Мёртвые девочки никогда не проболтаются

Глава 9

Джорни

Блинчики были совершенно безвкусными. Каждый пропитанный сиропом кусок приходилось буквально заталкивать в себя. Глянцевая помада на губах только усугубляла ситуацию.

Я чувствовала лишь один вкус — Кейда.

Он поцеловал меня. Его губы касались моих, и я не могла думать ни о чём другом весь уикенд. Его рука на моей шее, жгучий холодок, пробежавший по телу и задержавшийся между ног — эти воспоминания всплывали, стоило мне закрыть глаза, и преследовали даже на следующий день, когда я сидела в гостиной со Слоан и Мерседес.

Кейд тоже был там — он смотрел на меня через всю комнату, рассеянно проводя пальцами по подбородку, вероятно, размышляя о вчерашнем.

Теперь между нами всё было иначе, и правила нашей игры стали непонятны. Часть моего разбитого сердца ненавидела его и винила в шрамах на руках. Но другая часть — та, что ещё осталась целой, — отчаянно хотела до него дотронуться.

Пальцы дрогнули, когда он утром вошёл в столовую и сразу же устремил взгляд на мой столик в углу, вдали от всех. Я перевела взгляд на Слоан, и та мягко улыбнулась. Она хотела, чтобы я сегодня села с ними, а когда я отказалась, предложила присоединиться ко мне. Но я сказала, что мне нужно повторить конспекты по английскому.

Слоан, конечно, не поверила, но знала, когда стоит отступить.

Теперь я смотрела на всё через треснувшую линзу — сомневалась в каждом в этой комнате, замечала, как кто — то задерживает на мне взгляд чуть дольше обычного, как глаза скользят по закрытым рукавам.

Ты тот, кто оставил эти шрамы?

Недоверие рождается из предательства, а моё доверие к этой школе разбилось вдребезги — точно так же, как окно, через которое мы с Тобиасом выбрались той холодной ночью.

Я отодвинула тарелку и провела пальцем по губам, которые до сих пор пощипывали от одной лишь мысли о нас с Кейдом в кабинете директора.

Впрочем, это оказалось пустой тратой времени — в моём деле не было ничего полезного. Только табели успеваемости и записки учителей.

Сидя спиной к Кейду, в роли школьной затворницы, я услышала, как дверь громко захлопнулась.

Неужели он ушёл?

Не в силах остановиться, я бросила взгляд на Обри, проверяя, не последовала ли она за тем, кто вышел. Она была слишком занята, запихивая в рот буррито, чтобы заметить меня, а ушедший из столовой, похоже, вообще не привлек ее внимания — значит, это был не Кейд.

Ревность вспыхнула во мне, разгораясь все ярче при мысли о том, что его губы касались кого — то другого, пока меня не было. Горло сжалось от картин, которые рисовало мое буйное воображение. Интересно, говорил ли он ей те же слова, что когда — то шептал мне? Вилка выпала из моей руки, громко стукнув о деревянный стол. Я зажмурилась, пытаясь прогнать это чувство — ревность к парню, который бросил меня и в итоге отправил прямиком в психиатрическую клинику.

Были вещи поважнее. Например, кто хочет, чтобы я исчезла из Святой Марии? Кто жестоко избил меня и оставил умирать? Но Кейд… Где — то в глубине души я все еще была той самой девочкой — подростком, которая жила, дышала и валялась в обиде, как свинья в грязи, при одной иррациональной мысли: а вдруг он никогда не любил меня?

Внутри я отказывалась в это верить.

Между нами было что — то настоящее. Что — то яростно — интимное.

Слова Тобиаса всплыли в памяти, возвращая меня в реальность. «Возможно, это было реально только для тебя, Джорни. Для таких, как мы, любовь — это легко манипулируемое чувство, и зачастую она бывает односторонней. Когда ты отчаянно чего — то хочешь, ты веришь в это при первом же намёке».

Тогда его слова ранили, но именно они помогли мне вырваться из сердечной боли, когда это было нужнее всего.

