Мёртвые девочки никогда не проболтаются

Глава 2

Джорни

Дом.

Запах глянцевого воска на черно — белом клетчатом полу вернул меня в то место, которое я когда — то считала домом больше всего на свете. Аромат столовой, тянувшийся до самых входных дверей, мимо кабинета директора, наполнил мои чувства, а живот предательски заурчал — я почти ничего не ела последние недели. Разве не удивительно, как запах может перенести тебя в прошлое, будто ты вернулась во времени, чтобы пережить его снова? Этот запах и тепло старого пыльного здания бросили меня прямиком в прошлый май, когда я впервые в жизни чувствовала себя неуязвимой и полной надежд. Но теперь дом больше походил на бремя. Здесь были секреты и воспоминания, которые затмили всё хорошее. Святая Мария больше не была для меня домом.

Я оглянулась, когда деревянные двери захлопнулись за моей спиной, отрезав меня от остального мира — отрезав от него. Я знала, Кейд смотрит на меня. Чувствовала его за версту. Всегда чувствовала. Я видела его и тогда, когда он пришел в приют, и почти открыла окно, чтобы сказать ему «уходи», но не сделала этого.

Страх начал заползать мне в грудь, вытесняя зимний холод в костях жгучим жаром злости и смятения — двух чувств, которые владели мной с тех пор, как меня заперли в мягкой комнате психиатрической больницы. Это была больница, где умалишенным позволяли командовать пациентами, которым вообще не нужны были психотесты. То место прогнило насквозь — и в итоге испортило меня тоже.

— Джорни? — Я проглотила воспоминания, позволив им рассыпаться, как капли растаявшего снега с моих ботинок на пол. — Это ты?

Директор Эллисон выскочил за дверь и облегченно вздохнул, увидев меня. Он провел рукой по своим растрепанным волосам.

— О, слава богу. Я поставлю сигнализацию на эту дверь, как только Комитет одобрит.

Комитет — Школьный комитет Святой Марии — держал власть в этой школе в своих руках. Каждое решение проходило через них, и мне на мгновение стало интересно, что они подумали, разрешив мне вернуться сюда после того, как в прошлом мае нашли во дворе с перерезанными запястьями. Наверняка все в этой школе нервничали, видя, как я снова хожу по коридорам — ведь они все решили, что я пыталась покончить с собой, а не была жестоко атакована, как я утверждала.

Директор развернулся и жестом пригласил меня в кабинет. Я неохотно последовала за ним, мои мокрые ботинки противно скрипели по полу. Как только он уселся за стол, я прислонилась к дальней стене и скрестила руки на груди.

— Собираетесь дать код от новой сигнализации Бунтарям? Вы же знаете, как они любят иногда сбегать.

Брови Эллисона сдвинулись, и он настороженно посмотрел на меня. Я знала, о чем он думал: «Что же с ней случилось?»

Я вела себя дерзко и была совершенно на себя не похожа. Даже то, что я признала, что знаю Бунтарей: Кейда, Исайю, Брентли и Шайнера, и их склонность нарушать правила, было для меня нетипично. Но мы с директором Эллисоном оба знали: между нами всё изменилось. Хотя, глядя на него сейчас, как он облокачивается на свой захламленный стол, я понимала — несмотря на то, что мы оба в курсе дел психбольницы и ее подпольного «бизнеса», из — за которого многие оказались за решеткой, в нем самом мало что поменялось с прошлого учебного года. Он всё так же перегружен, слишком погружен в свои заботы, чтобы всерьез интересоваться, чем Бунтари занимаются в свободное время… если только это не связано с похищением ученика и отправкой в то же место, где держали меня последние восемь месяцев.

— Давай поговорим, Джорни.

Я моргнула, не двигаясь от стены.

— О чем?

Эллисон убрал локти со стола, сложил руки и уставился на меня с таким выражением, от которого мне стало не по себе. Я сглотнула и подавила в себе ту девушку, которой была до всего этого.

— О тебе. Я хочу поговорить о тебе.

Я пожала плечами.

— Говорить тут особо не о чем.

Это была наглая ложь. Директор Эллисон уже составил обо мне мнение с той самой секунды, как увидел мои порезанные запястья — ровно, как и все в этой школе.

Он приподнял бровь.

— Джорни…

В дверь постучали, и наш разговор оборвался. Директор Эллисон выпрямился в кресле, поправил помятый галстук.

— Войдите.

Дверь медленно приоткрылась, и в проеме показалась голова.

— Я не помешаю? Я уже собрала вещи.

Этот голос я узнала бы из тысячи.

Джемма Ричардсон — или, точнее, Эллисон — вошла в кабинет, и я тут же окинула ее взглядом с ног до головы. Между нами существовала незримая связь, о которой она, возможно, даже не подозревала. Но я — то знала. Когда два человека переживают одинаковую травму, это автоматически сближает — даже если вы никогда не говорили об этом. Казалось, я понимала ее, хотя мы ни разу не обменялись и словом. Может, дело было в ее брате — близнеце, Тобиасе, с которым я была близка и которого не видела уже несколько недель. Но в Джемме было что — то… что — то, что заставляло чувствовать связь. И по тому, как она смотрела на меня — будто читала каждую мою мысль, — я поняла: она ощущает то же самое.

