Мёртвые девочки никогда не проболтаются

Глава 8

Кейд

Виски пульсировали, когда я прислонился головой к двери кабинета директора. Всё тело дрожало от бешеного пульса, а прерывистое дыхание выдавало, как сильно я хочу Джорни — несмотря на ледяное предательство в её серо — стальных глазах. Губы ещё помнили сладкий вкус её рта, а я был в полном смятении, потому что она подкинула мне новую загадку — ровно как те проклятые угрозы, прожёгшие дыру в полу бельевого шкафа.

«Ты правда думаешь, что я пыталась убить себя из — за того, что ты не пришёл?» Её смех, острый как зимний ветер, звонко разнёсся по кабинету, ошеломив меня. Что это значит? Сердце колотилось неровно, а мысли неслись в бешеном ритме. Я вскочил и начал метаться от стола к двери, к которой только что прижимал Джорни, пока мой язык исследовал её рот.

Добежав до стола, я в ярости ударил по нему кулаком. Бумаги взметнулись в воздух и рассыпались по ковру. Взгляд упал на книжную полку.

Я нагнулся к бумаге, придавленной упавшей книгой, и схватил её вместе с папкой с надписью «Смит». Пробежав глазами текст, я понял — это выпало из папки, которую Джорни выронила, когда я набросился на неё.

О чём я вообще думал? Схватив её за горло? Но ощущение её пульса под пальцами моментально отозвалось в паху. Я хотел её, как никогда раньше — потому что теперь всё было иначе.

Ценишь сильнее то, что потерял. Я потерял Джорни. И хотя она вернулась в Святую Марию, она больше не была моей.

Она изменилась. Серые глаза стали каменными, когда она пыталась казаться неуязвимой, будто контролируя наш разговор. Даже когда она лгала, что не боится меня, я видел её насквозь.

Бледные щёки порозовели, когда она прижалась ко мне, почувствовав мою эрекцию. И я чертовски надеялся, что она понимает — мне плевать на её шрамы.

Мне важна только она.

Почему она солгала?

Она боялась. Может, не меня, но чего — то — и знакомое чувство защиты нахлынуло, как прилив. Я не испытывал ничего подобного с тех пор, как она исчезла.

Джорни была моим бьющимся сердцем, которое поддерживало во мне жизнь.

Оставив кабинет в ещё большем хаосе, я направился в женское крыло, читая найденный документ. Похоже, это была краткая биография Джорни, написанная рукой директора Эллисона:

Джорни Смит — предполагаемая дата рождения: 18.10.2004

Поступила в приют «Клеменси» новорождённой 18 октября 2004 года (указанная дата рождения). Была завернута в розовое одеяло с запиской: «В опасности. Сохраните в безопасности. Никому не доверяйте». Проживает в приюте с рождения. Сестра Мария запрещала удочерять Джорни из — за записки, опасаясь передачи ребёнка ненадёжным лицам. В детстве проявлялись проблемы с гневом и чувством брошенности, но с возрастом перестала обсуждать эти темы. Отличается любящим характером и высоким интеллектом. Сестра Мария просила обеспечить ей образование и безопасность до окончания школы. Обещала раскрыть содержание записки/угрозы только после выпуска. Дополнительных записок или следов, связанных с происхождением Джорни, обнаружено не было. Единственным доказательством остаётся оригинальная записка из детского одеяла.

Мой желудок сжался в узел, пока я вглядывался в темноту женского коридора, даже не понимая, как оказался здесь после кабинета директора. Бродил ли сегодня дежурный преподаватель — я бы не заметил, потому что был полностью поглощён прочитанным.

Что за хрень?

Взгляд сам потянулся к бельевому шкафу, где хранились те самые угрозы, которых, видимо, ждала сестра Мария, но они пришли ко мне. Что — то липкое, словно грядущая беда, заползло в вены и сжало горло, пока я стоял в полнейшем смятении.

Кто — то причинил ей боль?

Я заново прокрутил в голове наш гневный разговор с девушкой, которая проникла во все уголки моего сознания, появляясь в серых зонах между светом и тьмой. Я уже двинулся к её двери, чувствуя, как сердцебиение замедляется, но оно всё ещё яростно билось о рёбра, готовя меня ко второму раунду — пока не услышал шарканье шагов и не увидел мерцание фонарика.

Чёрт возьми.

Часть меня жаждала остаться и встретиться с дежурным лицом к лицу, готовый получить наказание. Но другая часть отчаянно нуждалась в одиночестве, чтобы собраться с мыслями. Поэтому я юркнул в тот самый бельевой шкаф, хранивший мои секреты, и пытался выровнять дыхание, пока пульс не успокоился.

Луч фонаря скользнул по полу тёмного шкафа и вскоре исчез вместе с шагами в коридоре. Я прислонился плечом к двери, откинув голову назад, и растрёпанные пряди упали на лоб. Чем дольше стояла тишина, тем сильнее дразнили меня угрозы, лежащие в паре шагов под полкой. Они кружились в голове вместе с новой информацией, заставляя тщательно обдумывать каждый следующий шаг.

Всё во мне рвалось к её комнате — ворваться, потребовать объяснить её загадочные намёки и снисходительный смех, будто это я тут податливый дурачок. Неужели она думала, что после её «предупреждения» я стану послушным щенком?

Если она рассчитывала, что я отступлю — она меня не знала.

Я фыркнул, чувствуя, как сжимается грудь. Джорни, наверное, так же растеряна насчёт меня, как я — насчёт неё. Ведь я действительно оставил её одну той ночью. Луна была нашим свидетелем.

Неважно, что мой разрыв с ней был продиктован благими намерениями. Неважно, что я пытался быть благородным и ставил её безопасность на первое место. В итоге ей сделали больно. По моей вине.

