– Лев Саныч, – Нинулька слишком аккуратно поскреблась в дверь моего кабинета. Это было совершенно не похоже на эту милую, но абсолютно не тактичную даму от слова совсем. Я даже откатился на кресле, чтобы осмотреть моего верного секретаря с ног до головы. – Вы выключили телефон?
– Да. Нинуль, а что такое?
– Мне скоро психологическая помощь будет нужна, Лёва Саныч! – женщина топнула ногой и вытащила из-за спины ежедневник. – Все словно сговорились в желании довести меня! Дина звонила десять раз, будто я нанималась, чтобы сообщать какой-то хитрой мамзели, что ты на работе! Предупреждаю, что я буду ей говорить, что ты в офисе, даже если тебя здесь не будет!
– Ни-и-и-ина, – рассмеялся я, осматривая разрумянившуюся старушку. – Это признание в любви?
– Да я за тебя любую сучку в клочья порву, – Нина захлопнула дверь, прошла к окну, распахнула его и достала из серебряного портсигара папироску. Она длинными сухими пальчиками ловко размяла самокрутку, вставила в длинный мундштук и чиркнула спичкой. Я привозил зажигалки этой несносной даме из всех уголков мира, пока не обнаружил подарочные коробочки в нижнем ящике её стола. Это был ритуал, который не могли изменить годы. – И Чибисов ещё угроз отсыпал щедро.
– Ну ты же ему сказала, куда идти? – втянул кислый запах её табака и закрыл глаза. Нина… Она прошла со мной через всё. Мы начинали в подвальном помещении, площадь которого была меньше, чем моя гардеробная. Но она всегда была со мной, поверила зелёному мальчишке и уволилась из офиса деда Царёва. Я кое-как наскребал деньги, чтобы платить ей зарплату, а она каждый день таскала горячие обеды, чтобы я с язвой голодной не скукожился. В её глазах я находил успокоение и безмолвную любовь.
– А то! – Нина поправила идеально сидящий брючный костюм, стянула с шеи шелковый шарф и отбросила его на диван, словно он дышать ей не давал. – Я хотела уйти, Лёв. Устала.
– И ты, значит, меня бросаешь?
– Не дождёшься, – Нина резко обернулась, смерила меня острым, как лезвие, взглядом. – Пока ты не выплывешь из этого болота, я буду рядом.
– Знаешь уже?
– Весь офис знает, Дина Равильевна постаралась, – Нина скривила губы в выражении полнейшего отвращения. – Лёв, ты только греби, милый мой. Нельзя ласты опускать. Нельзя!
– Гребу, как видишь, – захлопнул ноутбук, на экране которого упрёком висел договор, в смысл которого я не мог вникнуть уже час.
– Вот и греби. Ты ж весёлый мальчик, Лёва, – Нина оттолкнулась от подоконника и села в кресло напротив меня. – И душа у тебя чистая. Этим и любят пользоваться вот такие Дины.
– Считаешь?
– Пф-ф-ф-ф… Поверь моему жизненному опыту. Я так понимаю, что если посоветую тебе уволить её к херам и забыть, как ночной кошмар, ты не послушаешь?
– Не могу.
– Ну да, ну да… – Нина затушила папиросу, встала и поправила пиджак. – Тогда я протяну тебе руку, когда ты по макушку зароешься в сопротивлении не быть таким, как отец. Эх… Тяжело быть порядочным хулиганом, да?
– Пиздец как тяжело.
– А ты не ной, Лёва. Не ной. Бери свои яички в руку и твори чудеса! – Нина со всей силы шлёпнула ладонью по столу, брякнув о стекло толстыми ободками золотых перстней. – Я хоть и не мать тебе, но боюсь, она этого не скажет, поэтому послушай меня. Даже хороший мальчик имеет право охранять свою жизнь от поблядушек, которые самым коротким путём продирают путь к сытому будущему. Ты же всегда говоришь, что любишь ломать чужие ожидания? Так сломай, Лёв! Сломай! А я прикрою.
– Нина, – я встал и обнял старушку, что из последних сил держала себя в руках, чтобы не расплакаться. – И я тебя, хулиганку этакую, люблю.
– Ну? Похулиганим, Лёв? – она вскинула голову и заиграла тонкими бровями. – Пожалуйста.
