Играя с ветром

Глава 40

Но, очевидно, команду он благополучно просрал, зависнув, как статуя, с рацией в руках. Однако, как только высоченный стриптизёр прижался своим членом, обтянутым в кожаные труселямбы, к заднице Курочкиной, Чибисов уже вовсю летел вниз, держась одной рукой за столб, и кричал в рацию: «Начали! Начали, мать вашу…Начали, я сказал!!!!»

И тут действительно началось!

Маски-шоу ворвались в клуб с диким шумом и криками: «Внимание! Работает наркоконтроль! Всем оставаться на своих местах». Я даже опешил от количества чёрных пятен в масках и с оружием наперевес, рассредоточившихся по залу. Толпы отдыхающих стали ломиться к выходу, но угождали прямиком в выстроенный кордон. Недолго думая, сквозанул следом за Чибисовым, приземляясь чуть в стороне от эпицентра разворачивающегося цунами.

– Чибисов! – орала Люся, рвущаяся сквозь стену из подруг к виновнику этого незабываемого шоу. – Какого чёрта ты тут устроил?

– Не Чибисов, а товарищ секси-майор Чибисов Кирилл Петрович, – рявкнул Кирилл, буровя взглядом сверкающие от мелкого шиммера руки стриптизёра, что так и остались лежать на бёдрах Курочкиной.

– Надолго ли ты майор-то? – Люся сверкнула странным взглядом и растеклась в коварной улыбке. – Я слово тебе даю, что скоро вновь в капитанах окажешься! Слышишь? Чибисов, готовься!

– Руки вверх! – голос Чибисова горном зазвучал над стремительно пустеющим залом. Лицо его было красным, как запрещающий сигнал светофора, а взгляд не сулил ничего хорошего…

– Ещё чего! – с вызовом прохрипела Люсинда.

Очевидно, испуганный танцор понял, что ни одного коллеги в радиусе ста метров не осталось, и решил всё же убрать руки с явно чужой собственности. Но Люся впилась в них ногтями, удерживая там, где они лежали, и просто испепеляя и без того разгневанного Кирилла. Это выглядело как дуэль взглядов, они стояли нахохлившимися петухами, готовые в любую минуту вцепиться друг в друга.

– Это сопротивление, гражданка Курочкина? – Чибисов подпрыгнул на месте, будто не мог поверить, что всё вышло так просто и быстро, а на лице засияла абсолютно гаденькая улыбка.

– Чтобы я тебя, Чибисов, в глаза больше не слышала! – Люся шипела и топала ногой, отчего его рот открылся от изумления, а взгляд стал повторять мягкое покачивание груди.

– Не услышишь, уж в глаза – так точно, – Чибисов вытащил наручники, резко вырвал бунтарку из лап напомаженного мачо и ловко замкнул браслеты на её запястьях. – Вы задержаны, гражданка Курочкина, за сопротивление. Вас доставят в участок…

– Кирилл! Отпусти! – девчонки, сначала смотревшие на все происходящее, как на спектакль, резко подкинулись и стали лупить Чибисова по спине. А ему хоть бы хны… Он абсолютно хладнокровно завёл руки Люськи за спину и нагло так нагнул её раком, упираясь пахом ей в зад.

– Отставить! – рявкнул он, обводя всех присутствующих взглядом. – Вы сейчас все у меня гуськом пойдете друг за другом! Обожаю дарить женщинам незабываемые ночи, дамочки, обожаю…

– Лёва! Лёва, скажи ему! – Катька цеплялась за платье Курочкиной, смотря на меня в упор. Тонкая стрейчевая ткань натягивалась, обнажая её грудь на радость некоторым. Кирилл то ли пытался прикрыть аппетитные формы, то ли откровенно лапал, пока медленно уводил возмущённую и рассыпающую статьями закона Курочкину. Наивная… Она ещё не догадывается, что сама выписала ему письменное разрешение.

До этого я оставался в тени, стоя у столба технической лестницы. Тайком наблюдал за испуганной Никой, в полнейшем ужасе закрывшей ладонями рот. А как только Царёва проорала моё имя, девочка обернулась…

В её глазах стал взрываться фейерверк эмоций. От непонимания, шока, радости и удивления. Но ещё там появилось что-то новое…

Она сжалась, стала как-то нелепо прикрываться, словно и не я это был… Словно разделяло нас не семь дней одиночества, а пропасть из тайн.

– Ника!

– Лёва, не подходи! – она рванул прочь от меня, как от огня.

