Разрушенные

ГЛАВА 37

Не могу удержаться от смеха, испытывая нежность, когда Колтон заканчивает объяснять про алфавит, о котором упомянул ранее. Беззаботный голос Колтона успокаивает меня, заставляет вспомнить мрачные дни в больнице, когда все, чего я хотела, это снова услышать этот звук, и вопрос слетает с моих губ прежде, чем я успеваю подумать.

— Мы можем позавтракать мороженым?

Рука Колтона застывает на моем бедре, у него вырывается смешок.

— Что? — мне нравится то, как он сейчас выглядит. Беспечным, беззаботным и не обремененным секретами, которых больше нет между нами.

Улыбаюсь ему, он лежит на боку рядом со мной, я подкладываю подушку под спину и облокачиваюсь на нее, вздыхая, он все еще смотрит на меня с весельем в глазах. Над головой разносится музыка, я пожимаю плечами, внезапно чувствуя себя глупо из-за своего вопроса. Просто такое чувство, что ход событий завершил полный цикл. То, что я говорила, что хочу сделать, что нужно сделать, сдержать обещания, данные мной, когда он лежал на больничной койке.

— Да, мороженое на завтрак, — говорю я ему, морщась, когда двигаюсь, мои трусики натягивают повязку на новой татуировке — татуировке, из-за которой мама меня убьет, когда узнает. Но внезапный испуганный взгляд в его глазах отвлекает меня от моих мыслей и заставляет наклониться вперед, чтобы посмотреть на него ближе, любопытствуя, что стало причиной. Мгновение он смотрит на меня, а затем, несколько раз моргнув, словно пытаясь что-то понять, лишь качает головой и улыбается мне, растопляя мое сердце и подтверждая, что у меня нет абсолютно никаких сожалений.

Сожалений о том, что я с ним и просто желая доказать, сделав татуировку.

О взлетах и падениях, которые пережили наши отношения, перетерпели, выстояли и стали еще крепче.

Ни о чем из этого, потому что это привело к тому, где мы находимся — здесь, сейчас.

Совместному исцелению и любви друг к другу.

К первым шагам к нашему будущему.

Он подпирает голову рукой, согнутой в локте, и кривит губы.

— Ну, что женщина хочет, то она и получит.

— Мне нравится, как это звучит, — говорю я, качнув бедрами, — потому что у меня уйма желаний, мистер Донаван.

— Да неужели? И каких же? — он приподнимает брови, сладострастная улыбка появляется в уголке его губ, он наклоняется и нежно целует край моей повязки. Смотрит на меня снизу вверх, страсть и много чего еще пляшет в глубине его глаз, когда он неспешными поцелуями прокладывает путь вверх по моему телу, пока его губы не оказываются в сантиметре от моих.

И Боже мой, хочу ли я наклониться и попробовать на вкус эти губы и почувствовать, как моя кожа оживет под его прикосновениями? Но я решаюсь на еще одну просьбу, прежде чем раствориться в нем, на нем.

— А на ужин я хочу…

— Блины. — заканчивает фразу Колтон. — Мороженое на завтрак и блины на ужин. Я помню, как ты это говорила. — Его голос наполнен благоговейным трепетом, а мое сердце воспаряет от осознания того, что он слышал меня, когда был без сознания в больнице. Смотрю, как он пытается все осмыслить, слегка покачивая головой. — Ты много чего говорила, — шепчет он, склоняясь ближе к моим губам, но не касаясь их, и я знаю, он улыбается, потому что вижу морщинки вокруг его глаз.

— Итак, наше меню на завтра заплан…

Колтон наклоняется вперед и захватывает мой рот своим в нежном поцелуе.

— Пора помолчать, Райлс, — говорит он, отклоняясь назад и глядя на меня глазами, в которых отражаются веселье и беззащитная любовь.

— Колтон, — говорю я, выгибая спину в попытке коснуться грудью его обнаженной груди, потому что все в моем теле в этот момент отчаянно жаждет его прикосновений, его вкуса, связи между нами. И когда он остается неподвижным и не двигается, я протягиваю руку и хватаю его за шею, пытаясь притянуть к себе, но он не двигается.

Он лежит, не шевелясь, пристально глядя на меня. И впервые я понимаю, что он имел в виду, когда сказал, что я первая, кто по — настоящему его увидел — заглянул в глубины его души — потому что сейчас мне нечего от него скрывать. Абсолютно нечего. Наша связь так сильна, так неопровержима.

Сегодняшний вечер был очень эмоциональным, больше для него, чем для меня, но мое тело гудит, жаждая физического освобождения. Вибрирует от желания, и все, чего я хочу — это он.