Только теперь я не был уверен, как именно она пострадала. А она явно не горела желанием мне рассказывать. И это лишь подстегнуло моё упрямство.

Подойдя к листкам, которые я продолжал хранить под замком, я сунул недостающую часть её досье под надёжную защиту полки и вернулся к двери, зная, что остаток ночи проворочаюсь в кровати без сна, чтобы снова увидеть её утром.

Я буду соблюдать дистанцию. Но это не значит, что всё кончено.

До конца ещё очень далеко. И она это знает.

Рука замерла на ручке, когда я приоткрыл дверь и услышал шум в тишине коридора. Поток воздуха ворвался в душный угол, забитый одеялами, и мурашки побежали по шее.

— Что ты делаешь за пределами своей комнаты? — голос мистера Каннингема донёсся из — за приоткрытой двери, и я нахмурился. Неужели Джорни не вернулась? Я уже было собрался выйти, чтобы её выручить (хотя чувствовал — ей это не нужно), как вдруг замер, услышав другой голос.

— Нужно было проветрить голову.

Вот же сукин сын.

Скепсис ударил меня, как волна. Что, чёрт возьми, Бэйн делал в женском коридоре, когда большинство девушек были на вечеринке? Он всегда ускользал — если, конечно, не находил девушку, чтобы ею «полакомиться» — чтобы выполнять приказы отца. И хотя мы с Бунтарями официально вышли из оружейного бизнеса, предав своих отцов, Бэйн остался в деле.

Его отец теперь контролировал западную часть Штатов, переманив бывших клиентов отца Исайи под своё крыло. А значит, Бэйн всё ещё иногда исчезал, чтобы перевозить оружие.

Пульс застучал в висках, и я сжал шею, пытаясь размять напряжённые мышцы. В щель двери я почти ничего не видел, но их разговор слышал отчётливо.

— В женском коридоре? — подозрительно переспросил мистер Каннингем.

Чёртов невезучий день — именно он сегодня дежурил. Обычно с учительницами было проще: одна обаятельная улыбка, заранее продуманное оправдание — и ты свободен. Звучало сексистски, но факт оставался фактом.

С мистером Каннингемом такой номер не пройдёт. Не то чтобы он был хоть сколько — нибудь устрашающим — человек, который каждый день приходил на уроки в мятых хаки, с руками, похожими скорее на пудинг, чем на мускулы. Но дураком его никак нельзя было назвать. В конце концов, он был мужчиной и прекрасно понимал, что Бэйн скорее всего пробирался в женскую комнату для совсем не учебных целей. И будь на его месте любой другой парень, подозрения были бы оправданы.

Но речь шла о Бэйне — человеке из мира, о котором мистер Каннингем читал разве что в романах, хранившихся у него в учительском столе.

— О? Это женский коридор? Не знал. Прошу прощения, мистер Каннингем. Я вернусь куда следует. — Голос Бэйна звучал обманчиво невинно, с лёгкой ноткой замешательства. Будь он мне симпатичен, я бы рассмеялся. Но не был. Поэтому не смешно.

— Так и сделай, Бэйн. И заодно готовься к неделе дежурств в моём классе.

Наглый смешок Бэйна, и их голоса приблизились.

— Вы, мальчики, всерьёз считаете меня глупым.

— Не то чтобы глупым... просто немного медленно соображаете.

Мои глаза сузились, следя за их силуэтами, когда Бэйн остановился прямо перед дверью бельевого шкафа. Мистер Каннингем тоже замер, уперев руки в бока.

— Прошу прощения?

Бэйн покачал головой, его тень плавно колыхалась за спиной.

— Просто вам нужно чуть больше времени, чтобы всё осознать. А время — не ваш союзник. Вы делаете неверные выводы, а когда понимаете ошибку — бывает уже поздно.

Глаза Бэйна столкнулись с моим взглядом, и я внезапно почувствовал себя на поле боя — где — то вдали рвутся гранаты, а в руке неожиданно оказывается меч. Какого чёрта ты затеял?

Мистер Каннингем развернулся, и теперь я разглядывал его длинный кривой нос вместо бегающих глаз Бэйна, полных обмана и ложных истин.

— Я не понимаю, о чём вы, но добавьте ещё неделю дежурств за то, что назвали меня тупым.

Раздражённый учитель ушёл, а Бэйн кивнул мне, демонстративно напрягая массивную челюсть, прежде чем засунуть руки в карманы и последовать за ним.

Тревога медленно оседала в груди, а гнев, затихший с тех пор, как я отвернулся от отца, вернулся с рёвом дикого льва. Последний месяц я почти не вспоминал о Бэйне — и это было прекрасно. Но теперь всё снова менялось.

Я распахнул дверь, стиснув зубы. Неприятное беспокойство сковало меня, когда я посмотрел в ту сторону, куда они скрылись, а затем — на дверь Джорни в дальнем конце коридора.

Он пришёл за ней?

Лёгкие горели, а ноги несли меня всё дальше от ежедневных напоминаний держаться подальше от Джорни. Выбор между правильным и неправильным остался позади, а её дверь — прямо передо мной.

Я слышал, как она возится в комнате с бумагами, украденными из кабинета директора. Прижав лоб к двери, я упёрся ладонями в массивную древесину, которая разделяла нас — вместе со всем остальным, — и выдохнул.

Спустя несколько секунд я отступил в ту же нишу, где прятался прошлой ночью, подслушивая её разговор с Джеммой. Достал потрёпанную книжку из заднего кармана и опустился на пол, вытянув ноги.

Вот только я не мог прочесть ни единого слова.

В голове звучали только слова Бэйна и попытка Джорни ранить меня, которая, как оказалось, вовсе не была попыткой.