

– Кого?

– Не кого, а что. Душу давай наизнанку выворачивай. Я добрый, видишь, и жилетку свою тебе уже подставил, – Лёва дернул плечом и ещё сильнее прижал к себе.

– Нет, наглый Лёвушка. За щелчок по носу одноклассников, конечно, великое мерси, – я обвела взглядом зал, где добрая половина моих бывших соседушек по парте морщили заплывшие носики в мою сторону. – А говорить мы с тобой будем потом, когда уже твое сердечко перестанет так биться, – я бесстыже пробралась пальцами между пуговок, ощущая тёплую кожу и глухие толчки грудной клетки. – Я вернусь на своё рабочее место, ты вдруг вспомнишь, что у тебя работа важная, сложная, дела, и вообще пора возвращать невинность своей квартире. Тебе будет некогда заскочить на «палку чая», потом станет некогда позвонить. И вот тогда мы с тобой всласть наговоримся.

– Запомни, Сквознячок, – Лёва сдул со щеки упавшую прядь волос, чмокнул и зашептал, втягивая кожу на шее губами. – Мужчина может не позвонить в одном случае.

– Когда мёртв?

– Нет, Ветерок, он и тут за мгновение наберёт, чтобы предупредить о скоропостижной гибели. А не позвонит он, когда не захочет. Остальные отговорки типа совещаний, дел и всеобщей усталости – ерунда. У мужиков мышление, как у собаки: либо голоден, либо нет.

– Вот настолько прямое?

– Да, как детородный орган, без патологий, естественно, – Лёва вовремя захлопнул челюсть, чтобы не рассмеяться. – А вообще у меня есть стойкое ощущение, что ты меня методично куда-то ведёшь. Ну, Вероника Николаевна, куда держит маршрут ваш навигатор женской хитрости?

– Вот ты сидишь такой красивый, уверенный в себе мужчина. И всё у тебя по полочкам, детородный орган прямой, как мужская логика…

– Короче… В смысле орган длиннее, а речь покороче, Ника, – Лёва улыбался, смотря прямо в глаза.

– Тогда скажи, что я не временная. Вот в глаза смотри и слово дай, что не временная, – чувствовала, что по шее расползаются красные пятна смущения, но уже ничего с собой поделать не могла.

– Я не знаю, как это называется. Правда. Но просто так я тебя уже не отпущу, Сквознячок. Ну как? Красиво сказал? Достойно хорошего мальчика? А об остальном думай сама. Только помни, у мужчин всё просто, как у собак.

– А как же понюхать под хвостиком? – закрыла глаза и улыбалась, забыв, что мы не одни. – Вокруг много течных сучек, Лёва. И ты даже себе представить не можешь их тягу к спариванию вот с такими вот кобелями.

– А я тебе ещё раз говорю, либо мужик испытывает голод по своей женщине, либо она ему не нужна. Можно, конечно, обхитрить, поставить условия, заманить и всю жизнь жить с тем, кто слюной капает на другую. И вот тогда другие течные суки могут дать понюхать под хвостиком, и скорее всего мужик так и сделает, будет метаться по городу от одной к другой. Но если есть та, от которой кровь в венах сворачивается, то он никуда не уйдёт. Добровольно сядет на цепь и будочку новенькую прикупит.

– И ножки целовать будет?

– И не только ножки, – Лёва не выдержал и рассмеялся, пряча за привычной маской захлестнувшее его возбуждение. Но я чувствовала. Видела. – И под хвостиком тоже.

– Молодые! – присвистнул Королёв, и мы резко обернулись, обнаружив, что остались одни в опустевшем актовом зале. – Уходим! Там Царёвы поляну накрыли, ждут уже.

– Ага, вот только долг отдам, – Лёва взял меня за руку и потащил в коридор, где, как в старые добрые времена, было почти темно, и лишь дешевые китайские фонарики рассыпались вспышками по танцующим.

Вдоль стены длинной лентой были расставлены парты, накрытые целлофановыми скатертями, Королёв с Герой уже успели сгонять в машину и принести коробки с «беленьким и красненьким», а Олька с Ксюшей разбирали пакеты с деликатесным закусоном. Импровизированный танцпол вдруг поредел, за столами послышался звон стопок и хруст пластиковых стаканчиков.

Мы подошли к столу, у которого толпились друзья. Острый взгляд пухленькой блондинки пронзил меня насквозь, и я даже не сразу узнала первую красавицу школы, Катюшу Зорину. Девушка, хотя с виду – скорее женщина, поправила свое декольте, с так некстати застывшим красным бликом от дискотечного стобоскопа, больше похожего на лишай. Она откинула мелкие кудряшки, сколотые невидимкой, прошлась по мне скользким взглядом из-под густо накрашенных «паучьих лапок» и отвернулась к Королёвым.

– А вот вы вместе, да? – уже пьяненько пробормотала она, щедро наливая в стаканчик вино. А я ей так завидовала! Казалось, у нее есть все: табун поклонников, самая внушительная охапка валентинок из картонной коробки, копна волос до задницы и длиннющие ресницы. Меня словно вырвали из томных мыслей о Лёве, и я стала водить взглядом по столикам. Добрую половину и вовсе не узнавала, но были и те, кто почти не изменился, вот только имена в памяти все никак не всплывали. А ведь я из-за этой кучки «радушных» одноклассников столько слёз пролила… Дура… Дура какая!

Я прижалась всем телом к Лёве, как дозу наркоманскую вдохнула опьяняющий аромат прелого леса и свободы.

– Вместе-вместе, – Мирон спрятал брезгливый взгляд и махнул у её носа правой рукой с обручальным кольцом. – Отдыхай, Зорина.

– А помнишь, Мироша, мы в лагере целовались?

Друг чуть не подавился виноградинкой, и лишь чуткий, но пиздец какой сильный хлопок жены по спине мог спасти его от неминуемой гибели. Я вовремя прикусила язык, чуть не брякнув «с тобой только ленивый не целовался», и уже хотела было отвернуться, как Катюша обратила свой расфокусированный взгляд в нашу с Лёвой сторону.

– А вы вместе?

– Все вместе, Зорина. Все люди братья, – Лёва тихо застонал, услышав знакомую попсовую мелодию нулевых. Сжал мою руку и потянул в центр широкого школьного коридора. – Потанцуешь?

– Давай, гони долг, Доний, – я опустила руки на его широкие плечи и засмеялась. – Значит, братья?

– И сестры, – Лёва обнял и стал кружить в танце, как много лет назад, вот только касания его стали мягкими, ласкающими. Не было в нём смущения, удивления или отстранённости, он просто был рядом. – Всё, молчи, Ветерок, а то сейчас сорвусь и хвостик буду нюхать!

– Целовать! Обещал же целовать…

– Ох и разбаловал я тебя, Вероника, – Лёва так нежно выдохнул моё имя, что я забыла, как дышать. Спряталась от его пристального взгляда, вбирала поцелуи и кружилась, позабыв о времени.

Задирала голову, как девчонка, смотрела на резкую линию челюсти, мощную шею, под кожей которой уже предательски и так знакомо билась венка, на острый кадык и дышала… Дышала полной грудью, молясь лишь о том, чтобы это не заканчивалось никогда.

Ты иногда находишь пристанище не в бетонных стенах дорогого пентхауса, а просто в сильных объятиях. И лучше уже и быть не может…

– Все, уходим…

– Куда???

– У меня аллергия, Ника. Эти мужские взгляды, путешествующие по твоему телу, вызывают удушье и приступ ярости. Моя ты… Понимаешь?