Как же я жалела, что его сейчас нет рядом. Он бы обхватил моё лицо своими вечно запачканными кровью руками, вернул бы меня в реальность и прогнал все эти «а что, если» и прошлое. Тобиас умел отключать эмоции. По правде говоря, я лишь пару раз видела, как его маска давала трещину, и оба раза — здесь, в этой школе.

Переведя дух и вспомнив мудрые слова единственного человека, чьи шрамы были куда глубже моих, я снова открыла глаза и уставилась в наполовину съеденный завтрак. Руки вцепились в клетчатую юбку, пытаясь удержаться в настоящем, но тут я осознала: в столовой воцарилась почти полная тишина.

Я слышала собственное дыхание и гулкое биение сердца в ушах. Что происходит? Рядом скрипнула скамья, и, наконец, робко выглянув из — за прядей волн, я увидела Кейда. Он смотрел прямо на меня.

Я бы узнала его в море учеников, одетых в одинаковую форму. Живот будто провалился в бездну, словно меня сбросили со скалы. Я отвела взгляд, пряча полуоскал, маскируя боль. Мой взгляд скользнул за мелькнувшим бордовым пятном, стремительно движущимся к выходу.

Я резко вдохнула, вскинув голову — волосы взметнулись, открывая лицо. Тобиас. Джемма обхватила брата за талию, а в моих глазах закололо, будто миллион иголок пытался показать всей школе: я не так сильна, как притворяюсь. Хотя какая разница? Они уже составили обо мне мнение ещё до того, как я вернулась, пряча эмоции, как хамелеон.

Тобиас выглядел так же. Все такое же бесстрастное лицо, даже когда его давно потерянная сестра обнимала его за тонкую талию. Плечи — такие же мускулистые и широкие, как в Ковене, в той подземной комнате — бункере, где я оказывалась слишком часто, когда кошмары не давали мне спать. Его единственным утешением там были бесконечные тренировки: сотни отжиманий, пока я лежала на его кровати, изо всех сил стараясь не закрывать глаза, лишь бы не встречаться во сне с прошлым. Маленький шрам над бровью никуда не делся, а челюсть была напряжена, будто струна. Он стоял в столовой в такой же форме, как и все парни, но выглядел скорее как грубоватый солдат, чем как ученик. Тобиас был воплощением того, из чего делают плохих парней. Окажись мы здесь при других обстоятельствах, он бы мгновенно влился в ряды Бунтарей.

Тихий шепот Святой Марии уже начал расползаться по залу, пока все разглядывали нового ученика. Девушки наверняка синхронно скрестили ноги и приоткрыли рты, увидев свою новую блестящую игрушку.

Но у меня для них новость: Тобиас — вне доступа. Не потому, что он мой — между нами никогда ничего не было, кроме того, что мы были двумя сломанными подростками, пытающимися спасти себя и друг друга, — а потому что его сердце было просто органом, поддерживающим жизнь. Ничем больше.

Не осознавая своих действий, я встала из — за стола и устремилась к Тобиасу. Джемма все еще обнимала его, но он не отвечал на объятия. Однако, как только наши взгляды встретились, он тихо выдохнул и едва заметно кивнул.

«Мы в порядке».

Чем ближе я подходила, тем сильнее разливалось тепло в груди. Я чувствовала, как внимание зала переключается с Джеммы и ее брата — близнеца на меня. Джемма, должно быть, заметила, что Тобиас немного расслабился, потому что отстранилась и опустила руки.

— Я же говорила, что с ней все в порядке, — прошептала она, когда я приблизилась. Джемма обернулась и улыбнулась мне так тепло и мягко, что внутри что — то сладко сжалось. Она мне нравится.

— Я привык убеждаться лично, — ответил Тобиас, не понижая грубоватого тона. Джемма слегка закатила глаза и отошла в сторону.

Я пожала плечами, скрестив руки, будто от внезапного холода — а он действительно исходил от стола справа.

— Она права. Я в порядке.

Ледяные глаза Тобиаса сузились, шрам над бровью слегка сдвинулся, словно тень, скрывающая эмоции.

— Я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. — Его взгляд резко переместился к столу, за которым сидел единственный человек, вызывавший у него в этом зале неприязнь, и жар от его тела обжег меня, будто я слишком близко подошла к огню.

