Чтобы защититься от холодного ветра с реки, я плотнее запахиваю пальто и прячу подбородок в вороте свитера. Он достаточно теплый, чтобы не продрогнуть с ног до головы, но здесь, на набережной, сегодня действительно холодно.
Это не особо волнует, со своим телом я сейчас существую раздельно, все внимание поглотили мысли, которыми полна моя голова.
Я смотрю на окрашенный серым дневным светом бульвар, вглядываясь в силуэты и лица прохожих, и собственный взгляд кажется мне даже более колючим, чем этот ветер.
Мой взгляд замирает, когда среди неподходящих людей я вижу того, которого жду.
Он выходит из сквера. Осматривает бульвар, остановившись на секунду, а затем идет ко мне.
Уверенная походка, быстрые шаги. Алиев со своим телом в полном согласии. Как и прежде, я позволяю себе смотреть. На его тело, движения. На его лицо.
Я чувствую примитивный потаенный голод даже несмотря на то, что хочу ничего не чувствовать, но эти сигналы в голове сильнее.
Он одет в свитер, джинсы и кожаную куртку. Когда оказывается рядом, ветер швыряет мне в лицо знакомый терпкий запах, и он ощущается горсткой тепла. Я хочу этот эффект рассеять, поэтому дергаю головой. Дергаю и смотрю Алиеву в глаза.
Его взгляд тяжелый. В нем упрямство, жесткость и хватка. Мертвая хватка, с которой этот мужчина, кажется, и двигается по жизни. И сегодня он не прячет ее за маской веселости и расслабленности. Он глядит на меня прямо, словно в курсе, что его маски меня больше не интересуют.
Мы смотрим друг на друга молча секунду-другую, пока Денис приводит в порядок дыхание после быстрой ходьбы, затем он говорит:
— Судя по всему, ты собираешься меня отыметь.
— С чего ты взял?
Он поднимает руку, и я смотрю на него с предупреждением, но Алиев на него плюет и захватывает пальцами мой подбородок.
— Ты становишься такой… воинственной, когда планируешь нападать, — говорит он медленно.
— Не поверю, что тебе страшно.
— Зря. Мне страшно.
Сглотнув, я достаю из кармана зажатую в кулак ладонь и, разжав его, убираю от своего лица мужскую руку. Денис опускает ее, но так медленно, чтобы я успела усомниться в том, что он позволит заставить себя это сделать.
Очередное напоминание о том, что Алиев сбросил свою чертову маску.
Мое сердце разгоняется против воли. Слова, которые я готовила для этой встречи, вертятся на языке, но теперь вразнобой. Мне вдруг становится плевать на то, чтобы их подбирать. Я произношу вслух самое важное. Самое важное, черт возьми.
— Мы с Вадимом разводимся.
Контролируя каждый мускул на своем лице, Алиев роняет:
— Правда?
— Да, — улыбаюсь я. — В последний год у нас был… кризис. Сложные времена. Мы… не справились…
— Неужели?
— Ты разве не этого хотел? — говорю я с вызовом. — Пошатнуть его жизнь. Расшатать. Перевернуть. Растоптать. Скажи сам.
— Я делал свою работу, — пресекает он мои глумления.
— И не превышал полномочий? — бросаю я в ответ.
— Не было необходимости. Он ничем не отличается от других, все так или иначе нарушают закон.
— Но не со всеми тебя связывает личное.
На его скулах все-таки вспыхивают желваки, ну а мне становится втройне плевать на холод, ведь я окончательно перестаю контролировать свой пульс. Он уже разогнал кровь. Она бурлит, пенится! Под одеждой мне теперь жарко.
— Возможно, я не был беспристрастен, — коротко признает Алиев.
Проследив за изгибом его черных, непозволительно длинных ресниц, спрашиваю:
— Тебе было мало? Заодно ты решил попользоваться и его женой?
Он снова поднимает руку. На этот раз стискивает ладонью мой локоть, жестко проговаривая:
— Ты сделала неправильные выводы. К нам с тобой все это не имеет отношения. Мы сами по себе. Я каждый раз тебе об этом напоминаю.
— Чушь… — выдыхаю я. — Полная чушь. Мы не сами по себе. Ты… все, что ты делал, ты делал целенаправленно. Отдавал себе отчет. От начала и до конца! В отличие от меня. И это нечестно. Я понятия не имела… что вы давно друг друга знаете. Я и представить не могла, что у моей дочери имя девушки, с которой я даже никогда не была знакома!
— Это разве моя вина? — требует Алиев. — Я не знаю, почему твой муж не поставил тебя в известность. Что вообще в его, блядь, башке!
К горлу подкатывают эмоции, и я бросаюсь своей догадкой, хоть она и ранит:
— Возможно, он хотел жить дальше. По крайней мере, пытался — тебе это не понравилось, да?
— Кем ты меня считаешь? — спрашивает он. — Злопамятным мудаком, который портит жизнь хорошим парням?
— Очень похоже на то…
Я вижу в его глазах злость. И она отражение той злости, которую я видела в глазах Балашова, когда дело касалось прокурора Алиева. Их эмоции друг к другу будто близнецы. Это невообразимо. Чертовы. Близнецы.
— По его вине погиб человек, — разжевывает мне Денис. — Из-за его халатности погибла молодая девушка. Ей было двадцать. И ни хрена, никакие тряски в жизни Балашова несопоставимы с этим. Я с удовольствием выебал его бизнес. Если это то, что ты хотела услышать, — хорошо. Но я делал свою работу, ни больше, ни меньше.
Его маски нравились мне больше.
Улыбки. Прикосновения. Веселье в глазах. Не эта бескомпромиссная холодная зелень, которой он поливает меня теперь.
Я хочу вырвать свой локоть, но Денис не отпускает.
— Что тебе нужно от меня? — спрашиваю его хрипло.
Он прикрывает глаза.
Играет желваками, сжав челюсть. Выдыхает. Смотрит, рождая в моей голове стук чертовых молотков!
— Я никогда не рассматривал тебя как средство для чего-то. Никогда. Я… пф-ф-ф… — он запрокидывает голову, снова закрывая глаза. — Я никогда не думал, что его жена будет такой… Я… просто не ожидал…
— Я не знаю, что ты хочешь этим сказать.
— Комплименты… — произносит Денис со смешком, опустив на меня глаза.
Эмоции снова давят на горло.
— Комплименты? — повторяю я.
— Да, комплименты.
Мертвая хватка.
Он захватывает ею мой взгляд. Тисками, от которых сбивается дыхание, но это от того, что понимаю: я не знаю этого мужчину. Он незнакомец. Все, что я о нем знаю, такие же миражи, как моя совместная жизнь с Балашовым!
— Ты… делаешь ему честь, — говорит он тихо. — Ты восхитительна. Что мне нужно от тебя? Это детский вопрос, мне нужно много чего. Я давал это понять как только мог. Возможно, я хочу, чтобы ты была моей.