– Чибисов! Я Мироше позвоню, они с Герой тебя самого в букву ЗЮ согнут! Лёвка, ну помоги же!! – Сладкова пыталась отбить подруг, размахивала сумочкой, стремясь не зацепить Катерину, что балластом висела на шее Кирилла, и умоляюще смотрела на меня. Но я знал, что Курочкиной точно ничего угрожает, а обламывать их кайф постоянного противостояния не в моих правилах. Да и не мог я… Смотрел на мою нежную девочку, понимая, что пропал… Все эти дни, проведенные в разлуке, с такой силой ударили в самое сердце, что сдохнуть захотелось. Вдруг показалось всё неправильным. Всё!

– Я уже вызвал вам помощь, – кивнул на вход, где друзья уже прорывали оборону полицейского кордона, и только после этого рванул Нику за руку и потащил к чёрному ходу. – Кирилл! Скажи, чтобы выпустили!

Друг махнул пацанам, охраняющим выход, и плотная стена из мужчин в масках расступилась. Ника брыкалась, упиралась каблуками в пол, пока я не забросил её на плечо. И хорошо так стало… Не чувствовал её болезненных ударов, щипков, царапин. Жадно сжимал её сочную задницу, вдыхал аромат кожи, скользил пальцами по ногам, замедляясь под коленкой, и с удовольствием вбирал её трепет.

Я бежал, сам не понимая, куда. Просто забирал своё.

– Царёв! Помоги! – Ника увидела, что за нами выскочли и друзья, и стала еще активнее вырываться.

– Э! – Царёв одной рукой удерживал бьющуюся в истерике жену, а второй махнул в сторону мерина, стоящего за углом. Курящий на улице водитель намёк понял мгновенно и распахнул заднюю дверь.

– Отпусти, Лёва! Отпусти! Ты всё сказал мне уже!

– Так и ты в долгу не осталась, – забросил бьющуюся в истерике Нику в салон. – Прямо, Георгий Саныч… Едем прямо!

Водитель понимающе кивнул, и тонированная перегородка минивэна стала подниматься, скрывая нас от посторонних глаз. Эх… Шикарную тачку я выцепил на торгах для друга. Два дивана, мини-бар, тусклый свет неоновой подсветки по полу.

Дядя Гоша оказался мегасообразительным, поэтому, как только мы тронулись, послышался щелчок блокировки двери.

– Это похищение! – Ника открыла окно и закричала, вот только никому до неё не было дела. В бликующем полицейскими мигалками переулке кишел народ, вокруг клуба сновал патруль со служебными собаками на случай, если кто-то решит скинуть дурь. А у главного входа Чибисов лютовал, обыскивая Курочкину, распяв её на капоте своей тачки. Бедная Люсенька. Ей проще сдаться…

– Никто тебя не похищал, – я открыл холодильник и откупорил шампанское, плеснув в бокалы немного игристого.

– Я не пью! – упрямо сморщивает нос Ника.

– И давно?

– Неважно! Что ты хочешь? Лёв, выпусти меня. Неужели не понятно, что эти встречи только хуже делают? Мы наговорили достаточно друг другу, может, самое время остановиться? – Ника вырвалась из моих рук и ловко пересела на противоположный диван. Но уже молча… Долго смотрела в глаза, а потом выдохнула и дёрнула сбившиеся шелковые ленты, обвивающие её икры, скинула туфли и подобрала ноги под себя. – Любить мало! Мало! Это буквы, Доний, понимаешь? Когда человек любит по-настоящему, он сворачивает горы, душу рвёт, доказывая это!

Я наблюдал за ней, ощущая помимо физической потребности что-то иное…

Состояние полного дзена затапливало с головой. Понимал её без слов, без взгляда. Не нужны были эти условности, кожей ощущал раздражение, злость… Но напускным это было. Всё настоящим было, без театрального налёта, оттого и ценным.

– Души тебе драной нужно? – зашипел я, наклоняясь так близко, что кончиками носов столкнулись.

– Да!!!