Джемма наконец кашлянула, и мы разорвали зрительный контакт. Я по — прежнему стояла, прислонившись к стене рядом с переполненной книжной полкой (хотя, казалось, туда уже физически ничего не поместится). На ней были темные джинсы и черный худи, отчего ее зеленые глаза казались еще ярче, чем в тот день несколько недель назад — в той выбеленной комнате, где я ее нашла.

— А, отлично! — Директор Эллисон поднялся, обошел стол, и на его лице появилась та самая мягкая улыбка, которую я пару раз уже видела раньше. — Ключ от новой комнаты тебе нужен?

Я наблюдала за их обменом репликами.

— Новая комната?

Джемма обернулась ко мне, и на ее лице появилась точно такая же улыбка, как у ее отца.

— Да, я переезжаю в другую комнату в этом же коридоре, чтобы ты могла вернуться в свою старую.

Мое сердце резко заколотилось, кровь прилила к кончикам пальцев.

— Нет! — я резко оттолкнулась от стены, почувствовав, как подкашиваются ноги.

Директор и Джемма переглянулись в недоумении, пока между ними замерцала связка ключей. Они звякнули, когда пальцы Эллисона сжались.

— Нет?

Джемма развернулась ко мне полностью, уделив мне все свое внимание.

— Мы подумали, тебе будет комфортнее в твоей старой комнате со Слоан. Разве нет?

Тревога расцветала во мне, но я старалась сохранять лицо невозмутимым. Гордилась тем, как легко слова слетали с моих губ.

— Я бы хотела отдельную комнату, если это возможно.

Я перевела взгляд на директора и знала, что он пытается разгадать меня, прямо как те врачи — те, которые, я была уверена, списывали на экзаменах — в психиатрической больнице. Были ли они вообще настоящими врачами? Не могли быть.

— Ты уверена? — тихо спросила Джемма. В ней чувствовалась какая — то доброта, и неудивительно, что Исайя в нее влюбился. Она была красивой и мягкой. Совершенной противоположностью своему брату Тобиасу — по крайней мере, тому, которого я знала.

— Уверена, — ответила я.

— Могу я спросить, почему? — Директор приподнял подбородок, ожидая моего ответа. Я не винила его за любопытство. В последний раз, когда мы виделись, я была вся в крови и то теряла, то возвращала сознание. Вполне возможно, он селит меня со Слоан, потому что думает, что я вернусь к старым привычкам. В конце концов, все в Святой Марии считали, что я пыталась покончить с собой. Что еще он мог думать? Я не винила его или кого — либо еще за их предположения. Я знала, что он исходит из заботы.

Джемма кашлянула и бросила на директора — своего отца — многозначительный взгляд. Ее глаза слегка расширились, а маленький подбородок напрягся. Меня чуть не рассмешило, как напряженно Эллисон пытался расшифровать ее немой сигнал.

Он так хотел понять, почему я прошу отдельную комнату. Но я не скажу ему.

Не скажу, что не доверяю ни единому человеку в этой школе — даже своей старой соседке. Потому что в последний раз, когда я была здесь, кто — то попытался меня убить. И я до сих пор не знаю, кто.

— Прости за это, — сказала Джемма, бросая на меня взгляд, пока мы шли по тихому коридору. — Он иногда совершенно ничего не замечает.

Я фальшиво усмехнулась, хотя повода для смеха не было.

— Все в порядке. Я бы не сказала ему, даже если бы он не отстал с вопросами.

Джемма закусила губу, крепче сжимая коробку со своими вещами. Она казалась погруженной в мысли, пока мы поднимались по лестнице, ведущей к женскому и мужскому крылу. В этой школе абсолютно ничего не изменилось, и я бы солгала, если бы сказала, что не скучала по этому — даже несмотря на то, что больше не чувствовала себя в безопасности. Хотя, что хорошего в чувстве безопасности? Жизнь куда увлекательнее, когда ты постоянно на взводе. А я жила в этом состоянии с той самой секунды, как покинула Святую Марию, и это ощущение никуда не исчезло.

Я провела пальцами по деревянным перилам, ощущая замысловатую резьбу на темном дубе, пока мы с Джеммой поднимались бок о бок. Между нами повисло тяжёлое молчание, и с каждым шагом, приближавшим меня к коридорам, где за закрытыми дверями прятались студенты, пустота в животе расширялась всё больше. Взгляд сам потянулся к мужскому крылу — я знала, что Кейд был в одной из этих комнат. Или, возможно, всё ещё стоял во дворе — там, где меня жестоко избили и оставили умирать.

