Разрушенные

ГЛАВА 43

Пока мы едем по Броудбич, я волнуюсь и нервничаю, испытывая такую палитру эмоций. Ворота открываются прежде, чем мы их достигаем, и я даже не даю Бэккету шанса полностью остановиться, выбираюсь из машины и бегу к входной двери, где стоит Сэмми.

— Привет, Сэмми! — почти задыхаясь, говорю я, ожидая, когда он отойдет от двери.

— Разве вам не нужна следующая подсказка? — рокочет он низким голосом, у меня отвисает челюсть, плечи сникают, потому что я думала, что никаких подсказок больше нет. Думала, что вышла на финишную прямую и направляюсь к Колтону.

— Конечно, — выдавливаю я. Не раздумывая, резко прикрываю лицо, защищаясь от того, что Сэмми подбрасывает в воздух. В первую минуту я их не замечаю. Крохотные серебряные искорки отражаются в солнечных лучах, и тут меня осеняет. Каждая моя клеточка встает по стойке «смирно», а тело покрывается гусиной кожей. И кажется таким забавным, что этот сильный, устрашающий мужчина стоит под водопадом из блесток. Это бесценно во многих отношениях, ведь это блестки в воздухе.

Рыдание сдавливает мне горло, на лице Сэмми появляется улыбка, когда он протягивает мне коробку. Беру ее без слов, сердце бесстрашно падает вниз. Когда я открываю коробку, у меня нет шансов сдержать слезы, потому что внутри находится кофейная кружка, наполненная кубиками сахара.

Может, это и сентиментальность чистой воды, но мысль о том, что Колтон услышал меня в ту ночь, услышал, как я рассказываю ему о смысле песни Пинк, и сейчас сам говорит мне об этом в дополнение ко всем другим жестам, которые он сделал сегодня вечером, разрывает меня на части.

Освобождает, заставляя открыться, и награждает уродливой розовой кофейной кружкой, наполненной кубиками сахара.

— Итак? — спрашивает Сэмми, пытаясь подавить усмешку, вызванную моей эмоциональной реакцией на эту броскую подсказку.

— Ты назвал меня сладенькой, — говорю я ему дрожащим голосом и улыбаюсь.

— Умница! — смеется он и отступает в сторону, открывая мне дверь. — Последняя подсказка. — Поднимаю на него взгляд. — Идите туда, где вы с Вудом впервые это услышали.

— Спасибо, Сэмми! — бросаю я через плечо, как сумасшедшая бегу по дому к лестнице наверх. Сердце колотится, руки трясутся, голова идет кругом, я отчаянно хочу его увидеть, прикоснуться к нему, поцеловать, поблагодарить, но когда я выхожу на террасу — она пуста, если не считать сотен зажженных свечей, расставленных по всем мыслимым поверхностям.

Направляясь на верхнюю террасу, задыхаюсь от красоты нежных огоньков, мерцающих посреди темнеющего неба. Провожу пальцем по спинке шезлонга, слышу, как в динамиках над головой тихо звучат «Блестки в воздухе», и смеюсь.

— Гребаная Пинк. — Его веселый с хрипотцой голос омывает меня, удерживая в заложниках, и, как бы это ни пугало, я чувствую себя как дома.

— Гребаная Пинк, — повторяю я, поворачиваясь к Колтону — мужчине, которого люблю всем сердцем — стоящему передо мной, и лучи заходящего солнца позади него, ореолом нежного света омывают темные очертания его фигуры. Меня переполняет столько эмоций, когда я вижу, как он стоит там, засунув руки глубоко в карманы своих поношенных джинсов, на нем его любимая футболка, он небрежно прислонился плечом к дверному косяку, и эта полузастенчивая улыбка, от которой тает мое сердце, украшает его губы.

— Хорошо провела день? — небрежно спрашивает он, глазами скользя вверх и вниз по моему телу, он облизывает губы, сопротивляясь, чтобы не начать улыбаться в полную меру.

И, Боже, как я хочу броситься в его объятия и зацеловать до потери сознания, мое тело вибрирует от эмоциональной и физической потребности, такой сильной, что я сжимаю руками кофейную кружку, чтобы не сдаться.