— Я могу за себя постоять. Ты это знаешь, — тихо сказала я, чтобы никто не услышал. Но все вокруг буквально ловили каждое наше слово. Почти никто не знал всей истории о том, как мы с Тобиасом сбежали из психиатрической больницы, но внимание к нам росло. «Шёпоты Мэри» уже сообщили, что Джемма Ричардсон — родственница директора и что у нее есть брат — близнец, который скоро присоединится к школе. Остальное оставалось домыслами, и это маленькое представление точно добавит масла в огонь.

Тобиас пожал плечами, не отводя взгляда — наверное, от Кейда. Джемма все еще стояла рядом, слегка покусывая губу.

— Это не значит, что тебе нужна помощь. — В его голосе прозвучал легкий рык, виски напряглись, но затем он снова посмотрел на меня. — Может, обнимемся и покончим с этим? Пусть все девчонки в этой чертовой школе решат, что я занят, и не будут пытаться распахнуть передо мной ноги.

Я тихо рассмеялась, делая шаг ближе. Джемма наклонилась между нами, отворачиваясь от зала.

— Это их не остановит, поверь.

— Отлично, стая чертовых дикарок.

Мы с Джеммой переглянулись и рассмеялись, пока втроем сбивались в кучу. Хотя Джемма пробыла в Ковене не так долго, как мы с Тобиасом, нас связывало нечто, чего никто другой никогда не поймет.

Я прижалась головой к его твердой груди, слушая странно спокойный ритм его сердца, и обняла за талию, ощутив, как его позвоночник напрягся, будто несгибаемые стены этой школы.

— Если хочешь, чтобы все поверили, что ты «занят», тебе придётся обнять меня в ответ, Тобиас. Или хотя бы перестать стоять как кактус. Чувствую, сейчас выпустишь колючку, и я истеку кровью.

В его груди прокатился низкий гул, от которого зазвенело в ухе, пока Джемма сжимала губы, стараясь не рассмеяться. Его сильные руки обхватили меня — впервые за всё время он обнял меня. Возможно, впервые с тех пор, как его бросили в Ковен.

— Как бы я ни ненавидел эту бессмысленную театральность, выражение лица твоего парнишки почти того стоит.

Щёки вспыхнули, и я мысленно поблагодарила звонок, прозвеневший над головой. Он словно вывел всех из оцепенения — скамьи заскрипели, книги захлопнулись. Мы втроём отошли от двери, пока остальные расходились по классам, украдкой поглядывая на Тобиаса.

— Какой урок первый? — спросила Джемма, и в её голосе звенела лёгкость. Исайя появился рядом, кивнув Тобиасу; тот ответил едва заметным движением подбородка.

— Современная литература, — ответила за него я. — У нас одинаковое расписание.

Тобиас резко опустил на меня взгляд.

— Это ты уговорила Тэйта записать нас в один класс?

Джемма усмехнулась:

— Скорее всего, он сам так решил. У него странный способ проявлять заботу.

— Видимо, эту черту я не унаследовал от «дорогого папочки», да? — саркастически хмыкнул Тобиас.

Улыбка Джеммы медленно угасла, но Исайя тут же перехватил инициативу, сплетая пальцы с её пальцами. Он поднёс её руку к губам, мягко поцеловав.

— Мы опаздываем. Пусть Джорни покажет Тобиасу, где кабинет, ладно?

Я сжала губы, кивнув. Мне нужны мои книги. Резко перекинув волосы через плечо, я развернулась — и застыла на месте. Мои учебники уже были протянуты мне крепкой, напряжённой рукой. Взгляд зацепился за побелевшие костяшки пальцев и мертвую хватку.

— Держи. — Одно это слово прозвучало густо, тяжело, и внутри неожиданно ёкнуло что — то вроде вины. Я медленно подняла глаза на Кейда. Его мышцы напряглись, шея покраснела от эмоции, которую он отчаянно пытался подавить. Гнев? Предательство? Ревность? Боль?

Пальцы дрожали, когда я потянулась за книгами, но другая крупная ладонь, словно стервятник, выхватила их прямо из рук Кейда.