– Когда отец ушёл, – я открыл окно и закурил, а уловив на лице Вероники мимику странного отвращения, выбросил сигарету. – Я проследил за ним. Оказалось, что живёт он в соседнем доме. Его новой женой стала учительница начальных классов из нашей школы, а ещё выяснилось, что его новому желанному ребенку уже несколько месяцев. Я стучал в их дверь, драл, как ты говоришь, душу в клочья, пытаясь доказать, что люблю его, но ничего не вышло. Поэтому доказывать мало, Вероника, нужно, чтобы другому человеку хотелось слышать слова, признания, а не удовлетворяться твоими ошмётками души. Иначе ты уходишь по морозу с разбитым сердцем, опустошением и пониманием, что твоя любовь никому не нужна. Никому не нужно уродство, никто не хочет ощущать слабость, сомнения, а к неверным поступкам относятся, как к чему-то заразному. Я привык, что нельзя быть слабым, нельзя любить, нельзя открываться… Запретил себе! Но я не могу запретить себе помнить чувства брошенного мальчика на пороге чужой квартиры, куда его никогда не пустят. И ты меня за порогом оставила, Никуль… Щёлкнула перед носом дверью. Так о какой тебе разодранной душе рассказать?

Ника вздрогнула, как от пощёчины. Щёки стали красными, пальцы спазмом впились в кожу на коленях, а грудь стала часто-часто вздыматься.

– Да, я обидела, отвернулась, убежала. Но я испугалась! Мне до сих пор страшно, – Ника смотрела в окно, пряча хрусталики слёз. – Я тебя намечтала, Лёва, понимаешь? И в моих грёзах ты был идеальным и только моим. Наверное, я должна была поступить как взрослая женщина и остаться рядом. Да?

– Я бы хотел, чтобы ты осталась, но это не значит, что ты мне что-то должна.

– Она врёт, – вдруг зашептала Ника. – Я просто хочу, чтобы ты поверил мне, понимаешь? Просто поверь, она не беременна!

– Она, может, и врёт, – достал из пиджака файл, бросил на её сиденье и высунул голову на улицу. – Но беременна.

– Что? – Ника дрожащими пальцами перебирала затертые до дыр листы диагностической карты. – Беременна?

– Беременна, – я тоже скинул туфли и растянулся на диване.

– Но этого не может быть…

– Ты даже не можешь себе представить, как бы мне этого хотелось. Мне так хочется, чтобы меня обманули! Чтобы развели, как полного олуха, да я готов подарить ей эту гребаную квартиру, лишь бы она просто сказала, что это всё ложь…

– Лёва, – Ника зарыдала в голос, падая мне на грудь.

Её слёзы каким-то бесконтрольным ручьём текли по шее, останавливаясь в вороте рубашки. Пальцами сжимала ткань так, что пуговицы стали разлетаться в стороны. Она со звериным рвением сдирала преграду, а успокоилась лишь тогда, когда смогла прижаться к коже.

– Я любила тебя с детства. Как ненормальная, ждала семейных посиделок, чтобы смотреть на тебя близко-близко, а не из окна своей комнаты. Ты был моим принцем, Лёв. Ты сражался с драконами, вызволял меня из высоченной башни в замке злой ведьмы. Представляла тебя в белоснежном костюме с охапкой ромашек в зубах. Ты карабкался по стене, не зная преград, а в глазах твоих была любовь… Я сейчас ощущаю себя той самой принцессой в замке, а разлучила нас ведьма…

– Я не буду тебя обманывать, Ник. Если это мой ребёнок, то я никогда не откажусь от него. Я просто знаю, как это больно, – подхватил её за бедра, укладывая на себя, прижал и стал целовать в макушку, вдыхая сладкую пьяную малину. – Сначала сильно болит, потом зудит, а дальше приходит зависть. Такая больнючая, едкая, убивающая всё живое в душе. Поэтому если я докажу, что это мой ребёнок, то он будет в моей жизни ровно настолько, насколько это нужно и важно нам, без шантажа Дины. Но заставить тебя принять это я не могу…

– Ты такой правильный! Аж бесишь, Доний!!!

– Знала бы ты, чего мне стоит вести себя правильно! Знала бы ты, чего мне стоит не заорать и не потребовать, чтобы ты уже решила, нужен я тебе или нет, без этих соплей, жалости и бестолковых разговоров, – я сжал её за плечи и стал трясти. Ника распахнула глаза, впитывая каждое моё слово. – На самом деле всё просто, Ветер, ты либо принимаешь меня, либо нет. Я не из тех, кто будет трусливо убегать от ответственности, бросая девушку в загсе, понимаешь? Либо да, либо нет…

– Всё просто, говоришь? – горько усмехнулась Ника, но взгляда так и не отвела.

– Максимально! Ты идешь со мной? – я протянул ей руку, видя, как почему-то дрожат мои пальцы.

– Иду! Иду! – зашипела Ника и резко села на мне. Её руки блуждали по груди, животу, а потом подцепили низ своего платья. Леопардовый клочок пулей взмыл в воздух, обнажая красивое тело, о котором я лихорадочно бредил во снах.