— Райли… — единственное слово, мое имя — мольба на его губах, которое каждый раз проникает в самые глубины меня.

— Никаких Райли, — умоляю я, наблюдая, как беспокойство вытесняет желание из его глаз. Обхватываю ладонями его щеки и держу так, чтобы он смог меня услышать. — Я в порядке, Колтон.

— Я так боюсь, что причиню тебе боль… — его голос стихает, и беспокойство, переполняющее его, затягивает каждую частичку меня приливной волной его любви.

— Нет, милый, нет. Ты не сделаешь мне больно. — Наклоняюсь вперед и касаюсь губами его губ, а затем отстраняюсь, чтобы снова посмотреть ему в глаза. — Мне больно от того, что ты не хочешь быть со мной. Это уничтожает меня. Ты нужен мне, Колтон, каждая сторона тебя — физическая и душевная. После сегодняшнего вечера, после того, как мы избавились от всего, что нас разделяло, мне нужно поделиться этим с тобой. Соединиться всеми возможными способами, потому что это единственный способ показать, что я к тебе испытываю. Показать, что ты со мной делаешь.

Слышу его дрожащий выдох за мгновение до того, как жар касается моих губ. Его рука сжимает мое предплечье, а затем смягчает свою хватку, будто ему одновременно хочется и не хочется. Он смотрит на меня, на его лице написана нерешительность. А затем на его челюсти начинает пульсировать мышца — последний признак сопротивления, потому что желание, затуманившее его глаза, говорит мне, что решение уже принято.

Никогда не думала, что вкус победы может быть так сладок, когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня.

Его губы мягко касаются моих, раз, другой, а затем язык проникает внутрь и сливается с моим. Он скользит руками по моей спине и прижимает меня к себе, пока наши языки кружат в соблазнительном танце. Его руки пробираются мне под футболку, дразнят обнаженную кожу, он стягивает ее через голову.

Тихий вздох срывается с моих губ, когда наши губы расстаются, пока футболка касается моего лица, а затем наши губы снова находят друг друга. Отпускаю его волосы на затылке и провожу ногтями по твердым мускулам бицепса, его тело реагирует, напрягаясь от моего прикосновения. Гортанный стон, доносящийся из глубины его горла, заводит меня, соблазняет, заставляет желать и нуждаться в большем.

Желание скручивается в спираль, а желание увеличивается с каждой секундой, мои бедра сжимаются, дыхание учащается.

— Колтон, — бормочу я, когда его губы скользят вниз по моей щеке к местечку наслаждения прямо под ухом, контакт, заставляющий меня выгнуть спину и громко застонать, распространяет тепло по жаждущей плоти. Его руки скользят по моим ребрам и обхватывают грудь, уже отяжелевшую от желания. Ощущения спиралью пронизывают меня, а затем проходят сквозь каждую клеточку.

— Черт, Рай, ты испытываешь мужское самообладание. Я жаждал вкуса твоей сладкой киски. Звука, что ты издаешь, когда мой член погружается в тебя. Ощущения, что ты рядом со мной.

Он стонет, когда я просовываю руки под его шорты и сжимаю его разгоряченную плоть. И как бы ни были зажигательны его слова, как бы они ни воспламеняли огонь, уже вырвавшийся из-под контроля, в его прикосновении чувствуется особая нежность, резко контрастирующая с ясностью намерений.

— Я хочу, чтобы каждый дюйм твоего тела трепетал, чертовски дрожал, умоляя меня взять тебя, Рай, потому что, черт меня возьми, если со мной не будет происходить того же. Я хочу быть твоим вздохом, твоим стоном, твоим криком удовольствия и каждым гребаным звуком между ними. — Он наклоняется и прикусывает мою губу, и я чувствую, как он дрожит, знаю, что он так же страдает, как и я.

— Я хочу чувствовать тебя. Как твои ногти впиваются мне в плечи. Бедра напрягаются вокруг меня, когда я подведу тебя ближе к краю. — Он выдыхает, властные нотки в его голосе, с оттенком откровенной нужды, заставляют все мое тело вибрировать от желания. — Я хочу видеть, как пальцы на твоих ногах напрягаются, вжимаясь мне в грудь. Хочу видеть, как ты раскрываешь губы и закрываешь глаза, когда это становится невыносимым — удовольствие становится чертовски интенсивным — потому что, детка, я хочу знать, что заставляю тебя испытывать подобное. Хочу знать, что внутри ты чувствуешь себя такой же живой, каким заставляешь чувствовать меня ты.