— Меня вроде как отправили гоняться за призраками, но уверена, сейчас я там, где и должна быть.

— Хмм… — он отталкивается от стены и медленно идет в мою сторону, олицетворяя секс и много чего еще. — И где же это? — спрашивает он, выгнув бровь.

Его безразличие убивает меня, прожигая дыру, бушующим внутри меня огнем. Все, чего мне хочется, это поглотить этого мужчину. Этого человека, который сложил вместе мысли, слова и воспоминания о нашем с ним времени, аккуратно их для меня упаковал, чтобы я могла извлечь их одно за другим, позволяя помнить значение каждого из них. И что более важно — он помнил каждый из них. Для него они так же важны, как и для меня.

— Вот здесь, — выдыхаю я. — Мое место здесь, с тобой, Колтон. — Делаю шаг к нему — моей жажде, моему вечному наркотику — и протягиваю руку, чтобы прикоснуться к его щеке, когда все, чего мне на самом деле хочется, это притянуть его к себе и удерживать так вечность. — Спасибо, — говорю я ему, наши тела всего в нескольких сантиметрах друг от друга, но наши сердца, несомненно, связаны воедино. — У меня нет слов.

Он расплывается в улыбке и протягивает руку, чтобы поиграть с локоном, лежащим у меня на плече. Смотрю, как он глазами следит за пальцами. Тот факт, что он, кажется, нервничает из-за моего комплимента, делает его еще милее, а весь этот вечер намного более значимым.

Через мгновение его ярко-зеленые, полные эмоций глаза медленно возвращаются к моим, он слегка пожимает плечами.

— Ты самый бескорыстный человек из всех, кого я знаю. Я просто хотел показать тебе, как много это для меня значит. Хотел, чтобы мальчики были частью всего этого, чтобы они смогли показать тебе, как много это значит для них.

В сотый раз за сегодняшний день на глаза наворачиваются слезы, и я сглатываю комок в горле, глядя на этого мужчину, такого красивого изнутри и снаружи. Мужчину, которого я когда-то считала высокомерным, заботившимся только о себе. Мужчину, который доказал, что я не права.

Провожу подушечкой большого пальца по его щеке и улыбаюсь.

— Я в полнейшем шоке… потрясена… сколько сил ты вложил во все это. — На минуту опускаю глаза, чтобы унять дрожь в голосе. — Никто никогда не делал для меня ничего подобного.

Он наклоняется и нежно целует меня в губы. Пытаюсь углубить поцелуй, изголодавшись по нему, по звуку его вздоха, по теплу его прикосновений, но он отстраняется, целует меня в кончик носа, а затем прижимается лбом к моему лбу. Поднимает другую руку, чтобы, как и первой, запутаться пальцами в моих волосах, а ладонями обхватывают мой подбородок.

— Значит, я первый в своем роде, — говорит он, тепло его дыхания согревает мои губы.

— Да. — Я прерывисто вздыхаю, сердце колотится.

— Хорошо, потому что, Рай, я хочу быть твоим первым, последним и всем остальным. — Он делает ударение на каждом слове, будто ему больно их произносить.

Мое сердце сжимается, потому что надежды и мечты, которые я желала для нас, теперь стали возможны, но прежде, чем я могу по-настоящему понять реальность этого, он отклоняется назад и смотрит мне в глаза. Смотрит на меня так пристально, словно видит впервые, а потом задает вопрос, которого я не ожидаю.

— Почему ты любишь меня, Райли?

Встряхиваю головой и смотрю на него, в голове проносится столько мыслей, что я не могу произнести ни слова, поэтому только смеюсь. Он странно смотрит на меня, и я, воспользовавшись паузой, застаю его врасплох, хватаю за шею и притягиваю к себе.

Мои губы в мгновение ока оказываются на его губах, язык проскальзывает между его приоткрытыми губами и сливается с его языком. В сжатых губах чувствую его удивление, но в считанные секунды оно рассеивается, когда его руки тянутся ко мне, повторяя мои движения, и запутываются в моих кудрях, мы ускользаем в сладкую нежность поцелуя. Лаской языка, стоном удовольствия, безответной потребностью всегда желать от него большего — я показываю ему, почему люблю его.

