Под кожей (СИ)

Глава 46

Моя машина снова на ходу.

Чтобы отблагодарить папу за помощь, я приглашаю его вместе пообедать. Он с самого утра возился с моей резиной. Когда я к нему присоединилась, еще не было полудня, так что мы успели на завтрак в «Елки».

В последний раз вот так вдвоем мы проводили время очень давно. Задолго до того, как в моей жизни произошел резкий поворот, так что я даже рада обстоятельствам со своей резиной.

У меня больше часа до приема у гинеколога. Я не торопясь озвучиваю папе меню. Сама я сейчас съела бы лошадь, ведь в последние двое суток о еде вспоминала, только когда в желудке от пустоты начинало звенеть.

В довольной расслабленности отец позволяет за собой поухаживать. Я выставляю на стол наши тарелки, которые забрала с кухни, раскладываю приборы.

— Может, когда-нибудь ты и с отцом по Питеру прогуляешься, — замечает он. — Составишь мне компанию. Там теперь, наверное, все поменялось.

— Крейсер на том же месте, — успокаиваю я. — Дворцовая тоже.

Он посмеивается, дожидаясь, пока я усядусь напротив.

Его взгляд приобретает особую внимательность, словно отец отбросил шутки и вот так, на глаз, пытается определить, как у меня дела.

Ауру, которую я вокруг себя создаю, никак не назвать безмятежной. Я тешила себя надеждой, что это понятно только мне одной, но в попытке дотянуться до солонки я чуть не переворачиваю чайную чашку, которая подвернулась под руку, и это демонстрация того, что из рук у меня все валится.

Как давно я не была такой?

Взбудораженной, влюбленной…

В отличие от тех чувств, которые жили во мне последние семь лет, эти невесомые. Чувства к Балашову всегда были сродни легкой тяжести в груди. Она могла отступать в минуты счастья, но потом возвращалась. И все равно я была счастлива, в этом он оказался прав. И, несмотря ни на что, безмятежна в той иллюзии безопасности, которую Вадим создавал.

Теперь же я ни черта не безмятежна. Невесомая или нет, моя влюбленность в каждой клетке создает то крошечный вакуум, то такой же крошечный фейерверк.

— Черт… — шикаю, принимаясь промакивать салфеткой расплескавшийся чай.

— Оставь… — мягко говорит папа. — Давай я…

Я убираю от стола руки, чтобы не наворотить еще больше. Откинувшись на спинку глубокого мягкого кресла, скрещиваю их на груди и смотрю в окно.

— Как дела у моей девочки? — слышу я.

Вдохнув, я приукрашиваю действительность:

— У нее все хорошо.

— Я рад. После зимы — весна, помнишь ведь?

— И после заката — рассвет, — киваю я.

— Именно. Ты все сама знаешь, родная. Все будет хорошо, а если не все хорошо, значит, это еще не конец.

Улыбнувшись, я смотрю на него.

Он тоже улыбается, отпивая чай.

— Спасибо, — благодарю я отца. — Теперь я спокойна.

— Не за что. Я кое-что в жизни понимаю.

Мы болтаем о глупостях все время, пока едим. Я бы могла сказать, что благодаря этому в моей голове хоть на минуту стало пусто, но, к сожалению, нет.

Я наполнена невесомой тревогой, фейерверками под кожей. Тело слушается, но все равно живет своей жизнью. Ноет от тяжести в мышцах, но эта тяжесть восхитительно приятная. Она мой секрет, как и то, что две ночи я провела не дома.

Я вернулась домой в восемь утра, и да, я осталась на ночь у Алиева.

Как выяснилось, нам не сложно делить постель, даже когда близость превращается в состязание. В настоящую битву. Близости острее в моей жизни не было. Такой раскрепощенной, бесстыжей… никогда.

Даже колючее облако, которым над нами повисла поднятая мной тема, не помешало упрямо узнавать друг друга до чертовых бесстыжих мелочей. Теперь я знаю, что для этого и слова не нужны, вполне хватит междометий, об остальном расскажет тело.

Есть ли у этой страсти предел, я не в курсе. Возможно, он даже ближе, чем кажется, ведь теперь я наверняка знаю, что мужская гордость — противник гораздо более сильный, чем расстояние и время.

То, что мне нужно… то, что я озвучила, — это не требование. Не ультиматум! Это залог будущего, в котором и я, и моя дочь не будем чувствовать себя как между молотом и наковальней.

Это… попытка понять, на что готов мужчина, произнося невообразимо будоражащие слова.

«Может быть, я хочу, чтобы ты была моей…»

По крайней мере, он был готов не скупиться на средства, когда двигался к цели.

В моей сумке — ключи от его дома.

Залог того, что я туда вернусь, ведь голод у нас обоюдный, и, пока эти отношения остаются нашим секретом, думать даже на неделю вперед у меня нет резервов.

Я угощаю папу фисташковым рафом, попросив Ильдара нарисовать на нем елку, сама же допиваю чай из чайника. Моему телу достаточно бодрости, залив в себя стакан кофе, я, наверное, просто на миллион осколков разлечусь.

Быстро убрав за нами со стола, сама везу отца домой — свою машину он не брал.

Вся наша семья, так или иначе, готовится к предстоящей свадьбе. Папа смешит меня тем, что подумывает закрасить седину, я заверяю, что она у него максимально благородная.

По улице родительского дома уже прошелся грейдер, расчистил дорогу, но мы все равно слегка вязнем, хоть теперь я и обеспечена шипами.

За воротами, посреди двора, как попало брошена машина Киры. Я знаю, что сестра уезжала в Москву на выходные вместе с Мухтаровым, так что не ожидала такой встречи. Папа, кажется, тоже.

Отстегивая ремень, он коротко замечает:

— Интересно…