Разрушенные

ГЛАВА 19

Чем дольше я сижу и жду его возвращения, тем больше нервничаю.

И еще больше злюсь.

Нервничаю, потому что, кроме его недавнего заплыва в бассейн, Колтон не занимался физическими нагрузками с тех пор, как его выписали… а случилось это только вчера. Знаю, его гнев заставит его бежать сильнее, быстрее, дольше, и это только нервирует меня, потому что сколько такого темпа смогут выдержать восстанавливающиеся сосуды в его мозгу? Минул почти час с тех пор, как он ушел, сколько времени потребуется, чтобы это стало слишком?

И я злюсь, что после всего, что он мне сказал, мне еще есть до этого дело.

Качаю головой, смотря вдоль линии пляжа, сказанные им слова еще звенят в воздухе. Я понимаю его гнев, присущую ему потребность набрасываться на всех, отстаивая свою довольно неокрепшую хватку за свои предубеждения, но я думала, что мы с этим покончили. Думала, что после всего, через что мы прошли за то короткое время, что были вместе, я доказала ему обратное. Доказала, что я не такая, как другие женщины. Что мне нужен он. Что я никогда не буду манипулировать им, чтобы получить то, чего мне хочется, как делали многие другие женщины в его жизни. Что я не оставлю его. И прямо сейчас мне так отчаянно хочется уехать — избежать ссоры и дальнейшей боли, которая, я боюсь, придет вместе с его возвращением — но я не могу. Более чем когда-либо я должна доказать ему, что никуда не собираюсь убегать, когда он нуждается во мне, даже если мысль о том, что у него будет ребенок от кого-то еще убивает меня сейчас.

Сглатываю вновь подступающую желчь, но на этот раз не могу ее удержать. Бегу в ванную и мой желудок выворачивает. Мне требуется время, чтобы успокоиться, уговорить себя спуститься с обрыва, с которого хочется спрыгнуть, потому что это для меня слишком. Столько всего происходит за такой короткий промежуток времени, что мой разум хочет отключиться.

Но если все окажется правдой, что это будет означать? Для него, как для мужчины, для нас, как для пары, и для меня, как для женщины, которая никогда не сможет дать ему этого? И особенно то, что этот дар преподнесла ему она? От этой мысли желудок снова бунтует, и все, что я могу сделать, это опереться лбом о крышку унитаза, закрыть глаза и отгородиться от образов очаровательного маленького мальчика с чернильными волосами, изумрудными глазами и озорной улыбкой. Маленького мальчика, которого я никогда не смогу ему дать.

Но может она. И если это правда, то как я смогу справиться с этим? Любить мужчину, но не его ребенка, потому что не являюсь ему родной матерью — просто из-за того, что он часть Тони — каким же ужасным человеком это меня сделает? И я знаю, что это неправда, знаю, что я никогда не смогу не полюбить ребенка из-за неподвластных ему обстоятельств, но в то же время, он станет постоянным убийственным напоминанием того, что кто-то другой может дать ему то, чего не могу дать ему я.

Высший дар.

Безусловную любовь и невинность.

Вытираю слезы, о которых даже и не подозревала, когда слышу далекий лай Бакстера, и выхожу на террасу. Безобидный зверь появляется на верху лестницы, ведущей с пляжа, и со стоном плюхается на пол террасы. Делаю глубокий вдох и готовлюсь к приходу Колтона, не зная, с какой из его версий мне предстоит столкнуться.

Через несколько мгновений появляется он, с волос капает пот, щеки красные, грудь вздымается от напряжения. Хочу спросить, как он себя чувствует, что творится в его голове, но решаю поступить умнее. Я позволю ему самому задать тон этому разговору.

Он поднимает глаза, и я вижу, как при виде меня по его лицу пробегает шок. Он стоит, уперев руки в бедра, и просто смотрит на меня.

— Какого черта ты все еще здесь?

Так вот как это будет происходить.

