Разрушенные

ГЛАВА 24

Тишина опускается вокруг нас, мы натягиваем одежду. Теперь, когда наш физический контакт остался позади — когда наши тела больше не связаны — мой разум беспокоится о том, как мы будем контактировать словесно.

Потому что мы не можем оставить все, как есть. И не можем это игнорировать. Надеюсь, время, проведенное в одиночестве, помогло нам продвинуться вперед.

Но даже если мы сможем начать движение, куда именно мы отправимся?

Бросаю на него взгляд, он застегивает свой защитный костюм и смотрит через тонированное окно вниз на команду, и я просто не могу его прочитать. Натягиваю рубашку через голову и облизываю губы, пытаясь понять, как начать этот разговор.

— Нам нужно поговорить, — говорю я тихо, будто боюсь потревожить удушливую тишину, покрывающую комнату.

— Я выставляю дом на Пэлисейдс на продажу. — Он произносит слова тихо, ни разу не взглянув в мою сторону, а я так сосредоточена на нем и его отсутствующих эмоциях, что мне требуется мгновение, чтобы его слова проникли в меня.

Ух ты! Что? Так вот как мы будем играть в эту игру? Классическое уклонение?

Несмотря на то, что он не смотрит на меня, я понимаю, он знает о моем присутствии, поэтому я стараюсь скрыть явный шок от слов, которыми он только что ударил по мне, а также от тех, которых он не сказал.

— Колтон? — я произношу его имя, словно вопрос, который включает в себя столько всего разного. Мы собираемся это обсуждать? Мы будем это игнорировать? Почему ты продаешь дом?

— Я не пользуюсь им… — отвечает он на мой незаданный вопрос, скользнув по мне взглядом, прежде чем повернуться обратно к своим парням внизу. И то, как он это говорит, почти извиняясь, заставляет меня чувствовать, что своими поступками он хочет сказать мне, что сожалеет обо всем происходящем — о Тони, о возможном ребенке, о пространстве, в котором он нуждается.

Когда я не отвечаю, а просто терпеливо наблюдаю за ним, он поворачивается ко мне. Наши глаза смыкаются друг на друге, мы смотрим, не говоря ни слова, задавая невысказанные вопросы.

— Мне он больше не нужен, — объясняет он, наблюдая за моей реакцией.

И хотя между нами есть неразрешенная драма, то, что он только что сказал, говорит мне, что он увяз в этом всерьез и надолго. Что даже со всем, обрушившимся на нас за последнюю неделю, перевернувшим его мир с ног на голову, он продает единственное место, куда я поклялась никогда не возвращаться. Что я значу для него достаточно, чтобы он был готов избавиться от места, олицетворяющее его прежний образ жизни, полный соглашений и необремененных условий.

— О… — это все, что я могу сказать, потому что теряюсь в словах, поэтому мы просто продолжаем смотреть друг на друга, стоя в этой комнате, которая все еще пахнет сексом. Вижу, как он размышляет, пытаясь понять, что сказать — как найти отсюда выход — поэтому решаю начать первой.

— Что у тебя на уме, Колтон?

— Просто думаю, — говорит он, поджимая губы и проводя рукой по волосам, — о том, что не понимал, как мне нужно было услышать твой голос сегодня на треке, пока он не прошел сквозь динамики наушников.

Нежный вздох удовлетворения исходит из каждой части меня, согревая изнутри и снаружи, сплетаясь с той властью, которую он и так имеет над моим сердцем. И прежняя я закатила бы глаза на его слова и сказала, что он пытается втереться мне в доверие, но прежняя я не нуждалась и не тосковала по Колтону так, как я нынешняя, не знала всего, что он мог предложить.

— Все, что тебе нужно было сделать, это позвонить мне, — тихо говорю я, протягивая руку и кладя ее поверх его. — Я обещала, что буду здесь в первый день твоего возвращения.

Он издает самоуничижительный смешок, качая головой.

— И что бы я сказал? Что был засранцем — ни разу не позвонил — но мне нужно, чтобы сегодня ты была со мной на трассе? — в его голосе слышится сарказм.

Я сжимаю его руку.

— Для начала, — говорю я ему, мой голос смолкает. — Мы договорились разобраться в нашем дерьме, привести головы в порядок, но я оказалась бы здесь в одно мгновение, если бы ты мне позвонил.

Он вздыхает, отворачиваясь к треку.

— Прости меня за то, что я сказал тебе… за то, в чем тебя обвинял… я вел себя как задница. — Из-за эмоций его голос дрожит, что делает его слова гораздо более покоряющими.

