Разрушенные

ГЛАВА 26

Колтон

— Теперь они на тебе, Джекс? — спрашиваю я, наблюдая, как Скутер покупает в закусочной какую-то сладкую хрень на деньги, которые я ему дал. Шейн отказался. У засранца все еще зеленое лицо. Ему не следует ничего есть некоторое время, если не хочет, чтобы всё это вышло обратно.

Ах, эти сладкие воспоминания о тех временах, когда я был подростком и зажигал как чертова Рождественская елка. Не могу не посочувствовать ему, но, черт меня дери, если мне не смешно смотреть на этот обряд посвящения.

Джекс поправляет бейсболку, опускает биту и подходит ко мне.

— Да, на мне. — Он протягивает мне ладонь, и мы пожимаем друг другу руки. — Спасибо за… — он кивает подбородком в сторону Шейна.

— Без проблем. — Смеюсь я. — Его первый опыт общения с гребаной бутылкой не сравнится с моим, но я поговорил с ним.

— Спасибо. Рай передумала? Она не придет?

— Нет, — качаю головой, наблюдая за тем, как во время тренировки Рикки размахивается и выбивает мяч за пределы поля. Издаю свист, давая знать, что я его видел, он смотрит на меня и на его лице появляется самая чертовски милая ухмылка. Я знаю лучше, чем кто-либо, что признательность в любой форме проходит долгий гребаный путь. — Она передумала. Полагаю, у Зандера было тяжелое утро, поэтому она не хотела, чтобы он разгуливал перед носом у прессы. Поэтому мальчиков привез я, надеясь, что они последуют за мной.

Гребаные стервятники. Смотрю на стоянку, где припаркован Range Rover и вижу, что все они находятся там, их камеры висят на шеях, вытянутые объективы нацелены на меня; надеются поймать удачный кадр… будь я проклят, если знаю, какой именно, на детской-то игре малой Лиги. Но, черт возьми, они сохраняют дистанцию и не накидываются на меня, когда я с детьми, и это меня немного шокирует. С каких это пор у них появились чертовы манеры? Не то что бы я собирался делать что-то захватывающее за трибунами и плодить еще больше голословно мне приписанных, черт дери, незаконнорожденных детей. — Как бы то ни было… — я пожимаю плечами, — …похоже, это сработало.

Джекс смеется, глядя на толпу на стоянке.

— Думаешь? Безумие, чувак, жить с этим все время. Можно ли когда-нибудь к такому привыкнуть?

— Может ли машина ездить без колес? — самый глупый вопрос на свете, но это Джекс. Чувак классный. Присматривает за Рай.

— Верно, — кивнув, говорит он.

Мы с ним немного болтаем, прежде чем я отхожу, чтобы предоставить паразитам возле моей машины фотографии крупным планом, которые принесут им немного денег. Надеюсь, это будет держать их на расстоянии еще один чертов день.

Они атакуют меня своими гребаными камерами, когда я прохожу мимо, и мне требуются все силы, чтобы не ударить, потому что, черт меня возьми, я бы с удовольствием выпустил пар и отходил их как следует. Гребаная Чейз. Ее слова останавливают меня только потому, что Рай навредит, если я позволю сойти с ума безрассудному плохому мальчику, которого они подталкивают вырваться наружу своими гребаными вопросами о том, разлучница ли она.

Гребаные обещания. Шли бы они все к черту. Вот почему я никогда их не даю. По крайней мере не давал до Райли. Кто бы мог подумать, что настанет день, когда я превращусь в слабака и буду этим чертовски доволен.

Добавьте в ад еще один слой льда, потому что он стал чертовым полярным кругом из-за того дерьма, что она во мне меняет.

Я сказал ей, что попытаюсь стать лучше. Что б меня. Я и не знал, что мы угодим в этот дерьмовый ураган, который будет тянуть нас во все стороны, как при долбаном перетягивании каната.

До сих пор я неплохо справлялся. Не позвонил Тони и не порвал ее на части за тот хреновый фарс, что она устроила, бросив Райли на растерзание гребаным волкам, в попытке задеть меня. Но я знаю, если я это сделаю, то это докажет, что она добралась до меня. И для нее, это половина пути к победе.

— Так когда свадьба, Колтон?

— Тони знает, что сегодня ты с Райли?

— Ты уже выбрал имя для своего сына?