Я думала, что успокоилась, надеялась, что он справится с собой во время пробежки, но, очевидно, нас по-прежнему связывает чертова колючая проволока. Мы оба все еще одержимы идеей доказать свою точку зрения. Вопрос в том, как он справится с тем, что я должна сказать? Снова набросится на меня? Во второй раз разорвет на части? Или поймет, что, несмотря на сенсационную новость от Тони, наша фигуральная гонка не прекратится? Что мы сможем противостоять надвигающемуся ущербу?

— Ты больше не можешь убегать, Колтон. — Надеюсь, что мои слова — те, которые он говорил раньше мне — попадут в цель и осядут в его сознании.

Он останавливается рядом с моим креслом, но отводит голову в сторону, чтобы не смотреть на меня.

— Я не твоя нахрен собственность, Рай. Ты не больше Тони имеешь право говорить мне, что я могу или не могу делать. — Он произносит это шепотом, но его слова бьют по мне.

— Не подлежит обсуждению, помнишь? — предупреждаю я его с вызовом, которого не чувствую. Он просто стоит там в нетерпении, мышцы напряжены, и я чувствую себя вынужденной продолжать. Остановить или начать борьбу, назревающую между нами. — Ты прав. — Я качаю головой. — Ты не моя собственность… и я не хочу, чтобы ты ею был. Но когда у тебя отношения, ты не можешь причинять кому-то боль, потому что тебе самому больно, а затем уйти. Есть последствия, есть…

— Я же говорил тебе, Райли… — он поворачивается ко мне лицом, все еще отводя глаза, но тон его голоса — полный отвращения — заставляет меня подняться на ноги. — Я делаю то, что хочу, черт возьми. Так что лучше тебе помнить об этом.

— Колтон… — это все, что я могу сказать, чувствуя, как от его внезапного высказывания меня отбрасывает на несколько шагов назад, от его неожиданной потребности вернуть свою жизнь, которая, как он чувствует, выходит из-под контроля. Но он не понимает. Это больше не только его жизнь. Это и моя жизнь тоже! Речь идет о мужчине, которого я люблю, и о возможностях, которые я чувствую. Это убивает меня так же сильно, как и его, но он слишком погружен в себя, чтобы посмотреть на все иначе. Заставляю себя сглотнуть, пытаюсь подобрать слова, чтобы сказать ему это, показать, что нам обоим больно, не только ему одному. Но я слишком медлю. Он опережает меня, ударяя первым.

— Говоришь, у нас отношения, Райли… а ты уверена, что это то, чего ты хочешь, потому что такова моя жизнь, — кричит он, его тело беспокойно движется со всей своей отрицательной энергией. — Очаровательная жизнь Колтона, мать его, Донавана. На каждый подъем приходится гребаный спуск вниз. На каждое хорошо найдется что-то чертовски плохое. — Он делает ко мне шаг, пытаясь настроить против себя и надавить на мои больные места. Впиваюсь ногтями в ладони, напоминая себе, что ему нужно позволить выпустить пар. Позволить обвинить весь мир, если понадобится, чтобы он смог успокоиться, понять, что это не конец света, несмотря на то, что для меня так оно и есть. — Ты готова к подобным поворотам событий на моем жизненном пути? — заканчивает он, слова сочатся сарказмом, когда он расхаживает в нескольких метрах от меня. Чувствую исходящий от него гнев, его отчаяние, когда он хватается за соломинку, чтобы заставить меня отреагировать. Заставляю себя сглотнуть и качаю головой.

— Ладно, — говорю я, растягивая слово, выигрывая время, пытаясь придумать, что сказать. — Что тогда хорошего, а что плохого?

— Что хорошего? — переспрашивает он, его глаза расширяются, а пот стекает по телу. — Хорошего то, что я жив, Райли. Я, черт возьми, жив! — кричит он, ударяя себя кулаком в грудь. Съеживаюсь от его голоса, звенящего в моих ушах. Он ошибочно понимает мою реакцию и подпитывается ею. — Что? Думала, на самом деле я собирался сказать «ты»? — говорю себе не плакать, говорю, что это не тот ответ, на который я надеялась, но кого я обманываю? Неужели я действительно думала, что посреди всего этого он будет держаться за меня, как за свою опору? Его причину? Я могу надеяться, но зная его как человека, привыкшего полагаться только на себя, я не должна удивляться.

