Денис
Неделю спустя
В доме родителей гости бывают часто. В последнее время их регулярно навалом — неделю назад женился мой двоюродный племянник. Свадьба прошла здесь, в городе, поэтому слетелась вся родня.
У меня много родни. Много племянников. Двоюродных и троюродных. Сам я рос как в детском питомнике, поэтому очень ценю тишину. Сейчас мне ее особенно не хватает — на полу перед телевизором возня. Дети громят комнату, шум от них такой, что в ушах кровит. Когда забавы окончательно теряют границы, я выключаю бой, который пытался смотреть по телику, и встаю с дивана.
— Мурат! — обращаюсь к старшему пацану в этой куча-мала.
Он вскидывает голову, на секунду превращаясь в слух. Диванная подушка, которой Мурат лупил своего младшего брата, зависает в замахе.
— Хватит, — предупреждаю я его. — Положи.
Мою просьбу выполняют, но это так, минуты на две-три, не больше. В семь лет я слушался только отца, и то по праздникам. Кажется, так, как меня, ни одного двоюродного не лупили. Меня же наказывали регулярно.
— Спасибо, — слышу веселый голос за спиной. — Я просто делаю вид, что это не мои дети.
В комнату заходит Алия, родственница.
В двенадцать я был в нее влюблен, потом семья переехала. Сейчас Алия — жена моего дяди. Мы с ним ровесники. У них трое и четвертый на подходе. Все — мальчики.
— Хочешь, отвезу их в детский дом? — спрашиваю я.
С пола доносятся протесты.
— Если будут плохо себя вести… — отвечает Алия.
Она толкает перед собой тележку с чайным сервизом, поэтому я спрашиваю:
— Помочь?
— Нет, — мотает она головой. — А ты что, уже уходишь? А чай?
— Надо идти, — отзываюсь я.
— На свидание? — улыбается Алия.
— Как ты догадалась? — Я подбираю с дивана телефон, кладу его в карман.
Алия пожимает плечами, посылая мне веселый взгляд.
Попрощавшись, иду на кухню. Мать крутится между столами, раскладывая какую-то закуску по тарелкам.
Моя мать родилась на Урале. Попала в Дагестан после окончания вуза учителем русского языка. Вроде бы это было временное распределение, но мать вышла замуж. Между карьерой и семьей выбрала второе. Родила детей. Тем не менее назвать ее послушной домохозяйкой сложно — слишком много своего мнения. По любому вопросу.
У нее на голове — прозрачная траурная косынка, с которой мать уже тринадцать лет не расстается.
Бросив на меня настойчивый взгляд, она говорит:
— Отвези девочку домой.
— Мы это, кажется, уж обсуждали, — напоминаю я.
— Отец отдохнуть прилег, — игнорирует она. — Отвези девочку.
— Не могу, — говорю я, прислонившись плечом к дверному косяку. — Пусть Мамед отвезет.
— Мамед неизвестно когда вернется, — злится мать.
Бросив свои дела, она идет к окну.
Отсюда я слышу, что во дворе суета. Там из подтаявшего за неделю снега дети лепят снеговика. Они под контролем Самиры — девушки, которую мать мечтает видеть своей невесткой. Отец тоже за, это дочь его хорошего друга.
— Посмотри, — выговаривает мать, глядя в окно. — Красивая, молодая, здоровая. Детей любит, готовит вкусно, воспитанная. Умница. Что еще нужно? Или ты в сорок жениться собираешься?
— Я самурай, — отвечаю я. — Нет цели, только путь.
— Ай! — всплескивает мать руками.
Злится. Гремит посудой.
— Уходи, — повернувшись спиной, велит она. — Спасибо, что заехал.
Между нами не бывает конфликтов — это стойкий жизненный принцип в нашей семье. Почти никогда не бывает конфликтов. Семья — это главное богатство человека. Она на первом месте. Родители.
Подойдя, кладу матери ладони на плечи и оставляю поцелуй на покрытой черной косынкой макушке.
— Спасибо за обед.
Не реагирует.
Я выхожу из дома во двор и иду к вольеру, бросив быстрый взгляд на того самого снеговика, которым собрали почти весь снег с газона. Чистить не придется.
Самира поднимает руку, машет мне.
Кивнув, я забираю из вольера Тайсона. Прежде чем пес успевает рвануть, пристегиваю его на поводок и тащу к машине.
С родителями мы почти соседи. Так гораздо проще жить, я время не трачу ни на дорогу к ним, ни обратно. Сейчас я гоню в город. Гоню, хотя и не опаздываю. Находиться в подожженном состоянии уже месяца два для меня перманентный процесс. Выходить из терпения и творить галиматью — тоже. Я и сейчас запущен, как снаряд из пушки. Очень много в крови пороха. Очень.
Я выжимаю газ, в итоге до места мы с Таем добираемся за полчаса. Я выпускаю его из машины, открыв заднюю дверь.
— Тсс-с… — заставляю его угомониться. — Пошли…
Мы входим в парк. Намотав на кулак поводок, я заставляю Тайсона держаться дорожки, хотя запала во мне достаточно, чтобы пробежать с ним пару километров на скорость.
— Стой… — дергаю я пса, когда в поле зрения возникает детская площадка.
Я оглядываю ее, ища в кармане куртки резиновый мяч. Осматриваюсь по сторонам — я в этом парке впервые. Поблизости нет других собак — это хорошо, потому что моя на херовом этапе зрелости. На том, когда отстаивать свой статус необходимо перед любым кобелем, даже перед тем, который уже сдыхает.
Я треплю Тая по холке. Бросаю взгляд на площадку.
В конечном итоге запускаю мяч прямо в присыпанную снегом песочницу и спускаю своего кобеля с поводка. Пока он с лаем несется по парку, я следую за ним.
— Мамочка! — звенит в воздухе детский вопль. — Собака!
Ускоряюсь.
На девочке яркий комбинезон, я заметил ее сразу. Она прячется за матерью, пока Тайсон тычется носом той в ладонь.
Оказавшись рядом, я придерживаю Тая за ошейник и встречаю острый взгляд напротив. Глаза голубые, красивые. Утонуть можно. Они врезаются в мои, пока я медленно говорю, адресуя свои слова девочке:
— Не бойся. Он не кусается.