— Я возьму, — прорычал Тобиас, и его голос, как наждак, прошёлся по обнажённым нервам Кейда. Напряжение нарастало, как прилив на закате, и я быстро вставилась между ними, пока не превратилась в красную тряпку для двух быков.

— Отлично! — торопливо выпалила я, хватая Тобиаса за руку. — Пошли.

Я уловила лёгкую усмешку на его губах. Чуть не шлёпнула его прямо у выхода из столовой, под пристальными взглядами Бунтарей, но вместо этого мы молча зашагали к классу — в странно умиротворяющей тишине.

— Ну что, — апатичный голос Тобиаса звучал устало и скучающе, пока он плюхался рядом со мной в библиотеке, прислонившись спиной к стопке книг Джейн Остин, которые молча издевались надо мной.

Раньше этот уголок был моим убежищем. Эта школа — домом. Теперь оба этих чувства были разрушены. А может, я просто мазохистка, раз снова оказалась среди книг, напоминающих о Кейде и его обжигающих прикосновениях.

— Так вот она какая, ваша Святая Мария…

Я прикрыла полуулыбку потрёпанным томиком:

— Во всей своей красе.

Тобиас ненадолго замолчал. Наше дыхание смешалось со скрипом пола и шелестом страниц. Когда он заговорил снова, в голосе прорвалось раздражение:

— Лучше, чем те два места, в которых мне довелось жить. Но всё равно дерьмо.

Я фыркнула, шлёпнув книгу на колени. Клетчатая юбка приподнялась, но с Тобиасом мне не приходилось её поправлять — он видел меня в куда более откровенных нарядах и ни разу даже не прокомментировал.

— Я сломан, Джорни. Да, я могу быть острым, но чаще — тупым.

И для меня он всегда был именно таким. Просто ещё одна живая душа, с которой можно делить пустоту, когда всё становится невыносимым.

— Что не так со Святой Марией? Надоели девчонки, жаждущие кусочек тебя? — Я пожала плечами: — Не то чтобы в…

Голос оборвался. Не хотела произносить название того места.

— В Ковене? — закончил за меня Тобиас. — Откуда тебе знать?

Я нахмурилась, уткнувшись в страницы:

— С кем ты там спал?

Он коротко и мрачно рассмеялся:

— Ты не единственная, кто умел использовать своё тело, Джорн.

Сердце ёкнуло от этого напоминания о том, что я делала в больнице. Глупо было думать, что Тобиас не знал о моих уловках. То, что мне не приходилось применять их на нём, не означало, что он слеп.

— Я не осуждаю тебя. Хватит корчить эту рожу.

Я быстро разгладила лоб, раздражённая тем, что чувство вины всё же настигало меня.

— Мне стыдно, — призналась я, глядя на размытые строки в книге.

— За что? — Тобиас понизил голос. — За то, что выжила? Никогда не извиняйся за это. Тебя никто не спасёт, Джорни. Ты должна спасать себя сама. И ты справилась.

Грудь расширилась от глубокого вдоха. Я задержала дыхание, пока лёгкие не начали гореть, и выдохнула так резко, что страницы передо мной шевельнулись.

Мы сидели в тишине, оба перебирая в памяти то, что давно стоило бы забыть, пока Тобиас не подтянул ноги, одетые в хаки, и не положил предплечья на колени.

— Тэйт сказал, что мне нужен сопровождающий из студентов.

Я быстро подняла глаза:

— Сопровождающий? Это еще что за зверь?

Тобиас откинул голову, демонстрируя идеальную линию подбородка, и раздражённо вздохнул:

— Я завалил вступительные в эту богом забытую школу. Тэйт сказал, что совет всё равно меня примет, но при условии, что какой — то отличник будет меня «курировать». Полная херня.

Я выпрямилась:

— И кто же удостоился?

Он провёл рукой по лицу с явным отвращением:

— Белоснежка.

Я расхохоталась:

— Чего? Какая ещё Белоснежка?

— Забыл как зовут. Но выглядит точь — в–точь как эта диснеевская принцесса.

Я приподняла бровь:

— Откуда ты вообще знаешь, как выглядит Белоснежка?