Еще один фотограф толкает меня сбоку, и я разворачиваюсь к нему, сжимая кулаки и скрежеща зубами.

— Отвали на хрен, мужик!

Райли. Райли. Моя гребаная Райли. Я должен повторять это снова и снова, чтобы помочь себе игнорировать их дерьмовую ложь и не потерять самообладание.

По крайней мере, парень отступает, чтобы я мог открыть чертову дверцу. Благодарю Бога за дорогие машины, потому что в ту минуту, когда я захлопываю дверь, звук стихает, а тонированные стекла не позволяют камерам запечатлеть меня на грани срыва. Как бы мне ни хотелось посидеть здесь и успокоиться, мне это ни за что не удастся сделать, учитывая окружающий меня цирк.

Мотор ревет и я надеюсь, это станет для них охрененным намеком и они отвалят, если не хотят, чтобы я их всех передавил. Еще один оборот двигателя и медленный задний ход заставляют всех разбежаться по своим машинам, чтобы они смогли меня преследовать.

Боже правый.

Драма, прошу, следуй, твою мать, за мной. Если бы я прилепил дурацкие наклейки на бампер своей машины, вот что бы там было написано.

Мотор снова ревет и я проверяю детей, прежде чем быстро покинуть парковку. Избавляюсь от сумасшествия, когда сбрасываю с хвоста большинство автомобилей прессы, пролетая светофор при смене с желтого сигнала на красный. Наконец-то я вздыхаю с облегчением, могу насладиться минутой умиротворения, напевая «Best of You», звучащую по радио, а потом смотрю на свой телефон.

И воздух, которым я только что стал дышать свободно, вышибает из меня нахрен. Моя нога колеблется на педали газа, как у гребаного водителя-новичка из-за сообщения, виднеющегося на экране.

Запечатанный конверт лежит на моем столе. Результаты пришли. Позвони мне.

Все мое тело цепенеет: легкие, сердце, горло, всё. Смотрю перед собой, пальцы белеют, хватаясь за руль в попытке справиться с натиском эмоций, похоронивших меня заживо.

Заставляю себя дышать, моргать, думать. В тот момент, когда моя голова приказывает телу двигаться, сворачиваю с полосы движения, заставляя других водителей истошно жать на клаксоны. Съезжаю на ближайшую подъездную дорогу, которую вижу, ведущую к стоянке торгового центра, и давлю на тормоз.

Беру телефон, чтобы позвонить адвокату, но кладу его на место, закрываю глаза и пытаюсь справиться с нервной дрожью, внезапно пронзающей меня. Вот и всё. Ответ на другом конце линии будет либо моим самым большим провалом, либо величайшим облегчением.

Я больше не чувствую себя таким чертовски уверенным как раньше в том, что это не может оказаться правдой. Делаю вдох, бью кулаком по приборной панели, образно беру себя за яйца и хватаю телефон.

Каждый гудок уничтожает меня. Это все равно, что ждать, когда из-под твоих ног выбьют стул, на котором ты стоишь с петлей на шее.

— Донаван.

Мне требуется минута, чтобы ответить.

— Привет, Си Джей. — Мой голос звучит так чертовски чужеродно, словно я маленький ребенок, ожидающий своего наказания.

— Ты готов?

— Боже правый, скажи мне уже, ладно? — рявкаю я.

Он посмеивается, и я слышу звук рвущейся бумаги. Ему-то, черт возьми, хорошо смеяться, а мое сердце сейчас нахрен выпрыгнет, в голове бьют в набат, а нога подпрыгивает на коврике. А потом я слышу выдох Си Джея.

— Ты в порядке.

Никак не могу понять, правильно ли его расслышал.

— Что?

— Она солгала. Ребенок не твой.

Вскидываю кулак в воздух и кричу. Сжимаю голову обеими руками, когда адреналин ударяет по мне в полную силу, руки дрожат, а на глаза наворачиваются чертовы слезы. Я даже еще не могу переварить услышанное. Знаю, что говорит Си Джей, но не слышу его, потому что сердце колотится в ушах от адреналина, который бьет по мне, как перед началом гонки. Поднимаю руку, собираясь провести ею по волосам, но замираю на пол пути, чтобы стукнуть по рулю, прежде чем потереть лицо, потому что я так ошеломлен… так переполнен гребаным облегчением, что не могу удержать ни одной ясной мысли, кроме одной.