И хотя мне этого мало, я отстраняюсь, ощущая его вкус на языке, и смотрю ему в глаза.

— Я люблю тебя, Колтон Донаван, по многим причинам. — Я вынуждена остановиться, потому что меня переполняют эмоции, и я хочу, чтобы он видел мои глаза, когда я буду ему это говорить, чтобы он точно знал, почему я чувствую то, что чувствую.

— Я люблю тебя за то, кто ты есть, за все то, кем ты не являешься, за то, откуда ты пришел и куда хочешь отправиться. — Гляжу на него, на человека, которого я так люблю, и позволяю себе чувствовать все, что я ему говорю. — Я люблю твою мальчишескую улыбку, скрывающуюся за ухмылкой плохого парня. Я люблю тебя, потому что ты впустил меня, отдал мне свое сердце, доверил свои секреты, и позволил увидеть ту сторону тебя, до которой никто не добрался… ты позволил мне быть твоей первой. — На последних словах мой голос срывается, а слезы наворачиваются на глаза, смотрю на него, переполненная эмоциями.

— Я люблю, что ты в восторге от сахарной ваты и сексуальных автомобилей. Люблю эту ямочку… — наклоняюсь и целую туда, где она скрывается — …и я люблю вот это, — говорю я, проводя рукой по его щетине. — И люблю чувствовать вот это, когда ты нависаешь надо мной, собираясь заняться любовью, — говорю я, сжимая его бицепсы, он напрягает их для меня и улыбается. — Но больше всего я люблю то, что здесь. — Наклоняюсь и целую его в грудь, где под моими губами бьется его сердце. На мгновение замираю, прежде чем взглянуть на него из-под ресниц и закончить, назвав самую важную из всех причин. — Потому что то, что здесь, Колтон, настолько чистое, доброе, нетронутое и такое невероятно красивое, что лишает меня дара речи, как это случилось сегодня… как происходит сейчас.

Он пристально смотрит на меня, на его челюсти пульсирует мышца, он пытается принять все, что я только что ему сказала. Наши глаза не отрываются друг от друга, души обнажены, а сердца настолько впитывают все, что есть в каждом из нас, что мы теряемся в наших невысказанных словах.

В мгновение он притягивает меня к себе, обнимает и крепко сжимает.

— Черт, я люблю тебя, — говорит он, зарываясь лицом в изгиб моей шеи, и я чувствую прерывистость его горячего дыхания, когда он пытается взять себя в руки.

Отчаяние в его прикосновениях и словах скрепляет все между нами, когда мы цепляемся друг за друга.

— Вот это я и имел в виду, — бормочет он, прижимаясь поцелуем к моей шее, его губы шепчут мне на ухо. — Сегодняшний вечер должен был быть твоим — только твоим — и все же ты стольким меня одарила, что сейчас я едва могу дышать.

Он отклоняется назад, и эмоции в его глазах такие всепоглощающие. Маленький мальчик, взрослый мужчина и мятежный негодник — все они сейчас смотрят на меня, говорят, что любят. Он делает глубокий вдох и сглатывает.

— Невозможно быть рядом с тобой, Рай, и остаться к тебе равнодушным. Ты почти все время лишаешь меня дара речи и заставляешь мой чертов желудок скручиваться в узлы. — Он качает головой, и я улыбаюсь, тронутая его комплиментами. Он протягивает руку и убирает прядь волос с моего лица. — Ты любила меня в самые темные минуты моей жизни, — шепчет он, и у меня перехватывает дыхание.

Суровая реальность его слов заставляет мурашки бегать по моей коже, я лишаюсь дара речи. Его глаза блестят от слез, он прикусывает нижнюю губу, прежде чем найти слова, чтобы закончить свои мысли.

— Ты любила меня, когда сам я себя ненавидел. Когда оттолкнул тебя и пытался причинить боль, чтобы ты не смогла увидеть… все из моего прошлого. Ты приняла мой страх и полюбила меня за него. — Он качает головой. — А потом схватила за яйца и сказала, что именно не подлежит обсуждению. — Мы оба смеемся над его словами, легкомыслие фразы позволяет нам изгнать часть сдерживаемой энергии из этого разговора, неожиданно ставшим напряженным.

