Испорченный мед

ГЛАВА 39 Арло

Трава на лужайке перед домом снова начала зарастать, и, когда я подъехал к дому отца, вместо того чтобы зайти внутрь, обошёл дом сзади, вытащил газонокосилку и снял с себя кофту, оставшись только в тренировочных штанах. Мне понадобилось почти два часа, чтобы привести двор в порядок, но теперь хотя бы казалось, что в доме кто-то живёт. Я зашёл через заднюю дверь, бросил вещи на стол и налил воды из-под крана.

— Кто тебя просил это делать? — отец стоял в проёме между кухней и гостиной с тяжёлым выражением на лице.

— Никто. Город оштрафует тебя, если запустишь газон.

— Зачем ты здесь? — спросил он вместо того, чтобы поблагодарить.

— Хотел навестить маму, — ответил я, ставя стакан на обшарпанную столешницу. Это была правда, пока я не увидел, в какой запущенности двор. Я был слишком измотан, чтобы выйти в поле к дереву и поздороваться с ней.

Он фыркнул, уходя. И это взбесило меня как никогда раньше.

— Да пошёл ты, — выплюнул я яд, прежде чем успел себя остановить.

— Что ты сказал, парень? — он обернулся, и тень закрыла его лицо, глаза были мрачны.

— Я сказал, — я оттолкнулся от стойки, — пошел ты.

Вся сдерживаемая ярость, казалось, выплеснулась из меня, словно он приставил нож к моему горлу. Я истекал яростью прямо на старый кафельный пол его кухни.

— Ты винишь всех нас в своих проблемах, — я взмахнул руками в воздухе, сдвинул брови и стиснул челюсти так сильно, что заныли зубы. — Но мы не убивали маму! — Я ударил его рукой в грудь, отталкивая назад.

— Это ты сделал! — крикнул я, и, чёрт, как же хорошо это было наконец сказать вслух. — Ты убил её и провел последние тринадцать лет, вымещая злость на нас! Знаешь, почему Люк и Сойер больше не приезжают?

Он молчал, сжав кулаки.

— Это потому, что они не могут, черт возьми, смотреть на тебя. Они не могут выносить того, что ты сделал с мамой и ее домом.

Все, что я когда-либо хотел ему сказать, выплеснулось из меня.

— Ты раздавил Ника, так, что он больше не узнаёт себя в зеркале. Мама пыталась любить тебя. Она старалась. Ради нас. А ты убил её, потому что не мог вынести, что она любит нас больше, чем тебя.

Он молчал, ошеломлённо уставившись на меня, глаза блестели от слёз.

— Ты никогда не был отцом. Ты просто злобный, жалкий, ублюдок. И ты сдохнешь один, в этом гниющем доме.

Он засмеялся. Тихо, липко, противно. Как будто его смех оставил на мне плёнку, от которой не отмыться. Он осмотрел груды хлама в доме и снова взглянул на меня, глаза мёртвые, губы сжались в тонкую линию.

— Я не один. Ты всегда возвращаешься, Арло. Потому что есть в этой семье есть кто-то, кто ещё злее и упрямее меня. И это ты.

Будто воздух вышибло из лёгких.

— Возвращайся в Гнездо, Арло, — выплюнул мой отец. — Продолжай делать вид, что именно там твоё место. Я, может, и сдохну в этом доме, но с улыбкой на лице, зная, что ты тоже умрешь.

Я схватил кофту со стола и вышел через заднюю дверь.

Фастбек завёлся с первого раза.

Дорога до реабилитационного центра казалась бесконечной. Я закипал от своих мыслей, переваривая: кто из нас был прав. Да, отец — мудак. Но его слова... они попали точно в цель. Они пронзили меня, как нож, и остались торчать в груди. Я подъехал к обочине, мысли разбежались, и в них; образ Эллы в закатном свете. Её волосы, её лицо. Я бы отдал всё, лишь бы снова быть с ней на том причале. Счастливым. Невесомым.

Здание было похоже на тюрьму, украшенную цветами и бледно-оранжевой краской. Оно было большим и прямоугольным. И даже санитары, снаружи, курящие у стены, выглядели так, будто им там не нравилось.