Он не мой.

Я не испортил жизнь бедной душе, запятнав ее своей кровью.

Родившейся от такой манипуляторши, как Тони.

— Ты в порядке, Вуд?

Мне требуется минута, чтобы сглотнуть и обрести голос.

— Да, — вздыхаю я. — Лучше, чем в порядке. Спасибо.

— Попрошу Чейз выпустить пресс-релиз для…

— Я всё улажу, — говорю я ему, не желая ничего больше, кроме как заставить стервятников взять все свои слова обратно и ненадолго убрать свои чертовы навязчивые камеры из нашей жизни. Позволить Райли адаптироваться к моей сумасшедшей жизни, пока мы обретаем наше равновесие.

Ну вот опять. Думаю о том, чтобы обрести гребаное равновесие и о нашем с ней будущем и прочей херне. Мой гребаный криптонит.

Черт возьми.

И тут меня озаряет.

Райли.

Нужно ей об этом рассказать.

— Еще раз спасибо, Си Джей, мне надо позвонить… мне пора.

Отключаюсь и тут же начинаю набирать Райли, но руки так сильно дрожат от адреналина, мчащегося вместе с кровью, что на секунду я останавливаюсь.

И тогда понимаю, что прежде чем говорить с Рай, хочу покончить с этим раз и навсегда. Мне хочется позвонить ей и начать разговор с чистого листа, сказать, что все позади. Ребенок, Тони, ложь — все завершилось, окончательно и, черт возьми, бесповоротно.

Делаю глубокий вдох, набирая номер, который раньше был таким привычным, но теперь заставляет мою кровь просто вскипать.

— Колтон? — мне нравится, что она удивлена, что я застал ее врасплох.

Время вводить мяч в игру.

— Тони. — Мой голос ровный, без эмоций. Больше я ничего не говорю. Мне хочется, чтобы она изнемогала. Хочется, чтобы гадала: знаю я или нет. Она достаточно смелая, чтобы врать мне в лицо, давайте посмотрим, будет ли она продолжать эту чертову шараду или выложит свои карты на стол.

Потому что, будь я проклят, если тест на отцовство — не мой туз в рукаве.

— Привет, — говорит она так тихо, что я не могу понять, она робеет или пытается казаться соблазнительной.

От обоих вариантов у меня сводит желудок.

Кусаю щеку, пытаясь понять, куда направить этот разговор, потому что, как бы я ни хотел заставить ее страдать, я просто хочу, чтобы она ушла. Sayonara, adios, все чертовы до свидания. Она прочищает горло, и я знаю, тишина убивает ее.

Хорошо.

— Колтон, — снова произносит она мое имя, и мне приходится прикусить язык, позволяя ей страдать. — Тебе что-то нужно? Я… я удивлена услышать тебя…

— Правда? Удивлена? — мой голос пропитан сарказмом, словно мотор маслом. — С чего бы это вдруг?

Она начинает заикаться, но ни одно из ее слов не идет дальше первого слога.

— Брось, Тон. Просто скажи мне одну вещь. Почему?

Когда, черт возьми, она стала такой? Когда превратилась из моей возлюбленной в колледже в коварную, манипулирующую сучку на другом конце линии? Какого черта я упустил?

— Почему? — спрашивает она, растягивая слово. Мы так долго были друзьями, что я могу распознать эту уловку. Она выискивает зацепку, за которую можно ухватиться, повернуть в свою сторону и использовать то, что я собираюсь ей сказать в качестве способа манипуляции.

А я сыт по горло. Невинные сцены закончились давным-давно, когда дело дошло до ее проклятой лжи. По крайней мере, теперь я могу ее распознать. После того, что она сделала с Рай? А теперь пытается сделать и со мной?

Твой ход, дорогуша.

— Да, почему? — отрезаю я. — Потому что сквозь твои идеальные белые зубы выходит, твою мать, ложь. Ты воспользовалась моим несчастным случаем…

— Колтон, я не пыталась…

— Заткнись нахрен, Тони! Мне плевать на твои жалкие оправдания! — кричу я на нее, потому что я в ударе и будь я проклят, если не испытываю кайф, выпуская все это наружу. Весь свой гнев, страх и неуверенность, которые правили моей гребаной жизнью последние несколько недель. Оставив меня в чертовски дезориентированном беспорядке, словно я вслепую въехал в дым на месте аварии в надежде, что переберусь на другую сторону через угнетающую чертову дымку. — Ты не пыталась что?