Не хочу испортить момент, но я должна дать ему знать.

— Ты причинил мне боль. Знаю, ты был расстроен и набросился на ближайшего к тебе человека… но ты ранил меня, когда я уже и так была разорвана на части. Мы изо дня в день боремся со своим прошлым, а потом происходит что-то вроде этого и… я… — я не могу подыскать верных слов, чтобы выразить это, поэтому просто не заканчиваю свою мысль.

Колтон подходит ко мне, берет за руку и нежно притягивает к себе, так что единственным барьером между нами становиться наша одежда.

— Знаю. — Прежде чем продолжить, он прерывисто вздыхает. — Я никогда не делал подобного раньше, Рай. Я пытаюсь разобраться в этом по ходу дела и, черт возьми, я знаю, моим оправданиям сто лет в обед и довольно скоро они будут ни к чему не годны, но… я охренеть как пытаюсь. — Он пожимает плечами.

Киваю ему, слова ускользают от меня, потому что он делает то, в чем никогда не был хорош: общается. И слова могут казаться ему маленькими шажками, но они укрепляют основание наших отношений.

Он наклоняется вперед и неожиданно целует меня в губы, прежде чем прошептать:

— Иди сюда. — Он упирается задом о стол, в то же время тянет меня к себе, так что я стою, прижимаясь к нему спиной, его ноги обхватывают мои. Прислоняюсь головой к его груди и чувствую глупое удовлетворение, когда он обнимает меня и крепко держит. Он кладет подбородок мне на плечо. — Спасибо за сегодняшний день. Никто раньше не делал для меня ничего подобного.

Его слова немного удивляют меня, но через минуту я понимаю его линию мышления и должна ее поправить.

— Бэкс, твоя семья, они делают такое постоянно. Ты просто не позволяешь себе увидеть это и принять.

— Да, но они же родственники, они и должны так себя вести. — Он замолкает, и хотя я не вижу его глаз, но чувствую, как работает его ум, и мне интересно, как именно он классифицирует меня. — А ты? Ты мой гребаный клетчатый флаг. — Я наклоняю голову в сторону ровно настолько, чтобы видеть, как на его губах расплывается крохотная улыбка, а на моих загорается полноценная. — Немного трудно привыкнуть к этой идее, когда я никогда не делал подобного раньше. Я должен привыкнуть к тому, что ты рядом со мной и ты мне нужна, и, будь я проклят, если это иногда не отбрасывает меня на несколько шагов назад, потому что эта тема про возможность любить и быть любимым пугает меня до смерти.

Черт возьми! Я снова потрясенно замолкаю от его попытки объяснить беспокойство, которое, уверена, щекочет внешние грани его души. Кладу руки поверх его рук, окружающих меня, и сжимаю их в молчаливом признании прогресса, который он пытается показать.

— Я не собираюсь убегать, Колтон, — говорю я решительным голосом. — Пока нет, но ты действительно причинил мне боль. Знаю, ты проходишь через много всякого дерьма, но черт возьми, если тебе сложно понять, то мне тоже иногда требуется пит-стоп. Я имею в виду, имея дело с тобой, как центром всеобщего внимания, женщинами все еще желающими тебя и ненавидящими меня, возможным… — я не могу закончить мысль, не могу заставить себя произнести слово «ребенок» или избавиться от внезапного едкого вкуса во рту.

— Привет, слон в гребаной посудной лавке. — Он издает громкий вздох, и его челюсть на моем плече напрягается.

Мне не хочется портить момент — разговор по душам нам нужен больше — но так как я неожиданно подняла эту тему, я бы предпочла поговорить о ней и покончить с этим.

— Что происходит с… этим? — я закрываю глаза и стискиваю зубы в ожидании ответа.

— Мне все равно, что она говорит о том, что я якобы сделал или не сделал, чего я не могу вспомнить. Я знаю, что он не мой, Райли.

Легкость и напористость, с которой он произносит слова, вселяют в меня надежду. А затем она сникает. Если он получил результаты, то почему не позвонил мне?

— Ты уже получил результаты анализов? — осторожно спрашиваю я, стараясь скрыть свою настороженность.

— Нет. — Он качает головой, и надежда, которая у меня оставалась, рушится полностью. — Я сдал тест два дня назад. Результаты придут в любой день. Но я знаю… я знаю, что он не мой. — И по его голосу, я не могу сказать, кого он пытается убедить больше: себя или меня.

