Под кожей (СИ)

Глава 60

Хлопок двери, который он после себя оставил, преследует меня, как бьющая по темечку пыточная капля воды. Несмотря на то, что я выжата как лимон после дня в эпицентре детского праздника и бесконечных трех часов с приклеенной на лицо улыбкой, мучаюсь от этого хлопка, даже падая в кровать.

Моя сестра все же получила то, чего всегда хотела, — безраздельное внимание, ведь, какими бы непринужденными ни были разговоры на празднике Галицких, все они так или иначе сочились любопытством относительно Киры и ее расстроившейся свадьбы. Отвечать на вопросы мне было легче легкого — односложными заторможенными реакциями. Их не пришлось изображать, заторможенность — мое истинное состояние после того самого хлопка, которым гость Галицких завершил наш разговор.

Глядя в стену сквозь предрассветные сумерки, я сжимаюсь пружиной в ожидании того, что с минуты на минуту меня начнет выворачивать наизнанку. Отбросив все сомнения в том, что это случится, я выбираюсь из постели и быстро иду в ванную.

Включаю воду, чтобы хоть как-то замаскировать процесс, но в голове бьется вопрос, как долго я смогу скрывать от дочери вот такие утренние визиты к унитазу.

Надеюсь, что как можно дольше.

Сабина сладко спит, аккуратным клубочком свернувшись на своей кровати.

Готовка для нее завтрака становится моим испытанием. Все же во всем этом присутствует баланс — у меня есть отличное средство от любых мыслей, касающихся отца моего ребенка. Думать о нем, когда от запаха яичницы тошнит, не приходится!

К сожалению, этот эффект нельзя растянуть даже на день, не говоря уже о девяти месяцах.

Мужчина, который вытряхивает меня из кожи, — со мной, едва только в голове проясняется.

Я сдаю Сабину няне перед танцами, а сама отправляюсь в офис к дизайнеру, чтобы выбрать цвет новой краски для стен в «Елках». Забрав с собой палетки с вариантами, раскладываю их на столе в своей кофейне полчаса спустя.

Я не готова к колоссальным переменам, возможно, это однажды угробит мой бизнес, но, запрятавшись в глубоком кресле у окна, я обвожу взглядом знакомую, когда-то собранную с особым пристрастием обстановку и не хочу никаких кричащих перемен, их, кажется, с меня и так хватит.

Иметь возможность время от времени укутаться во что-то привычное — чертова психотерапия.

Адам появляется в «Елках» без приглашения.

Кажется, приглашения в мою кофейню ждет только один-единственный человек, и за все время… за все это чертово время… он ни разу не нарушил запрет…

Я смотрю на палетки, пока Мухтаров занимает стул напротив.

Из того, что я успела увидеть, заключаю: скандальный разрыв отношений с моей сестрой не оставил на нем каких-то видимых следов, только из глаз испарилась привычная лень и легкость. Замечаю это, когда все же смотрю в его лицо.

Его голубые глаза серьезны, что отлично сочетается с белой строгой рубашкой, в которую мой бывший зять одет. На нем нет пальто, только пиджак. Минуту назад я наблюдала его парковку за окном, поэтому предполагаю, что он позволил себе разгуливать без верхней одежды, потому что оставил ее в машине.

Адам изучает мое лишенное косметики лицо, положив на стол локти.

— Я заезжал вчера, — сообщает Мухтаров. — Мне сказали, ты бываешь тут после обеда.

— Как видишь.

Он принимает мои слова долгим вдохом. Прежде чем заговорить, ерошит волосы и спрашивает:

— Теперь ты ненавидишь меня вдвойне?

— Нет… — отзываюсь я. — Если честно, я считаю, что это лучшее из всего, что ты мог для Киры сделать.

— Что именно я, по-твоему, сделал?

— Не стал тратить ее время.

— Это сложнее, чем кажется. Это было непростое решение. Но мы с ней… слишком разные.

— Ты попросил ее стать твоей женой.

— Просто не мог попросить об этом тебя.

— Адам… — обрубаю предостерегающе.

Его слова задевают слишком много углов. Слишком много узлов и нитей! Прошлое, будущее, настоящее, но одно всегда останется неизменным — он, как и моя сестра, сам не понимает, что несет!

В ответ на мой предупреждающий взгляд Адам не прячет своего.

— Не вижу смысла молчать, — говорит он. — Уж точно не вот так, тет-а-тет.

— Ты ничего обо мне не знаешь. Все, что ты знаешь, — это ширма! Я… Ты меня не знаешь, — отрезаю я, отворачиваясь к окну.

— Знакомое чувство, — посмеивается он. — Примерно то же самое мне хочется сказать каждому второму человеку в своей жизни. Но тебе — никогда.

— Перестань.

— Я опять опоздал, да? — бросает он. — До чего же, блядь, невезучий.

Посмотрев на него, я достаю слова из своей души:

— Мне не нужно, чтобы с меня сдували пыль, как с… фарфоровой статуэтки. Я не статуэтка, понятно? Моего эгоизма вполне хватит на то, чтобы стереть все твои чувства в порошок, потому что единственная маска, которую я совершенно точно больше никогда на себя не надену, — это быть хоть для кого-то удобной!

Возможно, это именно то, что я продемонстрировала Алиеву с самой первой нашей встречи. Сама того не понимая…

Мухтаров смотрит на меня, чуть выгнув брови, и то, что мне удалось выбить из него это удивление, приносит удовлетворение.

И я оставляю за кадром тот факт, что потушить подобные вспышки моего дерьмового настроения можно всего одним настойчивым нецивилизованным поцелуем, но на это способен только один человек!

— Не могу сказать, что ты открыла мне глаза… — бормочет Адам.

— Уходи, — прошу я его, не трудясь спрятать раздражение.

Я сгребаю палетки в сумку, поняв, что ни один цвет мне не нравится.

Мухтаров встает со стула резко и так же резко ведет ладонью по волосам.

— Я уезжаю. Надолго. На год примерно…

— Счастливого пути.

— Карина…

Вскинув глаза, вижу недовольную мину на его лице.

— Я надеюсь, мы останемся друзьями. Несмотря ни на что.

— Можешь считать, что мы дальние родственники, если тебя это устроит.

— Не устроит. Но выбора у меня нет, так?

— Совершенно верно.

Он посылает мне долгий, приправленный грустью взгляд, после чего уходит.

Через окно я вскользь слежу за тем, как его машина разворачивается со свистом шин. Подняв снежные брызги, Мухтаров покидает парковку «Елок», а я бросаю сумку на кресло, встав с него так резко, что слегка закружилась голова.

Ильдар косится на меня с легкой опаской, пока я приближаюсь к стойке.

— Мне нужно упаковать десерт с доставкой, — говорю ему. — Записку я сама подпишу…