Мой гнев съедает меня изнутри. Мне нужно двигаться. Нужно освободиться хоть от какой-то его части, поэтому я толкаю дверь Ровера и начинаю ходить взад и вперед, вцепившись свободной рукой в волосы, ногами выбивая пыль из гребаной земли.

— Ты не пыталась использовать несчастный случай — мою невменяемую голову — как средство получить то, что хотела? Сказать, что я трахнул тебя, когда ничего не было? Заманить в ловушку, чтобы я стал папочкой твоего внебрачного ребенка? Насколько это хреново? Что за кусок дерьма так поступает, Тон? А? Можешь ответить, почему женщина, которую я когда-то знал — была моим другом хренову тучу времени — могла опуститься так чертовски низко, чтобы использовать ребенка в попытке меня вернуть?

Сейчас на этой стоянке недостаточно места, чтобы помочь мне успокоить чертову ярость, бурлящую в моих венах, потому что чем больше я думаю об этом — о том, что она пыталась со мной сделать — тем сильнее растет мой гнев.

Чертовски хорошо, что она молчит, говорю я себе, когда она не отвечает ни на одно мое слово. Слышу на другом конце провода лишь хныканье.

— Подумать только, раньше ты была мне небезразлична. Чертовски невероятно, Ти. — Я качаю головой и вбираю в себя огромный глоток воздуха. — Так ты обращаешься с людьми, которых, как утверждаешь, ты любишь? Используешь ребенка в качестве манипуляций? Обманываешь, чтобы заполучить любовь?

— Ты получил результаты. — Это не вопрос, лишь тихое утверждение, произнесенное устрашающе спокойным голосом.

Она знает.

— Да, я получил их. — Спокойная сталь в моем голосе должна заставить ее бежать и искать гребаное укрытие.

— Однажды ты меня поимела, Тон. Я разрулил это как можно мягче, так как наши семьи дружат. — Прислоняюсь спиной к Роверу и продолжаю мотать головой, пульс грохочет, дыхание учащенное. — Но тебе на это, очевидно, было наплевать, потому что ты поимела меня снова. Пыталась погубить меня единственным способом, который, как ты знаешь, может сломить меня сильнее всего на свете. Поэтому предлагаю выслушать меня внимательно, потому что я скажу это только один раз. Я, твою мать, с тобой покончил. Не связывайся со мной. И даже не смей, твою мать, связываться с Рай. А семейные дела? — я смеюсь, и, черт возьми, не потому, что чувствую себя счастливым. — Полагаю, у тебя будет желудочный грипп или какая-то другая причина не присутствовать на мероприятиях. Поняла? Ты была моим другом, а теперь ты просто… ничто.

— Прошу, выслушай, — умоляет она, и ее голос — голос, который раньше что-то для меня значил — никак на меня не влияет. Совсем. — Не будь таким холодным…

— Холодным? — кричу я на нее, мое тело трясется от гнева. — Холодным? Холодным? Приготовься к гребаной полярной зиме, потому что между нами все кончено. Ты мертва для меня, Тони. Больше мне нечего сказать. — И я отключаюсь, несмотря на рыдания, доносящиеся с другого конца. Разворачиваюсь и опираюсь руками на машину, переваривая все. Пытаюсь понять, как друг детства могла так поступить со мной.

И понимаю, что это не имеет никакого значения. Все «почему», все «за что». Ничего из этого.

Потому что сейчас у меня есть Рай.

Чёрт возьми. Я так погрузился в себя и то, что только что сделал, что забыл, причину своего поступка.

Райли.

Сажусь в машину, возясь с телефоном, и мне требуется секунда, чтобы отыскать ее в списке последних звонков. Гудки идут, но у меня чертовски не хватает терпения.

— Ну же, Рай! — ударяю кулаком по рулю, гудки доносятся из динамиков автомобиля.

— Привет! — смеется она.

Этот звук. Боже правый, беззаботный звук ее голоса хватает мое гребаное сердце и сжимает его так сильно, что я чувствую, что не могу дышать. Это похоже на то, что внезапно, все дерьмо, связанное с Тони и аварией ушло, и хотя мне не хватает воздуха, но я чувствую, что впервые за долгое время могу дышать. Это то, что я должен чувствовать? Гребаную ясность и прочее дерьмо?