Страх прополз по позвоночнику и обвил шею, вызывая мучительный зуд. Было страшно не знать, что произошло на самом деле. Было мучительно осознавать, что твои мысли спутаны, а разум рисует сценарии, которые могли быть как правдой, так и плодом воображения. Каждый раз, когда я засыпала в той запертой комнате психбольницы, накачанная ненужными таблетками от суицида, которого на самом деле не было, мой мозг во сне выстраивал истории куда ужаснее всего, что я могла придумать наяву.

Кейд.

Он единственный знал, что я была там той ночью — и эта мысль была горой, которую я не могла преодолеть. Скорее, я чувствовала себя на самом краю этой горы, балансируя над пропастью, пока он удерживал меня одним мизинцем. Любопытство грызло меня: обернуться, спросить прямо — был ли это он? Имел ли он отношение к тому, что меня чуть не убили? Но что — то останавливало. Что — то, очень похожее на страх. Страх, что он действительно был причастен.

Я прочистила горло и выпрямилась, когда мы с Джеммой ступили на мягкий красный ковер. Коридор становился темнее с каждым шагом, и тень над моей головой сгущалась. Возвращение в Святую Марию, где все поверили в ложь обо мне, было похоже на тусклую палату психушки в Ковене — как будто я снова оказалась в ловушке.

От этой мысли по телу пробежал холод, и я поспешно разорвала молчание:

— Так... Тобиас уже здесь?

Мы остановились у двери Джеммы. Она поставила коробку на пол и двинулась дальше по коридору — видимо, к моей новой комнате, раз ключи были у нее.

— Еще нет, — вздохнула она. — Он пока в доме Тэйта, то есть директора, внизу по дороге. Должен скоро приехать.

Я молча кивнула, жалея, что в этой школе не осталось никого, кому я могла бы доверять. Тобиас, брат — близнец Джеммы, которого все считали мертвым, на самом деле томился в том же месте, что и я. И именно он не дал мне окончательно сломаться за эти месяцы.

Хотя я и сама неплохо справлялась.

Я научилась понимать, кому можно доверять, и добиваться своего — естественный отбор в чистом виде. Но когда в подвале психушки я столкнулась с этим сломанным мальчишкой, брошенным и замученным без всякой причины, всё изменилось. Тобиас был самым «долгожителем» среди пациентов Ковена — так называлась скрытая программа внутри больницы. Это был самый нижний уровень психушки, где держали преступников и превращали их в настоящих монстров. А Тобиаса лидеры отчаянно пытались сделать своим главным наемным убийцей на черном рынке. Из него лепили орудие для грязной работы — вроде той, что выполнял их с Джеммой дядя. Но мы выбрались из этого дьявольского места сами, не доверяя никому, кроме друг друга.

— Я должна сказать тебе спасибо, — прошептала Джемма, мельком взглянув на меня, пока свет стеновых бра мерцал в такт нашим шагам.

— Спасибо? — сердце бешено застучало. Любой разговор о последних месяцах и о том, как мы с Тобиасом выбрались оттуда, вызывал у меня приступ тревоги. Сестра Мария пыталась вывести меня на откровенность, беспокоясь о моем состоянии после того, как узнала, что меня не отдали в приемную семью, как ей говорили. Но я не могла. Не могла говорить об этом, потому что наполовину стыдилась, а наполовину гордилась. И эта гордость за содеянное, наверное, ненормальна.

— Да, спасибо. Спасибо, что помогла Тобиасу выбраться оттуда.

— Мы помогали друг другу, — быстро ответила я, закидывая волосы за ухо. Ее тихая улыбка поймала меня прямо у двери новой комнаты, и, хотя пальцы дрожали от мыслей о случившемся и о том, что еще предстоит, я все же встретила ее взгляд и решилась затронуть то, что связывало нас. — Насчет того, что ты видела…

Джемма ненадолго опустила глаза.

— Ты о том, как ты ворвалась в ту комнату, где меня держали?

Я кивнула.

— Да.

Джемма фыркнула, и уголок ее губ дрогнул.

— Джорни, тебе не нужно передо мной оправдываться. Я узнаю бойца, когда вижу его. В таких местах выживают любыми способами.

Она протянула мне ключи, и я нерешительно взяла их. Как только она отпустила связку, я сжала пальцы — острые края впились в ладонь, словно могли стереть следы всего, что я совершила и к чему прикасалась в том прогнившем месте.

— Как будто смотришь в зеркало, да?

Я увидела белизну ее зубов, когда ее улыбка стала шире.

— Это что — то, что поймем только мы с тобой, Джорни.

Между нами повисло молчание, и она медленно начала отступать.

— Если понадобится помощь — ты знаешь, где меня найти. И Слоан тоже.

Я кивнула и развернулась, чувствуя, как бешено колотится сердце. Глубокий, неровный выдох вырвался из груди, когда я отсекла прошлое и переступила порог комнаты. Дважды проверила замок, прежде чем сесть на кровать — и ощутила себя в ловушке, будто ничего и не изменилось.