Его слова — самая соблазнительная прелюдия для моего тела, которое уже жаждет его прикосновений. Притягиваю его к себе, нерешительность — далекое воспоминание. Наши тела и сердца бьются вместе, мы падаем на кровать, а руки и губы исследуют, пробуют и искушают.

Заставляю его лечь на спину, царапая ногтями его грудь, его мышцы напрягаются, в горле гудит отчаянный стон. Мои губы проводят неспешную дорожку вниз по линии его шеи, по рельефным мышцам живота, сжимающихся при каждом касании языка или царапанье. Прохожусь поцелуями вниз по одной стороне его чертовски сексуальной V-образной впадине, а затем обратно по другой стороне вверх, избегая его только что набитой тату на ребрах, мои пальцы через шорты находят и обхватывают его стальной член.

Поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, затуманенным желанием и переполненным эмоциями, стягиваю с него шорты. Пробираюсь поцелуями вниз по тонкой линии волос на животе, а затем двигаюсь дальше и дразню головку его члена влажными, теплыми губами. Его член пульсирует у моих губ, он шипит:

— Чееерт! — протяжная манера, с которой он произносит это слово, побуждает меня взять его глубже в рот и прижаться снизу языком, скользя по нему и вбирая его еще глубже.

Его ладони, праздно лежащие на кровати, сжимаются в кулаки, а бедра дергаются, когда я вытаскиваю его обратно, пока у меня во рту не оказывается только его конец. Облизываю его языком, уделяя особое внимание чувствительной головке, прежде чем вобрать его до основания, пока он не упирается мне в горло. В одно мгновение Колтон сжимает руками мои волосы, когда удовольствие его настигает.

— Иисусе, — выдыхает он между тяжелыми вдохами, пока я продолжаю работать ртом. — Как же чертовски хорошо.

Кончиками пальцев дразню его чувствительную кожу у основания, щекочу и сжимаю, втягивая щеки с каждым скольжением, всасывая его в себя. Наблюдаю за ним и не могу сдержать пытающейся появиться довольной улыбки, несмотря на то, что он заполняет мой рот. Голова Колтона откинута назад, губы плотно сжаты от удовольствия, мышцы шеи напряжены. Вид того, как он медленно распадается на части, вызвал бы у меня желание, если бы я уже и так не промокла насквозь.

Сжимаю член рукой и совершаю круговые движения, двигаю головой вверх и вниз. Он стонет, превращаясь у меня во рту в сталь, и в мгновение ока тянет меня вверх по себе, мои соски болят от прикосновения кожи к коже.

Его губы соединяются с моими в ту же минуту, когда мои губы оказываются в пределах досягаемости, происходит жадное столкновение губ, языков и зубов; он властвует в поцелуе, забирая то, что хочет, хотя я более чем охотно отдаю это сама. Колтон меняет наше положение в мгновение ока, так что я оказываюсь на спине, на подушках. Он скользит взглядом по моему телу, лукавая улыбка озаряет его лицо, когда он смотрит на мои трусики, а затем снова на меня.

— Я давно не практиковался, — говорит он, качая головой и сверкая ямочкой на щеке. А затем, несмотря на плотское желание, пронизывающее все мои нервные окончания, я не могу сдержать смех, срывающийся с моих губ, когда ткань трусиков разрывается пополам. — Вот, — говорит он, прижимаясь губами к моему животу и целуя его. — Так намного лучше.

И не поцелуй сам по себе, а неожиданность того, что его губы на мгновение застыли прямо под моим пупком — этот момент отрезвляет меня. Но в то же время делает его гораздо слаще. Его глаза закрыты, а губы прижаты к чреву, в котором находился его ребенок, и по моей предвкушающей плоти тут же пробегает холодок.

Через мгновение его губы мучительно медленно поднимаются вверх по моим ребрам к груди. Чувствую его горячее дыхание, скольжение языка, всасывающее движение его губ, когда он накрывает ими мой сосок, и невольно вскрикиваю. Ощущения, вызываемые его ртом, подобны удару молнии по моей киске, моя сдержанность рушится, тело охвачено огнем.

— Колтон, — задыхаюсь я, мое желание усиливается, ногтями царапаю кожу на его плечах, его рот доставляет удовольствие и намекает на то, что должно произойти. Мои соски затвердели и так чувствительны, что мне почти больно, он двигается вверх по моему телу. Одна его рука вцепляется мне в волосы, удерживая локоны в заложниках, в то время как другая скользит вниз по моему телу и проникает между ног.