Начинаю говорить и не могу. Какого хрена? Будто мне хочется рассказать ей все сразу, но я не могу придумать, с чего начать. Начинаю смеяться, как сумасшедший, потому что только сейчас я понимаю, что нахожусь посреди какого-то дерьмового торгового центра.

— Ты в порядке? — спрашивает она таким сексуальным голосом.

— Да, — я задыхаюсь от смеха. — Я просто…

Из динамиков громко и ясно доносится хихиканье, и я перестаю говорить. Это Зандер, и это первый раз, когда я слышу его смех. Звук режет меня, черт возьми, словно нож по филе. Клянусь Богом, я не могу быть большей девчонкой со своими эмоциями, расточаемыми по всей гребаной парковке.

— Иди возьми свою перчатку с заднего двора, и мы начнем, хорошо? — слышу, как он соглашается. — Извини, ты собирался рассказать мне, что такого смешного произошло.

И собираюсь начать говорить, хочу рассказать ей о результатах теста, когда слышу звук, который столь ужасен, что проникает в грудь и разрывает мое ожесточенное сердце.

— Какого хрена там происходит? — я не могу произнести это достаточно быстро, потому что, несмотря на пронзительный крик, словно это кричит раненый зверь, борющийся за свою жизнь, по телефону я все еще слышу, как движется Райли.

Мой желудок сводит от этого гребаного звука и ее проклятого молчания.

— Рай? Скажи мне, что происходит. Рай?

— Нет, нет, нет, нет! — повторяет она, и в ее голосе есть что-то такое — страх, недоверие и шок, смешанные с неповиновением — от чего по моему позвоночнику прокатывается озноб, и я тут же завожу машину и жму на газ.

— Проклятье, Рай! Поговори со мной. Какого хрена случилось? — кричу я в телефон, меня охватывает паника, но я слышу только ее тяжелое дыхание. А затем всхлип. — Райли!

— Вы не можете его забрать! — говорит она устрашающе спокойным голосом, который звучит далеко не так и заставляет меня подрезать какого-то бедного ублюдка, едущего рядом со мной.

— Кто там, Рай? Скажи мне, детка, прошу, — умоляю я, страх, испытанный мною в детстве, желчью разливается во рту. Страх охватывает каждый мой гребаный нерв. Я с усилием решаю, стоит ли отключиться и позвонить 911, но это означало бы, что я не буду ее слышать, не буду знать, все ли с ней в порядке.

— Ты, гребаная сука! — это все, что я слышу, прежде чем она кричит от боли и телефон замирает.

— Нет! — кричу я и бью рукой по рулю. Зрение затуманено, когда я пытаюсь набрать нужные цифры на телефоне, пальцы так чертовски сильно дрожат, что я набираю 911 только с третьей попытки.

— 911. Что у вас случилось? — отвечает бестелесный голос.

— Прошу, помогите им. Они кричат и… они кричат! — умоляю я.

— Кто кричит, сэр?

— Райли и Занд… — я не могу, черт побери, мыслить ясно; холод разливается по моим венам, и моя единственная мысль — мне нужно до них добраться, поэтому я даже не понимаю, что несу несусветную чушь. — Прошу, там кто-то есть и…

— Сэр, как вас зовут? Какой у вас адрес?

— Ко… Колтон, — заикаюсь я, понимая, что даже не знаю адреса. Только улицу. — Свитзерленд Авеню.

Ох, черт. Ох, черт. Держись, детка. Держись. Я уже еду. Это все, что я снова и снова повторяю у себя в голове, меня трясет.

— По какому адресу, сэр?

— Я не знаю, вашу мать! — кричу я на оператора 911. — Тот дом, возле которого ошивается чертова куча папарацци. В доме больше никого нет, кроме нее и маленького мальчика. Пожалуйста! Быстрее.

И когда я перевожу взгляд на дорогу, завершая звонок, мне приходится ударить по тормозам, так как впереди меня маячит знак с гребаными дорожными работами.

— Черт! — кричу я, вцепившись в руль, словно в чертов спасательный круг.

Райли.

Моя единственная мысль — о ней.

Райли.

Прошу, Господи, нет.