— Откуда ты знаешь, Колтон, если не помнишь? — говорю я громко, расстроенная и нуждающаяся в том, чтобы это просто закончилось, нуждаясь в большем количестве эмоций от него, чем то, что я получаю. Делаю глубокий вдох и пытаюсь успокоиться. — Я имею в виду, даже если бы вы с Тони занимались… — Я останавливаюсь, не в силах закончить мысль, — …она сказала, что ты не пользовался презервативом. — Говоря это, мой голос так тих, и я ненавижу тот факт, что нам даже просто приходится это обсуждать. Ненавижу, что наш момент удовольствия снова разрушен внешним миром и последствиями нашего прошлого.

— Ты единственная, Рай… единственная женщина, с которой я не пользовался презервативом. Мне все равно, если ты думаешь, что я спал с ней, но я знаю, Райли… знаю, что использовал бы презерватив. — Слышу, как он умоляет меня поверить ему. Чтобы я поняла хоть каплю страха, испытываемую им перед перспективой иметь ребенка. Когда я не отвечаю, он отпускает меня и начинает ходить взад и вперед по комнате. Затишье пятиминутной давности сменилось чистым волнением — животному, запертому в клетке, нужно вырваться за ее пределы.

— Он не мой! — говорит он, повышая голос. — Нет ни единого гребаного шанса, что он может быть моим!

— Но что, если есть? — повторяю я, полностью осознавая, какой огонь разжигаю.

— Нет, — кричит он. — Черт! Все, что я знаю, это то, что я ни хрена не знаю! Ненавижу, что пресса следит за тобой и, черт возьми, запугивает. Ненавижу выражение твоего лица сейчас, говорящее, что ты, твою мать, сойдешь с ума, если это будет мой ребенок, даже если скажешь, что нет. Ненавижу долбаную Тони и все, что она представляет. Гребаную ложь, что она, черт побери, извергает о тебе, и на которую, по словам Чейз, я не могу ответить, потому что пресса будет преследовать тебя еще больше. Ненавижу, что я снова причиняю тебе боль… что собираюсь все испортить, потому что мое прошлое такое… — он закрывает глаза и распрямляет плечи, пытаясь обуздать свой гнев.

С этой борьбой я могу справиться. Он выпускает пар, я слушаю, а затем, надеюсь, боль в его глазах и груз на его плечах немного ослабнет, хотя бы ненадолго.

— У тебя и так достаточно забот. Тебе не нужно беспокоиться обо мне. — Говорю я ему, и все же мне нравится тот факт, что он расстроен последствиями, оказывающими на меня влияние.

— Не нужно? — спрашивает он с недоверием. — Это моя гребаная задача — присматривать за тобой, а сейчас я не могу даже этого, потому что все так хреново!

— Колтон…

— Клянусь Богом, я перевернул твою жизнь с ног на голову, а ты больше беспокоишься обо мне и мальчиках, чем о себе. — Он подходит ко мне, качая головой. Указывает на меня, и я смотрю на него в замешательстве. — Ты определенно гребаная святая, которую я не заслуживаю.

— Каждому грешнику нужен святой для равновесия обоих, — говорю я с ухмылкой.

Он тихо смеется и протягивает руки, ладонями обхватывая мое лицо. И хотя мы уже были вместе, мое тело мгновенно вибрирует от его близости, от желания, от потребности в нем. Его глаза смотрят на меня, намек на то, что он хочет сделать со мной, мелькает за бахромой ресниц.

— Боже, я охренеть как обгоню тебя. — За решительными словами на его губах появляется кривая ухмылка и он покачивает головой, будто все еще постигает глубину своих эмоций.

Сколько раз мое сердце может влюбляться еще сильнее в этого мужчину? Потому что снова непредсказуемость Колтона придает сказанным им словам еще большую остроту. Каждая клеточка моего тела трепещет от его слов.

Бесполезно пытаться бороться с влагой, скапливающейся в моих глазах, потому что эти слова значат для меня гораздо больше, чем просто «обгон». Они означают, что он пытается, извиняется за те времена, когда он облажается. И для человека, ранее закрытого от всех, он вручает мне ключ от замка и дает пропуск с полным доступом.

Тянусь свободной рукой и обхватываю его сзади за шею, притягивая к себе, потому что такой великолепный мужчина, как внутри, так и снаружи, слишком неотразим. Нежно его целую, проскальзывая языком между его губ, сплетаясь с его языком. Никакой спешки, просто ласковое, нежное принятие. Прошло всего несколько минут с нашего последнего поцелуя, но мне они кажутся целой жизнью. Когда поцелуй заканчивается, он прижимается лбом к моему лбу и я говорю:

— Я тоже обгоню тебя.