Задерживаю дыхание в промежутке между тем, как его пальцы раздвигают мои бедра и почти меня касаются. Легкие лишены воздуха, тело полно предвкушения, Колтон прижимается губами к моим губам в обжигающем поцелуе, и я воспаряю к небесам, и как раз в тот момент, когда у меня голова идет кругом, а желание выходит из-под контроля, его пальцы раздвигают мои створки, заявляя на меня свои права. Его рот ловит испускаемый мною стон, он умело манипулирует моими нервными окончаниями. Жар разгорается, и из глубины моего горла вырывается восторженный стон, я полностью поглощена и уничтожена Колтоном.

Его пальцы, покрытые моим возбуждением, скользят вверх и вниз, добавляя трения к уже и так пульсирующему клитору.

— Ах! — не могу сдержать крик от прикосновений его пальцев, меня переполняют ощущения, накал страсти нарастает. Его пальцы поглаживают меня, губы на моей шее соблазняют, пока мое тело быстро поднимается вверх на волне наслаждения. Соски твердеют, бедра напрягаются, желание рикошетом проходит сквозь меня, а затем возвращается, чтобы ударить в десять раз сильнее.

И я теряюсь. Шаг в забвение, атакующее мои чувства и подавляющее все мысли. Мои руки сжимают его предплечья, бедра вздрагивают, тело взрывается миллионом осколков удовольствия. Единственное, что я слышу, кроме грохота моего сердцебиения в ушах, это удовлетворенный стон, срывающийся с его губ.

Через секунду после того, как я преодолела последнюю волну оргазма, Колтон смещается, раздвигая мои бедра коленями, и прикладывает головку члена к моему все еще пульсирующему лону.

И тут меня осеняет — прорывается сквозь туман желания — и приводит в чувство. Упираюсь ладонью ему в грудь, мотая головой.

— Колтон… нам нужен презерватив… — говорю я ему, реальность поражает сильнее, чем дрожь оргазма, все еще сотрясающая меня.

Тело Колтона напрягается, голова вскидывается от созерцания того места, где наши тела должны соединиться. Он наклоняет голову и просто смотрит на меня, единственными звуками в комнате являются мое все еще прерывистое дыхание и тихое звучание песни «Stolen» из динамиков наверху. Но то, как он смотрит на меня — будто я его следующий вдох — останавливает мои дальнейшие протесты.

— Я не хочу пользоваться презервативом, Райли. — Его слова поражают меня, но больше то, как он их произносит — смиренное недоверие, смешанное с раздражением.

Но почему?

Недоверие, потому что своей просьбой я испортила настрой? Раздражение, потому что теперь ему придется пользоваться презервативами?

— Брось, Колтон, не веди себя как типичный парень. Знаю, ощущения не одни и те же, но нам нужно быть умнее…

Внезапное движение Колтона в постели, когда он притягивает меня к себе, так что я оказываюсь сидящей верхом на его коленях, удивляет меня настолько, что я перестаю протестовать. Его руки находят мой затылок, удерживая большими пальцами мое лицо, его глаза впиваются в меня с благоговейным напряжением, которого я никогда раньше не видела.

— Нет, Рай. Я не хочу использовать презерватив не из-за отсутствия чувствительности. Черт, детка, я мог бы обернуть свой член мешковиной и все равно чувствовал бы тебя.

Мне хочется смеяться, пока разум пытается понять, что именно Колтон мне говорит.

— Что ты… что ты хочешь сказать? — и хоть он еще не ответил, мое сердце учащенно бьется, а пальцы начинают дрожать.

Наблюдаю, как он сглатывает, его кадык дергается, губы складываются в подобие улыбки. Он слегка качает головой, и его улыбка становится шире.

— Не знаю, как это объяснить, Рай. Та ночь была ужасна. Она навсегда запечатлелась в моей памяти — ты, я… ребенок… — его голос затихает, он слегка качает головой, глядя на мгновение вниз, потому что я знаю, он все еще пытается смириться с тем, что мы оба потеряли ребенка. Он прерывисто вздыхает, а когда поднимает глаза, я вижу в них неприкрытую искренность. — Я до смерти перепугался, — говорит он, наклоняясь и нежно целуя меня в губы, прежде чем поцеловать в нос, а затем отстраниться. — Я до сих пор испытываю страх каждый раз, когда думаю об этом и о том, что могло случиться. Я просто не знаю, как это объяснить. — Он громко выдыхает, и я вижу на его лице необходимость попытаться подобрать правильные слова, чтобы выразить свои чувства.

— Не торопись, — шепчу я, зная, что дам ему все время мира, если он попросит.