— Думаешь, что можешь появиться здесь, играть в семью, заботится обо мне, и все мои проблемы — все мои чертовы демоны — исчезнут? Полагаю, Тони просто доказала, что теория неверна, да? — Он уничижительно смеется, и этот смех выедает крошечные отверстия в остатках моей решимости. — Идеального гребаного мира, который, как ты думаешь, существует, на самом деле нет, твою мать. Нельзя сделать лимонад из насквозь сгнившего лимона.

И я не знаю, от чего больнее сильнее: от кислоты, разъедающей мой желудок, его гнева, бьющего меня по ушам, или боли, сжимающей мое сердце. Ударная волна, оставшаяся после Тони, превращается в полномасштабное землетрясение из недоверия и боли, когда мои мысли выходят из-под контроля и врезаются в стену, как при аварии, случившейся с Колтоном. Но на этот раз повреждения слишком велики, чтобы с ними справиться, поскольку все вокруг меня рушится. Мой желудок снова вздымается, когда я пытаюсь ухватиться за что-то, за что угодно, чтобы дать себе хоть каплю надежды.

Мне нужен воздух.

Я не могу дышать.

Мне нужно уйти от всего этого.

Отступаю на несколько шагов назад, мне нужно бежать, и натыкаюсь на перила. Борюсь с необходимостью снова вырвать, мои пальцы впиваются в дерево, я пытаюсь успокоиться.

— Ты больше не можешь убегать, Райли, у нас же отношения. Разве это не твои правила? — его насмешливый голос звучит ближе, чем я ожидаю, и что-то в том, как он говорит, от близости, пронизанной сарказмом, заводит меня с пол-оборота.

Я резко разворачиваюсь.

— Я не убегаю, Колтон! Мне больно! Я, твою мать, разваливаюсь на части, потому что не знаю, что сказать или как тебе ответить! — кричу я. — Я, черт возьми в бешенстве, что злюсь на тебя за то, что ты такой бессердечный, потому что ты прав! Я отдала бы все, чтобы родить ребенка. Что угодно! Но я не могу, и мысль о том, что кто-то может дать тебе единственное, чего не могу дать тебе я, разрывает меня на части.

Закрываю ладонями лицо и мгновение просто держу их там, пытаясь перестать плакать, пытаясь собраться с мыслями, которые мне нужно высказать. Поднимаю голову и снова встречаюсь с ним взглядом.

— Но знаешь, что? Даже если бы я могла, я бы никогда не воспользовалась этим и не манипулировала бы тобой, чтобы получить желаемое. Я не долбаная Тони, и не жалкое подобие жизни твоей матери. — Слезы текут по моему лицу, и сквозь затуманенное зрение я смотрю на него, стоящего там, ошеломленного вспышкой моего гнева.

Он начинает что-то говорить, и я поднимаю руку, чтобы остановить его, мне нужно закончить то, что я хочу сказать.

— Нет, Колтон, я не убегаю и не оставляю тебя, но я не знаю, что делать. Я, твою мать, без понятия! Остаться здесь и позволить тебе и дальше меня унижать? Я умираю изнутри, Колтон. Разве ты не видишь этого? — вытираю слезы и качаю головой, нуждаясь в какой-то реакции от него. — Или мне просто уйти? Дать нам пару дней, чтобы справиться с тем дерьмом, которое творится в наших головах? Что не обижаюсь на тебя за то, что у тебя есть выбор, а у меня его нет. Так ты поймешь, что я не похожа на всех тех женщин, которые когда-либо использовали тебя.

Делаю к нему шаг, к своему любимому мужчине, и мне хотелось бы сделать что-то — что угодно — чтобы облегчить его внутреннее смятение, но я знаю, что это не в моих силах. Чувствую, что он на пределе, как и я, что столкнуться с вероятностью иметь ребенка — чересчур даже для него — человека, столько всего пережившего — но я в растерянности, как я могу помочь, когда во мне самой творится такой беспорядок.