— Да, кстати, это по-прежнему в силе, — говорю я ему с ухмылкой, и он наклоняется и касается губами моих губ.

— Я… — вздыхает он. — Рай, ты дала мне так много, черт возьми, и сегодня я просто хотел, чтобы ты знала, что я понимаю. Что сейчас я это принимаю и чувствую это в ответ. — Он проводит рукой по волосам и на мгновение закрывает глаза, после чего на его губах появляется застенчивая улыбка, которую я так люблю.

Он начинает говорить, но затем останавливается, чтобы освободиться от эмоций, заглушающих его слова, прежде чем посмотреть на меня и встретиться со мной взглядом.

— Ты дала мне надежду, когда я думал, что безнадежен. Ты научила меня, что вызов может быть чертовски сексуален, что твои округлости определенно мой криптонит, и к черту блондинок, потому что брюнетки намного веселее. — Я смеюсь, наслаждаясь возвращением моего высокомерного плохого мальчика, он трет лицо руками, и царапающий звук по щетине разносится в воздухе. — Я, черт возьми, как-то бессвязно бормочу… бессмыслица какая-то, так что потерпи.

— Я бы не хотела быть нигде больше, Колтон, — говорю я ему, когда он ведет меня к шезлонгу. Сажусь, а он садится на корточки передо мной, его тело между моими бедрами, руки на моей талии.

— Рай, я спросил тебя, почему ты меня любишь, но на самом деле я хотел рассказать тебе о всех причинах, по которым я люблю тебя. Мне важно знать, что ты не сомневаешься в моих чувствах к тебе… потому что, черт возьми, Рай, ты выбила почву у меня из под ног. Ты была единственной, кого я никогда не хотел — никогда не ожидал увидеть в своей жизни — и, забери меня ад, если сейчас я смогу жить без тебя. — Он смеется над своим признанием, а моя улыбка становится шире. — Ты испытываешь меня, искушаешь, заставляешь смотреть в глаза правде, с которой я не хочу сталкиваться, и ты чертовски упряма, но, Боже, детка, я не хочу, чтобы ты была другой. Не хочу, чтобы другими были мы. — Он кладет руки мне на плечи, большие пальцы ласкают впадинку между ключицами, качает головой и продолжает:

— Кажется, я всегда знал, что ты значила для меня гораздо больше… но я понял, что влюбился в тебя, в тот вечер на благотворительном мероприятии «Дети сейчас»… ты стояла в саду и подталкивала меня пойти на риск… — его голос срывается от волнения, вызванного воспоминаниями о той ночи.

— А потом у нас был секс на Сексе, — добавляю я со смехом, а из глубины его горла доносится чертовски сексуальный стон.

— Черт, Рай, лестницы, капоты и сахарная вата — я никогда не смогу избежать мыслей о тебе, — протяжно говорит он.

— Это был мой план с самого начала, — поддразниваю я с ухмылкой.

— Неужели? Все это время ты играла со мной?

— Ага, — говорю я. — Но ненавидишь игру, а не игрока, верно? — смеюсь я. — Добро пожаловать в высшую лигу, Ас. — Фраза срывается с моего языка в мгновение ока, и мой сарказм вознаграждается улыбкой, которую я так люблю, широко расплывающейся по его губам. Он качает головой, наклоняется, дразня мои губы своими, и удивляет меня, углубляя поцелуй. Его язык искушает и дразнит, желание скручивается в спираль, сжимая каждый мускул к югу от моей талии, прежде чем он отстраняется.

— Видишь, — шепчет он, — за это я тебя и люблю. Дело не в больших жестах, которые ты делаешь, а в миллионах гребаных мелочей, о которых ты даже не подозреваешь. Ты заставляешь меня смеяться, потому что знаешь, что мне неудобно говорить о подобном дерьме и трудно к такому привыкнуть. Что заставляешь меня увидеть мир в другом свете, где мороженое подают на завтрак, а блины на ужин. — Он качает головой и на мгновение опускает взгляд.

— И я люблю тебя за это, — говорю я ему. — Потому что независимо от того, насколько тебе неуютно выражать свои мысли, ты знаешь, что мне нужно их услышать, и ты пытаешься… черт, сегодня в парке ты просто ошарашил меня. Это было… ты… совершенство.