– Похулиганим…
– Тогда позвони свои друзьям, пока они не заявились сюда сами. Помни, что агенты в офисе есть не только у тебя, – Нина чмокнула меня в подбородок и кивнула в сторону окна. – Иди, Лёв… Иди…
– А ты найди мне всё по тому грёбаному корпоративу в «Долине»! Позвони Ренату, скажи, что срочно нужны файлы с камер, соври, что украли что-нибудь, а я, придурок лопоухий, только сейчас заметил, – я быстро собирал со стола свои вещи. – И со своей местной агентурой поговори, вдруг они что-то помнят?
– Хорошо.
– И ещё… – я замер у окна, сжав раму до боли в подушечках пальцев. – Вычисли чужаков. Весь список мне нужен… Никого не оставлю.
– Иди, Лёва… Иди…
И я пошёл. Вымахнув из окна, скрылся на служебной парковке. Постоял у машины, но снова убрал ключи в карман и пошёл по проспекту в сторону офиса друзей.
Мысли превратились в клубок оборванных нитей, из которых уже ничего не связать. Лохмотья пестрели разноцветием, размазывая концентрацию, которую и без того уже потерял.
– Пап! Смотри, какой заяц! – завизжал мальчишка, утягивая отца в сторону ларька с игрушками.
– Стёп, но ты взрослый мальчик, – отец сопротивлялся, но для видимости. А сам уже тянулся к кошельку, готовый осчастливить своего отпрыска мультяшным зверем.
Сын…
Я ещё давно решил, что не хочу детей. Вот не хотел, прям на физическом уровне, потому что не был уверен, что смогу оправдать собственные ожидания. Осуждал отца, сломавшегося, а заодно засыпавшего пеплом две судьбы.
Ненавидел его за то, что не смог подобрать нужные слова для матери. Ненавидел за его слабость и неспособность отвечать за свои поступки. А в итоге? В итоге оказался в его сандалиях… Больно, неудобно, и пахнет горечью. Эх…
Как бы я ни старался, не мог свыкнуться с мыслью, что сегодня мне придётся вернуться в квартиру, где меня встретит нелюбимая женщина, которая носит моего ребёнка. Странно… Сердце словно остыло. Боль превратилась в хруст снега, прекратив терзать душу бесполезными муками, потому что всё уже решено.
Три недели. Нужно продержаться всего три недели.
Боже, как долго!
То, что Дина играет спектакль, видно невооруженным взглядом. Это больше похоже на спланированную атаку, где каждый шаг просчитан и выверен. И я не имею права на истерику, потому что тогда проиграю. А проигрывать нельзя. Во всяком случае, не ей…. Как жаль, что не Ника на её месте. Как жаль.
– Бред! – зарычал я на собственные мысли и прибавил шаг. Перемахнул через заборчик, решив сократить путь.
Ника хочет быть первой и единственной. Значит, так тому и быть! Три недели она не выдержит.
Я даже не заметил, как вошёл в приёмную. Толкнул стеклянную створку и вдохнул аромат пьяной малины… Здесь…
И в подтверждение моих мыслей я услышал её крик:
– Зина, мать твою! Ты на что-то вообще способна? – Ника вылетела из кабинета, неся в руках ворох бумаг. А как только наши взгляды встретились, она безвольно отпустила ладони, рассыпая белоснежные листы по всей приёмной. – Лёва?
– Привет, – улыбнулся через силу, пытаясь найти в себе ту лёгкость, с которой раньше приходил в этот офис.
– Зачем ты пришёл? – зашипела она, быстро семеня ножками прямо по ковру из договоров. – Зачем? Чтобы сказать, что она лгунья? Чтобы сказать, что решил все вопросы?
– Ника, успокойся, – я машинально поднял руку, чтобы убрать упрямый локон, прилипший к её губам, скрытым от меня глянцевым слоем блеска.
– Успокоиться? Лёв, ты серьёзно? Ты же сам видишь, что она врёт!
– А дальше что?
– Пойди и заставь её сказать правду! – она топала ногами и тыкала мне в грудь указательным пальцем. – Иди! Потому что я не собираюсь жить, зная, что где-то тикает атомная бомба, что может взорваться в любой момент.
– Ника! – взревел я, хватая её за руку и вытягивая на улицу, чтобы не превращать разговор в театральное представление.
– Отпусти, Доний! И не трогай меня!
– Ты специально мне кровь сворачиваешь, да? – терпение лопнуло надувным шариком, и слова сами посыпались. Я разжал пальцы, сжимающие её запястье, и рванул в сторону бульвара. И даже выдохнул, услышав быстрый стук каблуков за спиной. – Это больше похоже на сказку про аленький цветочек. Ты делаешь из меня монстра, который обманом заделал ребёнка на стороне!