Мышцы на его челюсти пульсируют, я смотрю, как он пытается контролировать свои эмоции, свой гнев, свою потребность в освобождении и мне хотелось бы сделать для него что-то еще, потому что, если мое сердце разбивается в дребезги, то не могу представить, что происходит с ним. И единственное, что я могу сделать, это дать нам немного пространства… успокоиться… разобраться в себе, чтобы снова прийти в норму.

Вновь обрести нас.

Делаю к нему еще один шаг, и он, наконец, поднимает глаза, встречаясь со мной взглядом, чтобы я могла прочитать там его чувства. И, возможно, дело в том, что сейчас, разрушив стены друг друга, мы действительно друг друга знаем, потому что независимо от того, как сильно он пытается скрыть свои эмоции, я могу прочитать каждую из них, мелькающую в его глазах. Страх, гнев, смятение, стыд, беспокойство, неуверенность. Правда в том — как я и полагала — что он подталкивает меня, заставляя сбежать, чтобы доказать самому себе, что на самом деле я такая, какой он воспринимает всех других женщин. И в то же время я замечаю раскаяние, и небольшая часть меня вздыхает при виде этого, предоставляя мне что-то, за что можно держаться.

Он делает ко мне шаг, вставая рядом, но не прикасаясь. Вижу, как на его лице мелькают эмоции, как напрягаются мышцы, когда он пытается сдержать все, что я вижу в его глазах. Боюсь, если прикоснусь к нему, мы оба сломаемся, а сейчас один из нас должен быть сильным.

И это должна быть я.

— Посмотри на меня, Колтон, — говорю я ему, ожидая, когда его глаза снова отыщут мои. — Я та, кто обгоняет тебя. Кто зубами и ногтями будет драться за тебя. Кто сделает все, что угодно, чтобы боль в твоих глазах и душе исчезли… чтобы, заявление Тони исчезло… но я не могу. Я не могу быть для тебя кем-то большим, пока ты не прекратишь меня отталкивать. — Подхожу ближе, желая дотронуться до него и стереть боль из его глаз. — Потому что все, чего я хочу — это помочь. Я могу справиться с тем, что ты ведешь себя как засранец. Могу справиться с тем, что ты вымещаешь на мне свое дерьмо… но это ничего не исправит. Это не заставит Тони, или ребенка, или что-то еще исчезнуть. — Я задыхаюсь от слез, перехватывающих мое горло. — Я просто не знаю, что делать.

— Райли… — это первый раз, когда он говорит, и то, как он называет мое имя с такой болью и отчаянием, посылает озноб по моей спине. — У меня в голове сейчас полная хрень. — Заставляю себя сглотнуть и киваю головой, чтобы он знал, что я его слышу. Он закрывает глаза и громко вздыхает. — Послушай, мне… мне нужно время, чтобы все прояснить… так что я не отталкиваю тебя… я просто…

Кусаю нижнюю губу, не уверенная, расстроена ли я, что он говорит мне уйти или чувствую облегчение, и киваю головой. Он протягивает руку, чтобы коснуться меня, но я отступаю назад, боясь, что, если он это сделает, я не смогу уйти.

— Хорошо, — говорю я ему, мой голос едва слышен, я делаю шаг назад. — Поговорим через пару дней.

Я больше не могу смотреть на него, наша боль сейчас так ощутима по разным причинам, поэтому я поворачиваюсь и направляюсь к дому.

— Райли, — он снова произносит мое имя — никто не может произнести его так, как он — и мое тело мгновенно останавливается. Знаю, он чувствует себя так же, как и я — неуверенно, нерешительно, хочет, чтобы я осталась и хочет, чтобы я ушла — поэтому я просто стою к нему спиной и киваю головой.

— Я знаю. — Я знаю, что он извиняется — за то, что обидел меня, любил меня, и за то, что мне приходится пройти через это, за Тони, за неопределенность, за мою собственную неуверенность, когда дело доходит до того, чего я не могу ему дать… знаю, он жалеет о стольких вещах… и самое главное за что он извиняется, что прямо сейчас позволил мне уйти, потому что он не может найти в себе сил, чтобы попросить меня остаться.