Разрушенные

ГЛАВА 38

Колтон

— Боже, мне нужно знать, что ты не против, Рай? — вглядываюсь в ее лицо в поисках каких-либо признаков того, что на этом пути она со мной, потому что сейчас мое гребаное сердце колотится, а грудь сжимается с каждым чертовым вздохом.

Ее фиалковые глаза — единственные, которые когда — либо могли заглянуть мне в душу и увидеть все, что я скрывал — смаргивают слезы и пытаются осмыслить сказанное мною о том, чего я никогда не хотел, а теперь хочу с ней.

Все наши завтра.

Возможности.

Чертово будущее.

Финальный гребаный клетчатый флаг.

И в глубине души я абсолютно точно знаю, что чувствую к этой женщине, которая ворвалась в мою чертову жизнь, схватила меня за яйца — и, очевидно, за сердце — и никак не отпускает. Не могу противиться мимолетному желанию, чтобы успокоить дурные предчувствия, пронизывающие меня, облегчить волнения в душе, которую я всегда считал обреченной на адские муки. Наклоняюсь и прижимаюсь к ее губам, используя их податливость в качестве молчаливого подтверждения, о котором она даже и не подозревает, что дает мне.

Смотрю на свои руки, дрожащие на ее щеках, и знаю, что эта дрожь не имеет ничего общего с чертовым несчастным случаем, все это связано с заживающими ранами, такими старыми и покрытыми рубцами, что я никогда бы не подумал, что их можно излечить. Поднимаю глаза, чтобы снова встретиться с ней взглядом, потому что, говоря ей это, мне нужно, чтобы она знала, пусть до нее у меня было много женщин, но она единственная, черт возьми, кто когда-либо это услышит.

— Я говорил тебе во Флориде, что всегда использовал адреналин — скорость, женщин — чтобы заполнить пустоту, которую всегда чувствовал. А теперь… — качаю головой, не зная, как заставить слова, бегающие кругами в моей гребаной голове, звучать связно. Делаю глубокий вдох, потому что это самые важные слова, которые я когда-либо говорил. — Рай, все это не имеет значения. Все, что мне нужно — это ты. Только. Ты. И мальчики. И все что мы создадим вместе.

По коже бегут мурашки, я так ошеломлен всем — моментом, чувством, гребаной беззащитностью — что вынужден сглотнуть, на мгновение закрыв глаза. И когда я их открываю, сострадание и любовь в ее глазах — и простая мысль о том, что я вижу ее любовь, принимаю ее — заставляют мой пульс учащенно биться от эйфории, которую она приносит, и это разрушает последний барьер моего прошлого.

— Я люблю тебя, Райли. — Шепчу я. Груз, лежащий на моей груди взрывается, рассыпаясь на миллион гребаных осколков, освобождая мою душу, взмывающую вверх, как Боинг-747.