— Как ты себя чувствуешь? — Я прислонился к фастбеку, когда Кайл неторопливо вышел из реабилитационного центра в растянутом худи и джинсах. Прошло всего две недели, но он выглядел так, будто сбросил двадцать кило, а его милая улыбка казалась неискренней. Его рука всё ещё была в подвязана к шее, а порезы на лице, покрывшиеся тёмно-красными болячками, выглядели раздражёнными, но, по крайней мере, он шёл на поправку.

— Как будто я две недели провёл взаперти с кучкой гребаных наркоманов. — Он глубоко вдохнул свежего воздуха и сдвинул солнцезащитные очки на переносицу. — Ты выглядишь дерьмово, — он рассмеялся так сильно, что его тощее тело задрожало.

— Садись в машину, Котёнок, я найду мост и скину тебя с него, — фыркнул я.

— Я бы поплавал, — простонал он, забираясь на пассажирское сиденье и швыряя телефон на приборную панель. — От меня пахнет пудингом и хлоркой.

Он захихикал, как маленький ребенок, когда понял, что находится в пакете у его ног:

— Это что «Хилли»? — Он разорвал пакет, чтобы достать картошку фри.

Я не стал спрашивать о реабилитации. Сайлас и так выжмет из него всё до последней капли, и не было смысла заставлять парня переживать это дважды. Он жадно набил рот горячей, солёной картошкой и откинулся на спинку сиденья с тяжёлым вздохом.

— Я не ел нормальной еды две недели.

Его телефон завибрировал, и на экране высветилось имя Эллы. Он резко потянулся, но его движения были заторможенными, так что я оказался быстрее. Успел заметить фотографию в его контактах, размытая, но на ней она смеётся в гамаке, волосы растрёпаны, руки вытянуты к камере, будто пытаясь помешать ему сделать снимок.

Мерзкая сторона меня, монстр, которого я прятал от Кайла, хотела выбросить этот телефон в окно. Чтобы разбить вдребезги, в пыль то, что осталось от их общения, из ревности. Но я сдержался: пристегнулся и бросил телефон ему на колени, не сказав больше ни слова.

Я злился, что она всё ещё с ним разговаривает. Он спровоцировал всё случившееся. Загнал меня в угол, сыграв на чувстве вины, зная, что я не смогу уйти от него после этого. Я хотел простить его, списать всё на зависимость, но всё усложнилось, как только появилась Элла. Монстр рычал в моей груди. Я был бы не лучше его отца, если бы набросился на него сейчас за это.

Я вцепился в руль. Жгучая ярость перекрыла все остальные эмоции, которые я чувствовал, и мне нужно было выбраться из машины, прежде чем я начну с ним ругаться. Я пыталась всеми фибрами своего существа не напоминать ему, каким он был чертовски глупым в тот момент. Мое сердце колотилось в груди так быстро, что я просто ждал, когда оно выпрыгнет из груди. Я надеялся, что, если это произойдет, боль закончится, и я смогу умереть, оставшись наедине с этими воспоминаниями об Элле поцелованной закатом.

Мы были в пяти минутах от Гнезда, когда его телефон зазвонил снова.

Кайл сбросил вызов, а я резко въехал во двор и выключил двигатель.

— Давай, отвечай, — процедил я, глядя на него.

— Арло, — покачал головой Кайл и сунул телефон в карман.

— Ответь ей, — снова сказал я.

— Говори, что хочешь сказать, Арло, — он отстегнул ремень безопасности и снял солнцезащитные очки, открыв свои тяжелые, измученные глаза. — Прекрати вот это вот всё, — он обвёл воздух рукой.

— Почему, блять, она тебе звонит?

Он провел языком по корочке на верхней губе, прежде чем заговорить:

— Потому что она была мне нужна.

Его честность сделала меня жестоким.

— Ар... — он сглотнул, открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, но передумал.

Я вдохнул, но воздух жёг горло, как раскалённый металл.