Вопрос повис в воздухе. Его детство явно не было наполнено попкорном и мультиками. Мысль о том, сколько лет он провёл в Ковене — в том самом подземном аду, где его ломали и физически, и морально — до сих пор заставляла меня содрогаться. Он как — то признался, что был заперт там так давно, что сам забыл, сколько ему лет. А когда мы узнали, что Джемме только исполнилось восемнадцать после нашего побега, стало ясно: он провёл в заточении куда дольше, чем думал.

Между его тёмными бровями возникла складка, шрам над глазом скрылся в тени нахмуренного лба:

— Хрен его знает. Обрывок памяти из того дерьмового детства, наверное. Возможно, это как — то связано с Джем. Ричард иногда разрешал ей смотреть мультики. Особенно те, которые, как он знал, я ненавижу.

Я усмехнулась:

— И почему ты ненавидишь Белоснежку?

Он посмотрел на меня мёртвым взглядом:

— Я ненавижу всё.

— Это неправда.

Тобиас перевёл взгляд на тёмный ряд книг, почесав щетину:

— Ладно, правда. Не ненавижу Джем. И тебя.

Его губы растянулись в дьявольской ухмылке:

— А ещё — выводить из себя одного легко раздражительного идиота.

Я знала, что он говорит о Кейде. Я не планировала рассказывать Тобиасу о наших с Кейдом отношениях — да и вообще никому. Но каждый раз на групповой терапии, сидя в холодном металлическом кресле, я слышала один и тот же вопрос: «Какие ваши самые глубокие шрамы?». И Кейд был одним из них.

Он оставался зашитым в моей груди тончайшими нитками с той тёплой ночи. Но в кошмарах, в полусне, эти швы всегда рвались.

Так Тобиас и узнал о Кейде. Мои ночные кошмары меня предали. В них всегда появлялась чёрная фигура, чтобы утащить меня, как тень из шкафа, прячущая «то, что скребётся в ночи». И каждый раз я кричала имя Кейда.

Я никогда не призналась бы, почему кричала именно его имя. Но я знала: не потому, что думала, будто это он причиняет мне боль. А потому что отчаянно хотела, чтобы это он пришёл меня спасти.

— Слоан. Её зовут Слоан, — щёлкнул пальцами Тобиас, — рифмуется со «стоном».

Я встряхнулась, отгоняя воспоминания о больнице:

— Это моя бывшая соседка по комнате.

Тобиас хмыкнул, всё ещё раздражённый необходимостью иметь «няньку».

— Хотя могло быть и хуже — могла бы быть Обри, — пробормотала я, перелистывая страницу, чтобы заглушить учащённый стук сердца.

Он тут же насторожился:

— Кто такая Обри и почему «хуже»?

Я пожала плечами, не решаясь встретиться с его ледяными глазами. Тобиас, пожалуй, был единственным в этой школе, кому я доверяла полностью — но даже ему не хотелось раскрывать ящик Пандоры с гнилыми, невысказанными чувствами. Некоторые вещи лучше навсегда оставить под замком. И Обри была одной из них.

— Просто одна из тех, кто не рад моему возвращению, — пробормотала я, ощущая, как по спине пробежали мурашки от собственной глупости. Ревность? Серьезно? После всего, что произошло за этот год, позволять себе расстраиваться из — за какой — то завистливой девчонки — верх идиотизма.

Тобиас молчал, но я чувствовала его недоумение, даже не глядя на него.

– Кажется, у неё что — то было с Кейдом, пока меня не было. Не знаю точно.

Тишину разорвал резкий, гневный выдох. Я подняла глаза — его лицо оставалось каменным, но я знала: внутри он уже закипал. Читать его было сложно, но я видела его в ярости раньше.

— Ты что — нибудь выяснила?

Смена темы. Спасибо.

Я отрицательно мотнула головой, нервно закрутила прядь волос за ухо и прижалась спиной к полке.

— Нет. Но даже если бы выяснила — не сказала бы тебе.

— Почему?

— Потому что… — Я поднялась, поправив юбку. — Ты выбрался оттуда. Тебе нужно восстанавливаться, а не таскать за мной мой багаж.