— Я далек от совершенства, Рай, — говорит он с самоуничижительным смехом.

Дотрагиваюсь до него, провожу рукой по его подбородку.

— Ты мое совершенство, Колтон.

Он нежно мне улыбается, внезапно его глаза становятся такими напряженными и серьезными.

— Нет, не думаю, что ты понимаешь, Рай, и я не знаю, как еще это сказать… — он тянется и снова берет мое лицо в ладони, удерживая голову дрожащими руками, так что я встречаюсь с ним глазами. — Я хочу быть твоим гребаным клетчатым флагом, Райли. Твоим пейс-каром, который будет вести тебя сквозь тяжелые времена, твоим пит-стопом, когда тебе нужен будет перерыв, твоей линией старта и финиша, твоей чертовой победной прямой. (Прим. переводчика: пейс-кар — специальный спортивный автомобиль, который используется в случае возникновения опасных ситуаций (аварийных, погодных) на трассе во время гонки).

Его слова лишают меня дара речи, подпитывая желание, возникшее у меня с нашей первой встречи. Как бы я ни старалась побороть это чувство в ту роковую ночь, я хотела быть его. Хотела гораздо большего, чем целоваться в коридоре за кулисами. Я хотела полноценную гребаную гонку.

— Твой приз, — размышляю я с мягкой улыбкой, вспоминая разговор на следующее утро после нашего первого раза, и я знаю, что он его помнит, потому что улыбается мне в ответ.

— Нет, — шепчет он, наклоняясь вперед и прижимаясь губами к моим губам. — Ты гораздо больше, чем приз, Райли. Призы не имеют значения, когда все сказано и сделано… но ты? Ты никогда не будешь не имеющей значения. — Чувствую, как его губы изгибаются в улыбке.

— Нет, ты и я, вместе… это сделает тебя моим, — говорю я ему с улыбкой, возвращаясь к памятному моменту из нашего прошлого.

— Неплохо, — соглашается он, откидываясь назад с дьявольской ухмылкой на красивом лице. — Моя очередь, — говорит он, облизывая губы, прежде чем на них возвращается улыбка. — Чью задницу я должен надрать, прежде чем смогу заявить официально? — говорит он со смехом, его слова вызывают во мне воспоминания.

Качаю головой, улыбаясь, его пальцы пробегают по моим рукам, а глаза бросают мне вызов вспомнить мою реплику. Его прикосновение отвлекает, но я помню. Хлопаю ресницами.

— Что заявить официально, мистер Донаван? — спрашиваю я и, встретившись с ним глазами, удивляюсь его пристальному взгляду.

— Это, Райли. — Выдыхает он. — Заявить это официально, — говорит он.

Я задыхаюсь, моя рука взлетает, прикрывая рот, когда я смотрю на сверкающее обручальное кольцо. Я так рада, что сижу, потому что мир движется вокруг меня как в тумане. Все, на чем я могу сосредоточиться — это находящийся передо мной великолепный мужчина, который просит сделать мой мир полным. Мир, который я никогда и не думала, что будет для меня осуществим.

Напоминаю себе дышать, хотя все еще себе не доверяю, чтобы правильно сформулировать слова, поэтому просто смотрю на него, тело покрыто мурашками, несмотря на тепло его любви, пульсирующей во мне. В шоке смотрю на него глазами, затуманенными от слез, и слегка киваю. Не отрываю от него взгляда, потому что вижу, что этот момент значит для него так же много, как и для меня.

— Заяви об этом официально вместе со мной, Райли, — говорит он уверенным голосом, но руки дрожат. Мне нравится, что он нервничает, что я так много для него значу, что он боится, как бы я не ответила «нет».

— Однажды я сказал тебе, что если не смогу произнести эти слова, то сделаю все, что в моих силах, чтобы доказать тебе, как я к тебе отношусь. Ну а теперь я могу сказать те слова, детка. Ты показала мне, как. Я люблю тебя. — Он смотрит мне в глаза, но я не могу отвести взгляд от его застенчивой улыбки, которая владеет моим сердцем. — Я люблю тебя такой, какая ты есть, и такой, каким ты делаешь меня. Мне нравится, что твоя искра остановила движущееся пятно. Что ты хочешь обгонять вместе со мной. Что мне больше не нужны супергерои, потому что вместо них мне нужна ты. — Он слегка качает головой и нервно смеется, прежде чем начать снова.

