Каждое решение этим вечером дается мне с трудом, сейчас особенно.
Мы смотрим друг другу в глаза, и я не двигаюсь с места.
Наверное, огнем можно заразиться через прикосновение, я почти уверена, что это осуществимо. По крайней мере с ним, с Денисом Алиевым, но я все еще не знаю, хочу ли заразиться, а вот он… он знает чего хочет.
У этого напряжения свой особый звон, я его почти слышу. И вижу, как выверенно Алиев себя контролирует: свои действия, взгляды, даже движения. Только это не успокаивает, а еще сильнее электризует, потому что, когда какую-то силу пытаются держать в узде, это само по себе завораживающе и чертовски пугающе.
Наша дружба изначально была нежизнеспособна, а теперь, когда я начинаю двигаться по комнате, задыхается окончательно. Когда я забираю у Дениса бокал, мы так близко друг к другу, что нашей дружбе просто не хватает кислорода.
Развернувшись ко мне всем телом, он наблюдает за тем, как подношу бокал к губам.
— Холодное… — замечаю.
— Есть неохлажденная бутылка.
— Нет, мне нравится охлажденное…
— Хорошо, — бормочет Денис.
Сделав еще один быстрый глоток, он ставит свой бокал на столешницу кухонного гарнитура. Опирается о него бедром, сложив на груди руки.
— Так у тебя сегодня особенное настроение? — спрашивает.
— Можно и так сказать.
— У меня есть шампанское.
— От шампанского меня клонит в сон.
— Ты можешь остаться на ночь. Я уступлю тебе свою кровать.
— Я не думаю, что твоей собаке это понравится.
— Я готов пристрелить ее ради такого случая.
Запрокинув голову, я смеюсь.
Алиев улыбается, но смешинки в его глазах быстро превращаются в уже знакомый зной, только привыкнуть к нему, кажется, просто невозможно. Обуздать тоже. Только безразличием, а его во мне нет. Но это не значит, что я наконец-то знаю, что делаю.
Именно поэтому наблюдаю за Денисом с напряжением, когда он разжимает сложенные на груди руки и опускает их вдоль тела. Мое напряжение он чувствует, иначе не колебался бы. Глядя в его лицо, вижу, что теперь обжечься боится он, а не я, но через секунду мне кажется, что это заблуждение…
Этот мужчина не из пугливых.
Его плечи расслабленно опускаются, рука, которую поднимает, двигается плавно. Он забирает у меня бокал и ставит его рядом со своим, потом отодвигает оба бокала в сторону.
Я смотрю на бликующий в их гранях свет, повернув голову. Это чтобы не смотреть Алиеву в глаза. Этим бегством я словно снимаю с себя всю ответственность за происходящее, и ему это тоже очевидно, не сомневаюсь.
Он опускает руку и его пальцы пробираются за единственную пуговицу моего пиджака. Она находится чуть выше пупка, и Денис тянет на себя ткань, заставляя меня сделать шаг и подойти к себе вплотную.
Я закрываю глаза, чувствуя теплое дыхание у себя на виске. Еще я чувствую запах мыла, которым он пользовался в душе совсем недавно, и этот аромат незнакомый.
В происходящем незнакомо все!
Этот запах, импульсы на коже в том месте, где Алиев щекочет мой висок дыханием и щетиной. Это в новинку, потому что Балашов выше Дениса примерно на полголовы, и подобные соприкосновения не были для нас обычным делом. Я привыкла к другим габаритам мужчины, к другому запаху, к другим точкам соприкосновения тел!
Денис делает глубокий вдох. Еще секунда, и его рука оборачивается вокруг моей талии. Легкое трение нашей одежды сменяется на тесный контакт, который заставляет меня сделать быстрый выдох и тут же вдохнуть снова.
Его тело твердое, как камень. Живот, грудь. Расслабленность оказалась напускной, потому что он напряжен. И рука, сжимающая мою талию, и его плечи. Контакт с его бедрами знакомыми ощущениями взрывает низ живота, соски под чашками корсета каменеют.
Мазнув губами по моей щеке, Алиев снова царапает кожу. Мне не хватает времени разобраться в том, приятно это или нет. Я не берусь разбираться ни в одном из своих ощущений, ведь прогулка его рта по моей скуле заканчивается тем, что он находит мои губы.
Это прикосновение такое же осторожное, как и предыдущие. Легкое касание, которое ударяет по нервам особенно сильно, ведь именно оно ярче всего раскрывает тот факт, что меня целует не Балашов…
Семь лет. Семь…
Я не помню никаких других губ, кроме губ своего мужа, хотя знала их когда-то. В юности. В студенчестве. И теперь.
Я впиваюсь пальцами в плечо Алиева. Выдыхаю, когда его губы отстраняются. Всего на миллиметр, но этого достаточно, чтобы подготовиться к новому раунду. Такому же рваному и напряженному, а вот третий…
Третий становится настоящим поцелуем.
Денис обнимает ладонью мой подбородок, давит губами и языком. Раскрывает мои губы, и после неловкого столкновения зубами, я пускаю его внутрь.
Со словом деликатность этот мужчина не знаком. По крайней мере не в части поцелуев. Он напористый, грубоватый, страстный!
Это дезориентирует и шокирует. Напор, воспламенение, которое чувствую в его теле, на кончике языка. Стихия, с которой я не знаю, как управляться, поэтому смотрю на него напряженно, когда отстраняется.
Мы шумно дышим. К моим щекам прилила кровь. Алиев смотрит исподлобья. Я чувствую, как стучит его сердце, а мой живот словно разрядом тока ударяет толчок эрекции. Вслед за ним, Денис разворачивает меня и прижимает своими бедрами к столешнице.
Его губы приоткрыты, взгляд сверлит.
У меня нет слов, они застряли в горле. Денис тоже на них не тратится, хотя возможно, я бы этого хотела. Услышать что-то, что выбило бы из меня гребаное напряжение, которое идет не от тела, а от моей головы! Вместо этого он снова целует. И снова горячо настолько, что от пожара у меня срабатывает сигнал тревоги.
Подхватив под бедра, он усаживает меня на столешницу. Разводит мои ноги, задирая вверх юбку. Его пальцы на бедрах оставляют горячие следы. Разорвав поцелуй, Алиев опускает лицо, и под его громкое дыхание я наблюдаю, как он расстегивает пуговицу моего пиджака.
— Уже два часа мечтаю это сделать… — сообщает, разводя в стороны полы.
Я сглатываю, пока он рассматривает корсет и мою грудь, приподнятую чашками. Он с шумом втягивает воздух, подняв почерневший взгляд к моему лицу.
Огнем Дениса Алиева можно заразиться, теперь я точно это знаю, но мне наконец-то становится понятно, что секс на третьем свидании — это не для меня даже в двадцать девять…
Подняв дрожащую ладонь, я упираюсь ею в его живот. Толкаю, молчаливо прося отойти.