Тобиас встал рядом, выхватил у меня книгу и, не глядя, сунул её на полку — не туда.

— Я живу ради смерти, Джорни, — бросил он через плечо. — Кто — то пытался тебя убить. И ты думаешь, я это так оставлю?

Сердце рухнуло куда — то в пятки. Я оглянулась, проверяя, не подслушивает ли кто в темноте между стеллажами.

– Это был не он, — прошептала я, глядя на его непроницаемое лицо. Он кивнул — один раз, коротко. Доверяет моим словам.

— Он думал, я сделала это с собой.

Взгляд Тобиаса скользнул к моим рукам.

— Как и все остальные. Держи меня в курсе, Шрам.

Уголки губ дрогнули. Это прозвище — то, каким он называл меня до того, как я открыла своё настоящее имя. Тогда, в тёмном коридоре больницы, полной секретов.

Он не улыбнулся в ответ. Он никогда не улыбается.

И оставил меня одну — с руками, сжатыми на животе, будто только так я могла удержаться на ногах. Ноги будто приросли к полу, пока я скользила взглядом по корешкам книг, пытаясь унять дрожь в груди. Кто — то пытался меня убить. До сих пор странно даже подумать об этом, не то что сказать вслух.

Где — то в глубине сознания шевелилось смутное ощущение — будто полустёртая память, которую я не могла разглядеть. Что тот, кто напал на меня, сделал это не просто так. Что — то из прошлого. Связанное с родителями? С тем, почему они бросили меня, едва я сделала первый вдох?

Именно поэтому мне нужно было докопаться до правды. Даже если её скрывали не просто так.

– Так вот почему ты боялась меня?

Я вздрогнула так резко, что едва не опрокинула полку.

Кейд поймал меня за талию, не давая упасть. Горло перехватило от внезапного соприкосновения, а в животе предательски ёкнуло. Сердце, только что лежавшее где — то на полу, теперь бешено колотилось, пока я смотрела на него широкими глазами.

— Чт — то?..

Соберись, Джорни.

Его ноздри дрогнули, будто у дракона, готового спалить мир. Обычно тёплые глаза стали твёрдыми, а ладонь по — прежнему прижималась к моей спине.

Внезапно он схватил мою руку и резко закатал рукав.

— Кто — то сделал это с тобой?

Его палец провёл по шраму, и странное облегчение накрыло меня с головой.

Теперь он знал правду. Часть её.

И впервые за долгое время я почувствовала себя... живой.

Тук. Тук. Тук. Сердце колотилось так сильно, что ныли рёбра. Я медленно перевела взгляд с его руки, сжимающей мой локоть, на его лицо, искажённое недоверием, но промолчала. Не доверяла себе — ни чтобы говорить, ни чтобы двигаться. Сердце орало, требуя вырваться и бежать в комнату, но тело горело и цепенело, а ноги будто вросли в пол.

Чёрт. Чёрт. ЧЁРТ.

Жажда и голод — вот что пряталось за виной и предательством. Я сглотнула ком в горле, пока Кейд стоял передо мной неестественно неподвижный, всё ещё касаясь меня так, что колени подкашивались.

— Отвечай, — сквозь зубы прошипел он, сжимая локоть сильнее.

Голос миссис Гроув, библиотекарши, выглядевшей так, будто она на грани смерти, эхом разнёсся по коридору:

— Библиотека закрывается, скоро комендантский час.

Я выскользнула из хватки Кейда, встряхнувшись, будто вынырнув из оцепенения, и поспешила к выходу.

— Простите, — пробормотала, проходя мимо, в то время как Кейд оставался на месте.

Я не стала ждать, пока он ринется за мной с новыми вопросами. Фактически побежала по коридору, промчав мимо комнаты Слоан и Джеммы — их дверь была распахнута, и Исайя развалился на кровати Джеммы, — захлопнула свою дверь и рухнула на жёсткий пол, уткнувшись лицом в ладони.

Кейд подслушал мой разговор с Тобиасом. Это было вторжением в личное пространство, но вместо злости я чувствовала только стыд. Теперь всё вылезло наружу — нападение, психушка, грязные подробности моего побега…