— Во всём этом бардаке виноват ты, — я ткнул пальцем в пол, будто это что-то значило. Будто злость могла уйти туда, в землю, под днище Мустанга. — Ты нас сюда привёл. Ты чуть нас не угробил. И всё равно...

Она тебе звонит.

— Не потому что... — он остановился. Мы оба знали, что в этом нет ничего романтичного.

Это делало все еще хуже в каком-то больном, извращенном смысле. Элла, нуждаясь в Кайле на уровне, который был просто платоническим, вырывала мое сердце из груди. Она не доверяла мне.

— Арло, я прекрасно осознаю свою ошибку и решения, которые к этому привели. И все эти извинения, они не заставят тебя перестать злиться. Мы оба это знаем, — проговорил он тем спокойным голосом, каким с ним, наверное, говорили в терапии, как будто это должно было заставить нас обоих почувствовать себя лучше. — Элла понимает ту часть меня, которая не может не принимать эти решения. Она понимает, кто я, когда я под кайфом.

— Я не сделал ничего плохого, и она не хочет со мной разговаривать.

Он уставился на меня. Когда стены не стало, я увидел только обузу.

— Мне все равно, что тебе нужно. Всё, с меня хватит. До финала остались считаные дни. Нам не нужно это дерьмо, Кайл. Вырубай телефон и возвращай свою башку в игру. Больше никаких наркотиков, никакого секса, вся твоя чертова жизнь с этого момента — бейсбол.

— Арло, я не могу играть, — он наклонил голову набок. — Мне предстоит операция на плече. Разве Сайлас тебе не сказал?

— Нет, — зубы скрипнули от ярости.

Всё ускользало. Чем крепче я хватался за вещи, которые были мне дороги, тем быстрее они ускользали. Телефон Кайла снова завибрировал, и я не выдержал, рука сорвалась, и я ударил его в лицо так сильно, что его голова отлетела в окно.

Дверь за его спиной открылась, и Сайлас помог ему выбраться. Кайл пошатывался, словно в замедленной съёмке, пока не рухнул на колени, а затем, на широкие ступени Гнезда.

— Что, черт возьми, с тобой не так? — взорвался Сайлас, когда я вылез из машины и с силой захлопнул дверь, металл заскрипел от удара. — Ты в порядке? — спросил он Кайла, тот кивнул, утирая рукавом кровь из носа.

— Это снова из-за неё? — сузил глаза Сайлас. — Прямо блестяще звучит от человека, который сам не может следовать своим словам о том, что «вся жизнь — это бейсбол»!

Он шагнул ближе, а я сжал кулаки.

— Что, собираешься ударить меня, здоровяк? — фыркнул он. — Миленько. Ты, придурок! Ударил калеку, страдающего от ломки.

Он подождал, пристально глядя мне в глаза:

— Если ударишь, лучше молись, чтобы я упал.

— Я не одну драку с тобой выиграл, Сайлас. Сядь.

— Арло, у тебя голова кругом! Ты не можешь здраво мыслить. Ты нападаешь на людей, которые пытаются помочь! Ты думаешь, что потерять ее — это больно? Подожди, пока вообще никого не останется. — Он зарычал на меня. Я никогда не видел Сайласа таким злым. — Хочешь сорваться? Срывайся на мне. Кайл терпит тебя из чувства вины, Ван молчит, потому что ты его капитан. Но у тебя ничего нет против меня, принцесса, и я клянусь, что я тебя вырублю, если ты, черт возьми, не соберешься прямо сейчас.

Он кивнул, опустив взгляд.

— Ты, блять, Арло Кинг! — Сайлас приблизился и грубо схватил меня за ворот рубашки.

— Я именно тот, кем он меня сделал, — прошептал я, схватившись за его руку. — Я оттолкнул всех, как и он, выбивая из них любовь. Вот кто я. Я такой, каким он хочет, чтобы я был.

Я попытался оттолкнуть Сайласа, но он не сдвинулся с места.

— Знаешь, что я помню о твоей матери, Арло? — прошептал он так, чтобы слышали только мы. — Она сидела на этих трибунах, на одном и том же месте всю свою жизнь. Сектор сто, ряд десять, место одиннадцать. Твой номер. И делала это, вся в синяках. Она никогда их не скрывала, никогда не стеснялась того, кто нанес ей их. И знаешь почему?