– Ничего я не делаю! Просто хочу, чтобы ты был только моим! Разве я неправа? Разве это преступление?
– Делаешь, Ника… Делаешь.
– А что именно я делаю? Хочу жить с любимым мужчиной, от которого никто не ждёт ребёнка. Хочу иметь возможность планировать свою жизнь так, как мы этого хотим, без поправок на Дин и их детей. Это моя жизнь, Лёва! Моя! И я не готова тратить её на ожидание.
– Ника, – я резко развернулся и раскинул руки, ловя её в свои объятия. Прижал крепко-крепко. Вдохнул родной аромат и застонал. Шарил ладонью по спине, впитывал её тепло, дрожь и хлещущие через край эмоции. – Подожди три недели.
– Что сделать?!? – завопила она и вырвалась из моих рук, отбегая так, чтобы не поймал. – Подождать? Ты серьёзно? Предлагаешь побыть мне в режиме ожидания? Чёрт! Да ладно, Доний! Она поставила тебе условия, да?
– Да.
– Какие? – шепотом протянула она, закрывая трясущимися ладонями лицо.
– Три недели я должен жить с ней, и только после этого она готова сделать тест.
– Ты башкой ударился, что ли? Думаешь, я совсем дура конченная, и готова лопать твою лапшу? Если ты готов есть её враньё ложкой – вперёд. Но я пас! А если она тебе нравится, то прекрати корчить из себя благородного принца и скажи правду. Я отойду, Лёва… Отойду! Не буду стоять на пути твоего счастья, просто скажи, что она небезразлична тебе. Правду скажи… Ну? Нравится?
– Что ты несёшь, Ветер? Какое ещё «нравится»? Я тебя люблю!
Ника поморщилась от моих слов, а мне дурно стало… Не верит. Никому не верит… И мне уже не поверит. Не нужна ей сейчас моя любовь.
– Правда мне нужна! Иначе я не понимаю, почему ты согласился на этот фарс! Она тебя, как бычка молочного, ведёт на убой, а ты и рад. Прикрываешься благородством и весело хвостиком машешь! Бесишь! И спокойствие твоё меня бесит!
– Ника, это всего три недели. И тогда мы получим ответы на все вопросы. Если это не мой ребёнок, то…
– А если твой? Если этот ребёнок твой? – завопила Ника, не обращая внимания на прохожих. Мы стояли в центре толпы, что высыпала прогуливаться по набережной. Чувствовал, как нас прожигают любопытными взглядами, но не цепляло. Я лишь смотрел в её глаза, наполненные ненавистью. Там было море гнева. И не было там места любви…
– А если мой, то я не брошу его.
– Она больная! Я видела, как она притворяется. Эта театральная усталость, нарисованные синяки под глазами и средневековая бледность. Она дурит тебя, а ты ведёшься! Ты уже перевёз её в свою квартиру?
– Нет. Не в нашу квартиру…
– Но перевёз, – закивала Ника, обхватывая себя руками, словно холодно стало.
– Перевёз.
– Ты дурак, Лёв. Дурак…
– Ника, а чего ты хочешь? – я сел на металлический заборчик и закурил. – Чтобы я за волосы её отвёз в больницу и заставил сделать тест? Я вижу, что она врёт. Но ещё я вижу, что ты изо всех сил стараешься раскачать эту ситуацию. И вот возникает у меня вопрос… А зачем? Скажи, Ника, а почему твои мужчины уходили? Или их уходила ты? Почему вместо того, чтобы спокойно понять, что делать дальше, ты истеришь и ставишь мне условия, более невыполнимые, чем у Дины? Зачем?
– Что ты несёшь?
– Я вижу в тебе панику, злость, гнев и ненависть… Больше я ничего не вижу. Ты собрала вещи, даже не думая поговорить! А мне так нужно было услышать твой голос, почувствовать тепло и любовь, о которой так много говорят вокруг. А есть ли эта любовь, если её можно вот так просто превратить в ненависть? Что? Я сломал твои ожидания шикарной свадьбы, первой брачной ночи, после которой непременно рождается румяный малыш? Да? Всё по любви, по классическому рецепту здоровой ячейки общества? Да? Вот только в мире всё иначе. Вторая половинка для того и нужна, чтобы знать, что тебя всегда ждут! Что тебя выслушают! А если ты собираешь вещи при первом удобном случае, то пшик это, а не любовь! Так и скажи, что я не принц твоего романа…
Смотрел в её пустые глаза, наполненные слезами, и вдруг так отчётливо понял, что она не слушает. Мои слова горохом о стену бьются.