Накрыл ладонями её грудь, такую мягкую и одновременно упругую, зажал между пальцев капельки розовых сосков, зная, что услышу стон… И она застонала. Откинула голову и так протяжно взвыла, как раненый изголодавшийся волчонок. Видел, как по плечам побежали мурашки, чувствовал, как её пальцы впиваются в меня в попытке унять собственную дрожь.

И это была правда.

Она могла говорить всё что угодно, могла кричать, сыпать ультиматумами, но тело всегда скажет правду. Пусть обижается, пусть отдаляется, чтобы свыкнуться со своими мыслями, но будет со мной! Пусть знает, что МОЯ! Пусть весь этот гребаный мир знает, что она моя!!!!

– Ты самая шикарная женщина, Ника, – рванул её на себя и буквально впился губами. И это было больше, чем поцелуй! Это был взрыв, после которого не выживают… Он запускает ударную волну, от которой рвутся в лохмотья душа, нервы, самообладание и растворяется смущение. Все становится правильным, раскиданные частички пазла складываются, создавая новый мир под названием «МЫ»!

И мы – есть…

Ника ёрзала, сдирая с меня брюки, а добравшись до каменного члена, захныкала от нетерпения. Но я почему-то не хотел спешить. Блуждал по спине руками, наслаждаясь её близостью. Чуть сдвинул полоску кружева и зарычал, ощутив её жар и влагу возбуждения. Моя девочка истекала от желания. Её бёдра с жадностью заскользили по руке. Ей было так нужно ощутить взрыв удовольствия, будто он сможет всё исправить, залечить ссадины обиды, залатать трещину между нами. Ника упиралась, сопротивлялась моим ласкам, но не потому, что не хотела, а потому что мало этого было… Оттолкнулась и с абсолютно хищным, полным расплёскивающегося желания взглядом опустилась на меня.

И уже все было ясно, что не остановить…

Касания сильные, резкие, больнючие… Стоны глухие, хриплые, переполненные разлукой… И её всхлипы, ударяющие в самое сердце!

Ника выписывала бедрами круги, извивалась, вбирая удовольствие, и смеялась…

Шептала о том, что водитель всё слышит, а потом кричала! Громко, неистово! Так звонко, что дрожали перепонки.

Мы сжигали страхи, запреты, весь бред, сказанный друг другу, и вновь и вновь раздевали друг другу душу, не боясь уродства. Я ошибся, можно быть слабым. Но чуть-чуть… Если только ты знаешь, что твоя женщина всё равно останется рядом. Только её любовь приносит ясность и заставляет сражаться с ведьмами, драконами, налоговыми инспекторами, в конце концов. Только любовь превращает уродство в красоту затянувшейся от прошлых ран души.

Мы успокоились, лишь когда солнце приподнялось над серым городом. Кожа пылала, руки дрожали, но внутри разливался пожар.

В её взгляде всё отчетливее читалась тревога.

– Рассвет, – прошептала Ника, стыдливо подтягивая к себе платье.

– Рассвет…

– Попроси водителя отвезти меня домой, – Ника быстро надела платье и снова пересела на другой диван.

– Мы уже у твоего дома.

– Я видела тебя, – она сцепила пальцы в замок, почему-то не смотря мне в глаза. – Видела твою машину у дома. С каждым днём ты приезжаешь все раньше и раньше.

– Я не могу дышать без тебя.

– Знаешь, почему уходили все, кого я любила? – она как-то резко вскинула голову.

– Почему?

– Потому что я раньше никого не любила. Я ждала рыцаря, понимаешь? А им, сука, всё равно оказываешься ты. И это неправда, что чужое уродство никому не нужно. Мне нужно! – Ника прижала свои туфельки к груди крепко-крепко, собираясь улизнуть из машины, но я готов был к этому, поэтому и сжал её за локоть, возвращая в салон. Прижал к себе спиной и зашептал на ухо:

– И поэтому я сейчас дам тебе снова уйти, Вероника… Но ненадолго, потому что даже если мне придётся сожрать поле ромашек и купить белый костюм, я заползу на любую башню, невзирая на злых ведьм. И фамилию, детка, придётся сменить…

Ника смеялась… Её звонкий смех вибрировал между сонных многоэтажек, а ветер подыгрывал и мотылял шелковые ленты туфель, обвивая ими босые ножки. Ника прыгала, как девчонка, бежала по ступенькам, украдкой оборачиваясь на меня, и смеялась… И это была лучшая музыка ветра…

– Пора завязывать! Спектакль окончен…