— Черт, мы уже прошли часть в радости и горе, в болезни и здравии, так что давай выполним и ту, где сказано пока смерть не разлучит нас. Раздели со мной жизнь, Райлс. Начни ее со мной. Закончи ее со мной. Дополни меня. Будь моей первой и единственной. Будь моей чертовой финишной прямой и моим гребаным клетчатым флагом, потому что Бог знает, я буду твоим, если позволишь. Выходи за меня замуж, Рай?

По нашим лицам текут слезы, и я так потрясена красотой его слов и излиянием его души, что не могу говорить, поэтому показываю ему. Наклоняюсь вперед и прижимаюсь губами к его губам, вкус соли смешивается на наших губах, когда я погружаюсь в поцелуй.

А потом я начинаю хихикать, все еще прижимаясь к его губам, меня переполняют эмоции. Я ничего не могу поделать. Отклоняюсь назад и смахиваю слезы, он смотрит на меня.

— Ты убиваешь меня, Рай… — его голос дрожит, в нем смешиваются раздражение и тревога. Он смотрит на меня — спрашивая, умоляя — и я понимаю, что без сомнения знаю ответ, но так его ему и не сказала.

— Да, Колтон. — Говорю я, мой голос повышается от волнения, и вновь появляются слезы. — Да, я выйду за тебя замуж.

— Слава Богу! — он вздыхает и качает головой, с абсолютным обожанием глядя на меня. Я по-прежнему смотрю ему в глаза, но он тянется ко мне, чтобы взять за руку. Он прерывает нашу визуальную связь и смотрит вниз, притягивая мой взгляд к тому, как он надевает мне на безымянный палец кольцо с ярко-желтым бриллиантом квадратной огранки, обрамленным бриллиантами поменьше.

Мы молча смотрим на него, и нас поражает грандиозность момента. Кольцо красивое и огромное, но и простое золотое кольцо сделало бы свое дело, потому что, когда я поднимаю взгляд, вижу свой настоящий приз. Темные волосы, зеленые глаза, щетина на подбородке и сердце, которое владеет мной: разумом, телом и душой.

— Я люблю тебя, — шепчу я.

— Я тоже тебя люблю, — говорит он и прижимается поцелуем к моим губам, а затем откидывает голову назад и смеется, прежде чем закричать во всю силу своих легких, — она сказала да!

Вздрагиваю от его крика, но потом все понимаю, когда слышу рев приветствий и бросаюсь к краю террасы. Когда я смотрю вниз, я так потрясена, видя, что все смотрят на нас из патио внизу. Все, кто был сегодня, включая наших родителей.

Они все кричат и свистят, а я только качаю головой и упиваюсь их счастьем. Машу им всем, вытягивая руку, чтобы показать кольцо и отпраздновать вместе с ними.

Смотрю на Колтона, и меня целиком поглощают эмоции. Я люблю его всем сердцем. Без всяких вопросов. Без сомнений. Без страха.

— Эй, Райлс, — говорит он, притягивая меня к себе. — Если они собираются пялиться… — он поднимает бровь и улыбается, видя кольцо на моей левой руке, лежащей на его бицепсе.

Я запрокидываю голову и смеюсь, прежде чем закончить фразу.

— Мы можем устроить хорошее шоу.

Он поднимает бровь.

— Черт, я люблю тебя, будущая миссис Донаван, — растягивает он слова, по моей спине бегут мурашки, улыбка расползается по губам, он наклоняется и целует меня.

Крики внизу достигают апогея, но я слышу лишь тихий стон Колтона. Все, что я чувствую — это все точки, где соприкасаются наши тела. Все, что я знаю, это то, что тепло, распространяющееся внутри, овладевает мной, становясь неизменным.

Все остальное исчезает.

Толпа внизу.

Внешний мир.

Потому что у меня есть все, что нужно, прямо здесь, в моих руках.

Единственное, чего никто из нас никогда не хотел, оказалось тем, без чего мы не хотим жить.

Друг без друга.