Губами чувствую его улыбку, и я знаю, что в этот момент он действительно понимает. На самом деле принимает тот факт, что я люблю его, и это такой образный луч света от моего темного ангела, что я хватаюсь за него, молча клянясь всегда помнить, что я испытывала здесь и сейчас.

Возможно, мы еще не все выяснили, возможно, не знаем, что ждет нас в будущем, но, по крайней мере, я знаю, что мы в этой гонке вместе.

— Пошли, — говорит он, потянув меня за руку. — Давай выбираться отсюда.

Направляемся к гаражу, где парни работают над машиной. Когда мы входим, Бэккет качает головой и ухмыляется нам. Быстро отвожу взгляд, потому что каждый парень в гараже точно знает, чем мы только что занимались. Идти по аллее стыда — это одно, но когда у вас есть аудитория, которая знает, что вы делали, ну… это намного более неловко.

Рядом со мной раздается смех Колтона, и он сжимает мои пальцы, переплетая их со своими.

— Что тут смешного? — бормочу я, все еще не сводя глаз с пола.

— Ты такая милая, когда краснеешь, — дразнит он. — Хотя я предпочитаю, чтобы краснели другие части твоего тела.

Мой рот открывается, и прежде чем я успеваю прийти в себя, его губы оказываются на мне. Нас окружает лязг инструментов, но все, что я слышу — это биение своего сердца. Это всего лишь дразнящий поцелуй по сравнению с тем, что мы делали ранее, но когда он отстраняется, после того, как целует кончик моего носа, уголок его губ искривляется в ухмылке.

— А это за что? — будто меня вообще волнует, каков ответ. Он может делать это со мной в любое время, в любом месте.

— Ты же знаешь меня, милая. Если они собираются глазеть, им нужно устроить достойное зрелище, верно? Кроме того, если это не было достаточно ясно раньше, я хочу, чтобы все здесь знали, что ты моя.

Мое сердце млеет от его слов, прежде чем с языка слетает саркастическое заявление.

— Предъявляем права, да?

— Детка, права уже давно у меня, — говорит он, останавливаясь, чтобы посмотреть на меня с ухмылкой. — В этом нет никаких сомнений.

Закатываю глаза и смеюсь над ним, продолжая идти.

— Пошли, Ас, — говорю я, оборачиваясь через плечо, — не можешь поддерживать темп?

Чувствую, как его рука шлепает меня по заднице.

— Ты, черт возьми, знаешь, что я могу поддерживать что и кого угодно, — говорит он, обнимая меня за плечи и наклоняясь так, чтобы его губы оказываются возле моего уха. — Свой член, тебя, прижатую к двери, свою выносливость, и любую другую вещь, которая может быть рассмотрена… но эти самые важные из них, не так ли? — он посмеивается, я качаю головой и восклицаю в изумлении.

Мы договариваемся, что Сэмми отгонит мою машину домой, а потом Колтон ведет меня на крытую парковку, где находится Секс. Не могу отрицать, что вид сексуального, как грех, автомобиля приносит с собой натиск более чем незабываемых воспоминаний, вызывающих ухмылку на моем лице. Перевожу свой пристальный взгляд с капота и смотрю на Колтона, его похотливая усмешка встречается с моей. Он поднимает брови, языком проводя по нижней губе, в глазах танцует озорство, он открывает для меня дверцу.

— Хороший выбор автомобиля для сегодняшнего дня, — говорю я ему, проскальзывая в роскошный салон.

— Он напоминает мне о тебе, а сегодня ты нужна была мне здесь, — говорит он, прежде чем закрыть дверь, поэтому я не могу ответить. И, может быть, это к лучшему, что не могу, потому что его простые слова так много значат для меня.

Детские шажки.

В течение нескольких секунд мы оказываемся на шоссе под витающие вокруг звуки группы «Dave Matthews Band», мурлыканье мотора окутывает нас и остервенелых СМИ, следующих за нами. Колтон смотрит в зеркало заднего вида, прежде чем взглянуть на меня из-под своих солнечных очков.

— Ты пристегнулась? — спрашивает он, и вдруг мой живот скручивается в узел, опасаясь того, что произойдет дальше.

У меня даже нет возможности ответить до того, как машина срывается вперед, двигатель набирает обороты, Колтон смеется, когда машина летит быстрее, чем пресса, преследующая нас. Чувствую прилив адреналина и на долю секунды могу понять его тягу к своему увлечению, но потом поднимаю взгляд, Колтон вливается и лавирует в транспортном потоке, и мое сердце поднимается к горлу, так как мир за пределами автомобиля превращается в размытое пятно.