Он потирает большими пальцами мою щеку, от пронзительности момента по коже бегут мурашки.

— Часть меня… — его голос срывается, и я вижу, как пульсируют мышцы на его челюсти, когда он пытается контролировать эмоции, которые я вижу в его глазах. — …часть нас умерла в тот день. Но это часть меня была мне очень дорога.

Когда он называет ребенка нашим, у меня перехватывает дыхание и руки тянутся к его предплечьям.

— Я сидел в приемной, Рай, с твоей кровью, кровью нашего ребенка на своей коже, и я не думаю… не думаю, что когда-либо чувствовал себя таким чертовски живым. — Эта кроткая улыбка снова появляется на его великолепных губах, но меня пленяют его глаза. Эти зеленые вспышки умоляют и просят, чтобы я поняла слова — высказанные и невысказанные — которые он мне сейчас говорит.

На мгновение он опускает взгляд на свои руки, на его лице мелькают эмоции, когда он вспоминает, что тогда чувствовал, прежде чем посмотреть на меня.

— Кровь ребенка, которого я никогда не увижу, но которого мы создали вместе… — на последних словах его голос срывается, но он не отрывает от меня глаз, убеждаясь, что я вижу в них все — горе, неверие, потерю.

— Все эти эмоции… все, что происходило… попытки переварить все это были похожи на попытки сделать глоток воды из гребаного пожарного шланга. — Он снова выдыхает и на мгновение закрывает глаза, ошеломленный воспоминаниями и тем, как лучше их объяснить. — И я до сих пор не знаю, смогу ли когда-нибудь это переварить, Рай. Но одно я знаю точно, — говорит он, сжимая пальцами мои щеки, усиливая уверенность в своих словах, — когда я сидел в комнате ожидания и доктор сказала мне… о ребенке… меня наполнили чувства, которые я никогда не думал, что смогу испытывать, — говорит он с непоколебимым взглядом и полным благоговения голосом, заставляя мое сердце таять от надежды на то, о чем я никогда даже и не могла себе представить.

Подушечкой большого пальца он вытирает слезу, сбегающую по моей щеке, я даже и не знала, что плачу, и продолжает:

— И сидя в этой проклятой больничной палате, ожидая, когда ты очнешься… я осознал, что ты для меня значишь, что мы вместе создали — лучшие частицы нас соединились вместе. А потом до меня дошло, — говорит он с такой нежностью в глазах, что, когда я открываю рот, чтобы что-то сказать, ничего не выходит. Он мягко улыбается мне, облизывая нижнюю губу. — Я понял, то, что она сделала со мной не обязательно случится снова. Что я могу дать кому-то жизнь, которой у меня никогда не было, Райли. Жизнь, которую ты показала, что для меня возможна.

Воздерживаюсь от слов, врывающихся в мою голову, когда сказанное Колтоном разрушает все виды защиты, которыми я когда-либо оплетала свое сердце. Мои пальцы на его бицепсах напрягаются, а подбородок дрожит от нахлынувших эмоций.

— Нет, не плачь, Рай, — бормочет он, наклоняясь и целуя дорожки слез, бегущие по моим щекам. — Ты уже достаточно плакала. Я просто хочу сделать тебя счастливой, потому что, черт возьми, детка, это ты сделала все другим. Ты позволила мне увидеть, что мой самый большой страх — проклятый черный яд — на самом деле вовсе не был страхом. Он был предлогом не открываться, говоря, что все, на что я способен — это нести боль и заразить своими демонами другого. Но я знаю — знаю — что никогда не смог бы причинить боль ребенку — родной плоти и крови. И я чертовски уверен, что ты никогда не причинишь никому вреда, просто назло мне.

На его глаза наворачиваются слезы, на мгновение он их опускает и качает головой, исповедь и очищение его души, наконец, берут свое. Но когда он поднимает на меня взгляд, несмотря на слезы, я вижу в нем такую ясность, такое благоговение, что у меня перехватывает дыхание. Мое сердце, украденное им давным-давно, несомненно, принадлежит ему.

— Это похоже на то, как из ужасной тьмы, в которой мне пришлось жить всю свою жизнь, появляется невероятный луч света.

Его голос срывается, слезы капают, мы сидим в этой чудовищно большой постели, тела обнажены, прошлое больше не сокрыто, сердца обнажены и абсолютно беззащитны, и в то же время никогда в жизни я не чувствовала себя более уверенной в ком-либо другом.

Он приподнимает мою голову, чтобы я на него взглянула.

— Так ты не против?

Смотрю на него, не совсем понимая, о чем он спрашивает, но надеясь, что мои предположения верны.