Желчь подступила к моему горлу, потому что я слишком хорошо все помнил.

— Она не прятала их, потому что для нее они были трофеями. Она носила их как знак чести за защиту своих сыновей. Ты хочешь вести себя как Артур и притворяться, что гнев — это все, что у тебя есть, но это неправда. Ты не твой отец. Ты ушёл от него в тот момент, когда переступил порог Гнезда. Вот почему он тебя так ненавидит.

Слезы защипали мне глаза, когда я смотрел в его каменно-серые глаза, такие глубокие и обеспокоенные. Его ладонь легла мне на щеку, не давая отвести взгляд.

— Но внутри, — он прижал другую руку к моему сердцу, — ты всегда был ею. Я знаю, это чертовски больно, я знаю, это кажется несправедливым.

— Это и есть несправедливо, — прошептал я.

— Я теперь понимаю, что имела в виду мама, — пробормотал Кайл, неуклюже поднимаясь со ступеней с натянутой улыбкой. — Береги его, — добавил он, трогая нос и проверяя, идёт ли ещё кровь. — Он не сломан, — пробормотал он. — Наверное.

Он подошёл ближе, встал рядом с нами, заслонив нас своими плечами.

— Я думал... заботиться о тебе — это значит заботиться о тебе так же, как ты заботишься о нас. Страшно и жёстко.

Сайлас вздохнул, позволив жалкому, измученному смеху вырваться из его груди.

— Элегантно.

— Но она никогда не заботилась о тебе так! — Кайл облизнул губу. — Она была для нас очень жесткой и любящей мамой, обращалась с нами прямолинейно, но...

— Вот именно, — Сайлас цокнул языком в знак согласия, — я не думаю, что Лоррейн когда-либо повышала голос, когда дело касалось тебя, каким бы глупым ты ни был. Помнишь, как вы с Дженсеном дрались в туалете на первом этаже?

— Ты тогда даже не получил наказания за разбитое зеркало! — закатил глаза Кайл. — А ведь она дала Дженсену три недели дежурства по ужину.

— Или когда ты разбил машину отца на парковке? — добавил Сайлас.

— Она помогла тебе оплатить замену окон и забинтовала тебе руки, чтобы папа не узнал.

— Она просто была доброй, — прохрипел я.

— Мама всегда была на твоей стороне, а не на моей, — фыркнул он, и Сайлас пнул ботинком по ноге Кайла, приказывая ему заткнуться.

Я вспомнил все те разы, когда Лоррейн была рядом после смерти моей мамы. И как я никогда не осознавал, что она относилась ко мне иначе, чем ко все остальные парням в Гнезде. Я был слишком занят злостью на мир, чтобы заметить, что моя мама прислала мне замену, которая точно знала, что мне нужно.

— Она знала, что тебе нужно, — сказал Сайлас вслух, словно читая мои мысли, — и мне жаль, что мы забыли, что тебе нужно. — Он обхватил мою шею рукой и прижался лбом к моему. — Тебе не нужно всё время быть сильным, Арло. Дай нам исправить положение. Тебе разбили сердце. Дай ему время.

Гнев исчез, как и гложущее чувство вины за то, что я будто делал недостаточно. Сайлас почувствовал это и ослабил хватку.

— Я... — я повернулся к Кайлу, вдохнул поглубже и сказал. — Прости.

— Тебе действительно нужно поработать над извинениями. Это прозвучало, как будто тебя насильно заставили, — рассмеялся Кайл, но улыбка, которую он мне подарил, была мягкой и искренней.

— Так и есть, — я поморщился и обнял его. — Я не должен был тебя бить. Просто... — рыдание застряло у меня в горле. — Она у меня под кожей, и я знаю, — я облизнул губы, переводя дыхание. — Я знаю, что она не хочет разговаривать со мной или видеть меня, но я просто хочу объясниться.

— У меня, возможно, есть план, — приподнял бровь Кайл, постучав пальцами по груди. — Просто дай мне немного времени и помоги нам выиграть чемпионат.