– Я всё понял, – щелчком отправил окурок в урну и пошёл обратно. – Я желаю тебе найти идеального, Вероника. Чтобы не было у него проблем, чтобы никто не пытался обмануть наивного придурка! Но я не идеальный! И мир вокруг меня не идеальный, и я как-то привык к этому, научился барахтаться, чтобы никого не утопить. Я умею выгребать, потому что цель впереди всегда есть!
Я кричал и ловко лавировал между прохожих, слыша, как стук её каблучков вторит моему сбивчивому сердцебиению.
– А я хочу, чтобы я была твоей целью! Лёва! Я!
– А я? Я где в твоих горячих речах? Про тебя я всё понял, Вероника. Принц без прошлого и с бескрайней любовью в горячем сердце, да? Ника, тогда ты ошиблась в выборе принца. Не про меня это.
– Не уходи! Ты не можешь меня бросить вот так, – Ника опередила меня, замерла и схватила за руку.
– Всего три недели, милая, – зашептал я, покрывая её лицо поцелуями, скользил по губам, собирая солёные капли слёз. Дышал полной грудью, пытаясь насытиться её живым ароматом, от которого вырастали крылья, потому что знал её ответ. И знал свой ответ…
– Я не буду ждать, Лёва, – она обхватила моё лицо руками и стала отвечать. Целовала, рыдала в голос и впивалась в кожу ногтями. – Я больше не буду выбирать мужчину в ущерб себе. Я буду умирать, зная, что каждый вечер ты будешь возвращаться к ней! Я буду зачёркивать цифры в календаре, убивая себя бредовыми фантазиями, в которых ты просыпаешься в чужих объятиях. Наверное, я слабая, глупая и полная дура, но не смогу!
– Не будешь? – повторил я её слова, понимая, что руки сами опускаются, теряя тепло её тела.
– Пойдём домой? Просто забудем и о ней, и о её вымышленном ребёнке! Пойдем, Лёва. Нам так хорошо было вместе.
– Это ребёнок, Ника. Это ребёнок… О нём нельзя забыть. Если она врёт, то через три недели мы всё узнаем.
– Либо сейчас ты идёшь со мной, либо… либо… – она задыхалась в своей жгучей истерике. Ловила воздух жадными глотками, но не помогало. В её глазах горело пламя, которое убивало её изнутри. Девочка моя… Больно…
Я вдруг понял, что сам бы не смог отпускать её к другому. Ни за что не смог бы отпустить…
– Это конец! – внезапно рявкнул я. – Вероника, не заставляй меня говорить эту ванильную чушь про то, что мы не можем быть вместе! Есть такая вещь, как обстоятельства. Это жизнь, мать её, у неё козырей в рукавах на тысячу поколений вперед припрятано. Не мы первые, не мы последние…
Мои слова были громкими, резкими, как майский гром, и казалось, что уже ничего не может быть страшнее, но воцарившаяся тишина оказалась поистине убийственной. Я не слышал шума веселящейся толпы, рёва моторных лодок у пристани, отдаленную музыку уличных музыкантов из подземного перехода. Всё стихло, померкло, и лишь сердце отчаянно билось, невзирая на зияющую рану. Внутри всё пылало. Но поздно… Отпущу, пусть живёт без ожидания.
– Ты серьезно?
– Ника, это просто конец… Не мучай ты ни себя, ни меня, потому что я все уже решил.
– Тебя не мучить? Решил??? Решил он, видите ли! Никогда ты не был принцем, так для чего сейчас эта самоотверженность? Откуда этот долг, это никому не нужное благородство? А как же твои слова про любовь? Ведь я поверила! Поверила, слышишь? Ты любишь меня… Любишь? Ответь!
Я до боли кусал язык, ощущая вкус крови. Хотелось орать, что люблю! Хотелось, чтобы весь мир об этом знал! Хотелось, чтобы и она любила и всегда была рядом, что бы ни произошло…
– Боже, никогда не думала, что скажу это… Но беременность – это не повод… – она замялась, не решаясь продолжить свою пламенную речь.
– Да, ты права. Но, быть может, самое время начать нести ответственность?
– Я…
– Всё, – я слишком резко вырвал руку из её ледяной ладони, и Ника пошатнулась.
– Это твое последнее слово? – зашипела она, цепляясь за мои пальцы снова.
– Да…